— Пошел вон, — рявкнул мне хозяин таверны. — И ты, Эльм, тоже. Жалованье урезаю, мне надоело, что ты либо надираешься в стельку, либо от работы отлыниваешь. Продолжишь — вышибу тебя на улицу вообще. Понял меня?
— Да, мастер Райдэлан… — прогудел Эльм.
Смотрел он на меня обвиняюще.
Я не помню, как добрался до комнаты. Плюхнулся на топчан. Ткнулся лицом в подушку. Лайла, чудесная Лайла… И Эльм… Мой рассудок отказывался принять подобное. Как она не чувствует его зла, его грязи?
Неужели слепота бывает еще и душевной?
И когда он вообще успел?!
…Хлопнула дверь, и я обернулся, ожидая увидеть озверелого Эльма, но это был лишь обиженный Фарри:
— Вот ты какое дело срочное нашел — на кровати полежать?
Он вдруг умолк, его лицо вытянулось, и только сейчас я понял, что по щекам у меня текут слезы обиды.
— Светлобог, Эд, что с тобой? — встревожился Фарри.
— Не бери в голову… Собачья жизнь….
Он подошел к топчану, сел рядом.
— Не плачь! Я тебя сразу простил! — Он улыбнулся. — Я понимаю твое раскаяние.
— Извини меня…. Тут такое случилось….
— А вот и вы! — прорычал Эльм. Силач вошел в комнату, очень медленно, зловеще прикрыл дверь и прошипел: — Доигрались, собачьи выродки? Ты нашел работу?
Эти слова адресовались Фарри. Тот сжался, поднялся на ноги и гордо встретил взгляд силача:
— Нет.
Эльм ударил. Так неожиданно, что мальчик не успел защититься. Силач стукнул его так мощно, что мальчик упал.
— Из-за вас мне придется завязать ремень потуже, собачьи дети. Мне только что урезали жалованье!
Фарри сел, потирая ушибленное место, и зло посмотрел на обидчика.
— Скажи спасибо своему дружку, — ответил тот.
— Ты же встречался с другой! — почти выкрикнул я. — Ты же приводил сюда женщину!
— Шлюхи — это одно, собачий выродок! Ты подрастешь и поймешь. Но не суй нос не в свои дела! С Лайлой у меня все серьезно.
— Ты обманываешь ее!
— Тебе тоже врезать? У меня руки чешутся, поверь. Сопляк будет учить меня, как жить? Тоже хочешь узнать, какой вкус у ее губ, уродец? А?
Он попал в больное место. Но… Эльм? Я не мог в это поверить.
— То, что у меня нет руки, — нас сближает, знаешь ли. Калек тянет друг к другу, — осклабился Эльм. — А теперь к делу. Фарри. Мне плевать на твои принципы. Хватит, поиграли. Завтра ползи на рынок и займись тем, что умеешь.
— Я не буду воровать!
— Значит, я сдам тебя в пост стражи, благо он тут на соседней улице. Понял меня?
— Я не буду воровать больше! — вскочил Фарри, шагнул к Эльму. — Никогда! Понял меня?
Силач ударил его еще раз.
— Для усвоения. Даю вам неделю. Не будет денег — продам твой собачий компас, а тебя сдам страже. Все ясно?
Мы с Фарри смотрели на бывшего товарища с ненавистью. Обоим хотелось вцепиться ему в горло, но я понимал, что ни единого шанса на успех у нас нет.
— Я слишком долго с вами цацкался. А теперь мне пора. Теперь мне пора идти на собачью работу.
— Я не буду воровать!
— Значит, отправишься валить железный лес, там такой малыш будет кстати. Работать не сможешь, а развлечешь лесорубов хорошо.
Я онемел от злости Эльма.
— А ты еще раз сунешься в мои дела — убью. Мне проще прикончить вас обоих и забросить куда- нибудь в жилых кварталах, может быть, найдут когда-нибудь.
Он еще раз оглядел нас, фыркнул:
— Вы спасли мне жизнь. Хорошо. Я не дал вам сдохнуть здесь, в городе. Но сидеть у меня на шее и портить мне жизнь я не позволю. Ясно вам, собачьи выкормыши?!
Сказав это, он хлопнул дверью и ушел.
Мы долгое время молчали. Фарри всхлипывал, я находился в состоянии оцепенения.
— Почему он так? — наконец спросил мой приятель. — Что мы ему сделали?
— Он просто такой человек… Очень плохой.
— Почему? — Фарри сел на свой топчан. — Я не хочу воровать. Я не хочу возвращаться к этому… Знаешь, тогда, у вас в деревне, мы были потому, что он напоил меня и на спор предложил влезть в дом вашего старосты, пока все на представлении. И я согласился, хотя давал себе слово никогда не возвращаться к ремеслу. Но согласился. Проклятая шаркунка… Появление Темного Бога все поставило на свои места. Это был знак, понимаешь? Я проявил слабость, и он явился. Теперь же я никогда не буду воровать. Никогда!
— Как ты стал вором? — Меня мучила боль парнишки, и она перекрыла мое отчаяние. Лайла… Великолепная Лайла предпочла Эльма… Но разве он достоин ее?
А я ее достоин?..
— Я расскажу… Я не люблю эту историю. Но зато, может быть, тебе станет проще понять, в каком мире мы живем… Это не ваша деревня, — глухо сказал Фарри. — Эльм знает ее. Но больше никто. Прошу, никогда не проси меня стать воришкой. Пожалуйста. Поклянись.
— Клянусь…
— Тогда слушай…
Он тяжело вздохнул, опять потер челюсть, куда пришелся удар Эльма.
Фарриан ан Лавани, добрый сын
Им совсем чуть-чуть не хватило до того, чтобы вплотную подобраться к массивным зарослям ледяного черноуса. Голубоватый гребень, похожий на многопалую ладонь утонувшего и замерзшего великана, возвышался за грядой торосов ярдов на пять-шесть, не меньше. И даже отсюда были видны спрятанные под трехдюймовой морозной броней угольные стебли. Хорошая добыча, ради которой ледоход Эвана ан Лавани уже двое суток таскался по снежным просторам.
Заросли черноуса тянулись к угрюмому свинцовому небу ярдах в пятидесяти к востоку. Казалось бы, почти рядом. Но сначала надо преодолеть изломанную гряду острозубых торосов, рваной раной пересекающую равнину на многие мили с севера на юг. Легкий ледоход отца здесь не проберется. Это большим кораблям есть резон прорубать себе дорогу в нагромождении льда, а таким хлипким посудинам, как их «Воробушек», лучше остаться в стороне от сверкающей преграды. Через вздымающиеся обломки ледника придется идти самому. Так что Фарри предстояла непростая прогулка. Хищный северный ветер угрожающе завывал в зубьях торосов, мягко толкал в спину, и мальчик ежился, чувствуя, как колючий воздух ищет слабину в его одежде.
