почтамт востребования зина».
Телеграфистка, тоже молодая, глубоко вздохнула. Спросила:
— Может, тебе на обед дать?
Зинка всхлипнула — по самым оптимистическим подсчетам деньги от отца могли прийти только утром.
Зинка обошла все знакомые улицы, прошлась по набережным, насиделась на каменных скамейках и парапетах. Поехала в аэропорт на экспрессе от Кирпичного переулка. Там поужинала в буфете, почитала в журнале «Аврора» рассказ «Пузырь небесный». И уснула, сидя в красном неудобном кресле.
Утром перевода не было. Она послала отцу еще одну телеграмму. Оставшихся денег хватило только на чай и бутерброд с сыром.
Днем перевода не было.
Зинка шла и тихонько плакала, слизывала слезы с губ. Ей хотелось умереть, но не шумно, не мокро — но уютно свернувшись. К тому же она сломала каблук. К тому же ей смертельно хотелось в уборную, а они все не попадались и не попадались.
У Инженерного замка она вошла в куст сирени и, будь что будет, хотела присесть, но столкнулась с широкоплечим, хорошо загорелым хмурым мужчиной.
— Простите, — сказала Зина. — Я заблудилась.
Мужчина молчал.
— Вы не скажете, где тут Марсово поле? — спросила Зинка и опять заплакала.
Мужчина еще помолчал, потом сказал:
— С облегченьицем. Марсово поле — вот оно.
— А вы могли бы уйти, не стоять столбом.
— Мог бы. Тогда бы ты убежала… Идем. Я тебя чаем напою. Я с женой развелся. Понимаешь? Сегодня…
Зинку убедило именно это нелепое: «Я с женой развелся». И они пошли. Мужчину звали Лев Николаевич — «как Толстого». Зина пыталась поотстать, как будто они не вместе, но Лев Николаевич взял ее за руку.
— Жратву какую-нибудь сварганим. Захотим — мяса нажарим. Захотим — омлет. Выпивать не будем…
Они перешли мостик Пестеля. На набережной Фонтанки Лев Николаевич и проживал во дворе, в хорошем высоком доме. И дворик там был зеленый, и гипсовый, почему-то тоже зеленый, амур.
— Моей первой жены квартира. Наследное гнездо. Теперь придется аннулировать.
Квартира была небольшой, двухкомнатной, с узким коридорчиком и просторной кухней. В кухне, на возвышении, стояла ванна.
Лев Николаевич подвел Зинку к ванне.
— Все собирался древесной плиткой обнести, а с другой стороны, смысла нет — тесноты прибавится. Вот занавеска — пластик. Удобно. Со всех четырех сторон плотно задергивается. Я тебе душ налажу. Сбрасывай туфли. — Он нагнулся, снял с ее ноги туфлю со сломанным каблуком. — И платьице выстирай.
Зинка покраснела, а Лев Николаевич подтолкнул ее вперед так, что она шагнула прямо в ванну, и шумно задвинул пластик.
Просунул голову в щель и сказал строго:
— Мойся как дома, со всеми подробностями. — Он включил и отрегулировал душ.
Зинка начала со стирки. В ванне поперек была положена доска, на ней, наверное, стирали. Потом она села на эту доску под душ и заплакала тихо, как плачут дети после перенесенного заслуженного наказания. На полочке стояли порошки, шампуни — хозяйка, вероятно, любила все это и собирала, как коллекцию.
— Шампунь любой выбирай, — сказал ей хозяин. — Там все мое. Я кузнец. Я люблю мыться. Не называй меня Лев Николаевич, я еще не такой старый, называй Лев. А тебя как?
— Зина, — сказала Зинка.
— Зина, мяса пожарим или омлет?
— Мяса, — сказала Зинка, слегка охрипнув.
А когда запах жареного мяса пересилил все парфюмерные запахи, она вдруг подумала, что ей же ему отдаваться надо. Она снова села на доску и снова заплакала — не было у нее еще этого.
— Лев Николаевич, мне что на себя надеть — у вас не найдется?
— Лев, без Николаевич.
Он перекинул ей через занавеску рубашку в голубую клетку и голубые спортивные трусы с белой каемочкой.
— Если в трусы не залезешь, что-нибудь другое поищем.
Но Зинка залезла.
Когда она вышла из ванны, он дал ей красивые шлепанцы на каблучке.
— Мадам забыла. Придет — заберет вместе с магнитофоном. Считает, что мне, кузнецу, магнитофон не нужен.
— Мясо! — крикнула Зинка. Они столкнулись плечами у плиты. — Выключайте и прикройте тарелкой. Травы никакой нет? Можно траву под тарелку набросать. Тогда ароматом пропитается. Петрушку, скажем, сельдерей.
— Нету, детка, — сказал он.
Они ужинали в комнате на красивых тарелках.
Зинка неторопливо и как-то само собой рассказала всю свою жизнь. Всплакнула, когда говорила о матери. О девчонках из общаги так сказала, прижав к груди вилку:
— Ну вот знаешь, Лев, не верю. Хоть и факт, а не верю — раздвоение личности.
— В жизни всякие раздвоения бывают. Ты кофе будешь или чай? Моя мадам кофе любила. Всю посуду со стола уберет, чашечки поставит маленькие, музыку включит и кофием лакомится. Аферистка она. Я с ней в пивбаре познакомился. Сижу — ликую. Идет, красивая. Оказываю вежливость — присаживайтесь. Присела. Улыбается. Говорит: «Брата ищу». Приехала, мол, к брату, а его нет. Может быть, пошел пива попить, он любитель. Может, в командировке. Мы с ней посидели. Выпили по кружечке. Я ее до брата проводил. А он дома уже, оказывается, в кино был. Заходите, мол, гостем будете — и праздник! И на второй день — праздник! И на третий — я с работы отпросился. На четвертый — заявление в загс. Потом она мне объяснила, что давно меня на крючок взяла. А нужна ей была прописка ленинградская. Денег-то у нее нет на фиктивный брак. Да и зачем, с дураком-то и имущество кое-какое нажить можно. Да тьфу на нее. Ну не хочу о ней даже думать. Пусть вот чем хочет, тем и подавится…
Зинка быстро убрала со стола и, словно кто ее подтолкнул, села к фортепьяно.
— Ты и это умеешь, — прошептал Лев. — Этот инструмент моей первой жены. Умерла при родах…
Он сидел, слушал, как Зинка играет, потом пошел на кухню. Вымыл посуду. А потом затих.
— На, — сказал он, войдя в комнату через некоторое время. — Постели себе на диване. А я пойду прогуляюсь, что-то расшевелила ты во мне нашатырное.
Зинка играла долго. И, постелив, долго лежала — не спала, все ждала его и почему-то тревожилась. «Только бы не очень пьяный пришел, — думала, — от очень пьяного очень пахнет». И слезы текли по ее щекам, и она незаметно уснула.
Проснулась она потому, что ее трясли за плечо. Она села. Помигала. Протерла глаза кулаками. Перед ней стоял Лев.
— Ну и спать, — сказал он. — У людей обед.
— А я поздно уснула, все вас ждала.
Он улыбнулся и кивнул ей, и она улыбнулась и кивнула ему. Он протянул ей коробку.
— Подарок.
В коробке были белые босоножки.
— Примерь.
Она отбросила одеяло: она так и спала в рубашке в голубую клеточку и голубых спортивных
