зря жало тупить. Зачем люди так слабы и беспомощны? Но все равно они выигрывают. Не числом, как муравьи и планктон, но особым свойством мозга. Разумом. Необходимость заботиться о своих жалких телах и неспособном к самостоятельному выживанию потомстве заставляет людей подчинять себе всю остальную природу. Великие гархи проигрывают войны именно по причине собственной силы. Кощунственная мысль, но Гхорн выстрадал ее, как и Гефор, Каррагон и еще десяток храбрецов. Гархи способны на многое, но врожденная мощь ослабляет их разум. Зачем мыслить, если ты и без того могуч и можешь легко добыть пищу, славу и пространство? Мысль без тренировки становится примитивной и дряблой. Вот где мы проигрываем, вот где… Люди то объединяются, как муравьи, чтобы свернуть горы, неподвластные хилому одиночке, то уединяются, чтобы явить мощь одинокого гения, почти равного гению Творца Всего Сущего. Гархи напрасно считали Творца огромным, драконом. Нет, Творец мал и умен, как человек…
Гхорн еще раз поразился проницательности Гефора. Тот был убежден, что будущее гархов заложено в детях, которые родятся от сожительства с земными женщинами. Скоро, очень скоро немецкие ученые доделают фатальное для людей атомное оружие. Когда мир сотрясут взрывы, порождающие жесткие лучи, потомки Вальтера и других перевоплотившихся гархов завершат трансформацию, и личность дракона станет доминирующей. От них родятся новые бесчисленные потомки, человекообразные и бесчеловечные. То будут истинные гархи, вооруженные мозгом человека и сердцами дракона. Это и есть путь детей Синей звезды! Через человекообразие — к бесчеловечности! Вальтер будет доволен, когда убедится в сообразительности Наставника. Гхорн и его великий воспитанник создадут учение, понятное даже низшим гархам, созвучное их сердцам. На миг Гхорну показалось, что он почувствовал ответ Вальтера: драконье сердце дрогнуло в брюшине и забилось сильнее. Нет. Слишком далеко, и Гефор не слышит. Жаль.
Рубин и Наконечник давно насытились и дремали в тени. Диверсанты прочесали почти всю рощу, тянущуюся вдоль протоки. Никого, кроме птиц, ежиков и каких-то огромных грызунов. Проклятый ледяной дракон как сквозь землю провалился. Наставник сидел, прислонившись спиной к гладкому валуну. Ему было легче, чем остальным, и он старался беречь их силы. В лохмотьях маскировочной накидки запутался крупный красный муравей. Он сучил лапками, отчаянно вращал усиками во все стороны, но не сдавался и полз напролом. Опять муравей. В мыслях муравьи, на рукаве муравей. Наваждение какое-то. Не слишком ли много чести? Наставник щелчком сбросил насекомое, и почти в тот же миг почувствовал жгучий укус за воротником. Гхорн запустил руку за воротник и вытащил оттуда огромного муравья, тоже красного. Доктор Эрик Гримм знал, что красные муравьи на Амазонке отличаются необычайной величиной и прожорливостью, но они обгладывали мертвую или слабую добычу: гусениц, бабочек, жуков. Крупных животных они просто отгоняли легким покусыванием, чтобы те ненароком не раздавили колонию, а на людей не нападали никогда. Следующий укус в колено был жесток и свиреп. На брезентовой штанине шевелил усами муравьище, выискивая место для следующего укуса. Наставник сердито хлопнул по муравью жесткой ладонью. На земле завозился и зачесался Рубин. Наконечник подскочил, сел и начал обожженными руками срывать с себя рубашку. Трава буквально вскипела красными шевелящимися брызгами.
— Бегом из рощи! — Наставник вскочил на ноги. Злобные укусы придавали азарта, и скоро диверсанты мчались по равнине, заросшей высокой травой. На сухом бугорке они повалились на землю, лихорадочно стаскивая с себя одежду. Муравьев давили с остервенением, матерясь и чертыхаясь.
— Там, наверное, у них гнездо, — выдохнул Рубин, напившись воды из фляги.
— Не было там муравейника, — мрачно проговорил Наставник. — Не было.
В джунглях начинался переполох. Над рощей пестрыми кляксами взлетели попугаи, стайками брызнули мелкие пичуги, а по земле врассыпную от джунглей хлынуло зверье. Мелкие грызуны мчались сумасшедшими прыжками, за ними спешили неповоротливые грызуны капибары, а под конец из благословенной тени выскочил выводок тапиров. С большой скоростью мимо десантников прошмыгнул на мягких лапах ягуар, не обращая внимания на мельтешащую кругом легкую добычу.
— Ну вот, только еще мартышки не бегут. Похоже, они все сгорели там. — Рубин повернул обожженное лицо в сторону горелого края рощи. Как будто в ответ Рубину, с пальм посыпались обезьяны. Они скакали на кривых лапах в глубь плато, подальше от рощи.
— Гхорн, я узнал тебя. — В голове Наставника четко зазвучала присвистывающая речь ледяного дракона. — Меня зовут Ска. Помнишь меня? Это неважно. Не отвечай. Наши пути пересекались у подножия вулкана в горах Эрф. Тогда тебе удалось спасти свою бородавчатую шкуру, но сейчас тебе не поможет ничто. Те, кто пытался сжечь Святую рощу и убить Хранителя, будут наказаны. Мне послушны все звери, живущие вокруг перекрестка, но с тебя и твоих спутников хватит этих маленьких муравьев.
По лицам спутников Гхорн понял, что голос Ска слышит только он. Беседовать с бесцветным отпрыском амфиптеров не было смысла.
— Подъем! Красные муравьи взбесились. За мной, к воде!
Огибая рощу по большой дуге, десантники бежали к протоке. За ними с неотвратимостью разлива струилась красноватая лента. Муравьи не маршировали, как в детских сказках, а лились неширокими ручейками. Когда под ногами зачавкала прибрежная сырая земля, Наконечник и Рубин были готовы прыгнуть в воду, но Наставник крикнул, как выстрелил: «Halt!»
Наставник ловко оглушил суетившуюся рядом жирную капибару, надрезал кинжалом шкуру на брюхе и швырнул в протоку. Вода вскипела кровью и черными спинками пираний, жадно дергавших со всех сторон тело толстого грызуна. Розоватый, дочиста обглоданный скелет животного быстро пошел ко дну. Наконечник и Рубин переглянулись. Наставник думал. По его лицу стекали струйки пота. Об оттаявшей подлодке с ее запасами и ботом можно было забыть — во всяком случае, пока нет плота. Рыбам безразлично, кого рвать на куски — воинов-арийцев, дракона высшей касты или морскую свинку… Муравьи сделают сооружение плота невозможным, а противостоять им можно было разве что огнеметом, да и то вряд ли. Что толку, огнемет сгорел. Значит, все равно нужна вода. Без пираний.
Разведчики быстрым шагом двинулись туда, откуда пришли на плато — в сторону горного ручья.
Глава 8
МИЛЫЙ ВАЛЬТЕР
Сложно поверить, что этот мир был и до тебя. Еще труднее осознать, что мир останется и после. Картины, фотографии и рассказы родных всегда неубедительны. Дети на выцветших семейных снимках и нынешние пожилые родители никак не могут быть одними и теми же людьми, хотя надписи на обратной стороне карточек утверждают именно это. Семейные архивы порой вызывали у Виктора ощущение сложного бутафорского обмана и заговора, творящегося вокруг него с неизвестной целью. Появление на свет малыша, неотличимого от собственных детских портретов самого Неринга, расставило все на свои места. Виктор наблюдал за кудрявым белокурым Зигфридом, за его смешным и серьезным постижением мира, и его накрывала волна отцовской нежности и тревоги. Именно так Неринг впервые осознал в себе страх смерти. Это был не животный инстинкт, заставляющий уклоняться от удара или отдергивать обожженную руку, а страх мыслящего существа, имеющего в своем распоряжении логику и воображение. Больше всего Неринг боялся исчезнуть из жизни любимых и таких беззащитных людей. Полковник часто пытался представить себе, что могло быть, если бы его убило во Франции, как, к примеру, смешливого лейтенанта Готлиба из третьей роты. Тогда Виктор не попал бы с батальоном в каменоломню под Майнцем, малыш Зигфрид не родился, а Эльза… Что Эльза? Да ничего. Работала бы в госпитале, по вечерам пила кофе в «Первой звезде», однажды вышла замуж, как и полагается здоровой, красивой и молодой немке. Весельчака Готлиба давно нет, а все вокруг живет, продолжается, катится куда-то вслед за солнцем и звездами. Неринг однажды попытался поделиться своими мыслями с женой, после чего зарекся, раз и навсегда. Виктор увидел в глазах жены ужас и перевернутое небо над центральной аллеей парка. Фрау Неринг было достаточно и того, по счастью, ложного извещения о гибели мужа под Курском. Виктор и раньше замечал, что женщины относятся ко всему иначе, а теперь убедился в этом окончательно. Эльза была права: бессмысленно переживать неизбежное несколько раз — сначала в воображении, потом наяву. Что будет, то будет, думал Виктор. Как любит говорить Ваня Суворин, двум смертям не бывать, одной не миновать. Ваня… Иван… Красивое еврейское имя. Геббельс все время твердит, что большевики — это евреи. А еще все они — комиссары. Да пусть хоть и евреи или англичане. Не думаю, что французы чем-то лучше немцев, и
