солнцем, казались розовыми, туман клубился кипящим морем. Улисс перебросил автомат за спину и, бережно прижимая к груди коробку с ампулами, зашагал, догоняя своего спутника, в гору
Ксана, думал он. Жива еще, может быть, Ксана!..
Александр Бушков
ДЕТИ ТУМАНА
Вы побеждали — и любили
любовь и сабли острие…
Слева было море и акварельный, молочно-сизый туман справа назойливо сменяли друг друга однообразные холмы и долины. Изредка серым зеркалом промелькивало озеро, по-местному — лох. Туман размывал, прятал линию горизонта. Савину казалась неуместной эта прямая, как луч лазера, насквозь современная дорога. То и дело под колесами мелькали синие, красные, желтые зигзаги, ромбы, волнообразные линии — старая уловка, призванная уберечь водителя от “гипноза дороги”. Словно сам туман выстреливал их навстречу машине пригоршню за пригоршней, и запас, видимо, был неисчерпаем.
— И все же вы не ответили на мой вопрос, — мягко напомнил патер.
— Отвечу, — сказал Савин. — “Вы нападали на разум. У священников это не принято”.
— Это цитата, судя по вашему тону?
— Да, Честертон. Правда… правда, цитата не вполне подходит к случаю. Вы давно уже не нападаете на разум. Вы просто-напросто определяете ему границы и рубеж! Когда мы преодолеваем рубежи, вы ставите новые. И снова. И снова. Вам не кажется, что эта ситуация весьма напоминает знаменитую апорию Зенона — ту, об Ахиллесе и черепахе?
— Возможно, — согласился патер. — Но в таком случае получается, что это вы гонитесь за нами, а не наоборот. Если пользоваться вашей терминологией, мы — определяем- рубежи, вы — стремитесь достичь их и снести, и в тот момент, когда вам кажется, что впереди не осталось ни одного препятствия, мы воздвигаем новый барьер…
— Вселенная бесконечна, — сказал Савин. — Однако это еще не означает, что бесконечна и шеренга ваших барьеров. Вы не боитесь, что однажды люди снесут ваш очередной барьер и не обнаружат нового? То есть — бога?
— Демагог ответил бы вам — господь по неисповедимым своим помыслам может надежно укрыться от людей.
— И получится, что отсутствие бога как раз и доказывает его существование?
— Вот именно, — улыбнулся патер. — Что поделать, демагоги встречаются и среди нас, но, поверьте, я к ним не принадлежу. И пусть вам не покажется демагогией мой вопрос: а вы, вы не боитесь в один прекрасный день обнаружить Нечто? То, что, скрепя сердце, вам придется признать богом, — разумеется, я не имею в виду сакраментального старца, восседающего на облачке, этот излюбленный вашими карикатуристами образ…
— Нет, — сказал Савин. — Лично я не боюсь. Уверен, что и другие тоже.
— К сожалению, мы вынуждены оперировать чисто умозрительными категориями. — Патер задумчиво улыбнулся — Впрочем… У меня два шанса против одного вашего. Я могу стать и пригоршней праха, но могу и обрести загробное бытие. Вам суждено только первое — ведь второе вы решительно отрицаете.
— Отрицаем, — сказал Савин. — Очень даже решительно. И тем не менее — последнее слово не за вами. Насколько я понимаю, отвечать за свои грехи на Страшном суде придется и верующим, и атеистам?
— Безусловно.
— Отсюда следует: если бог существует, то даже не верящим в него гарантированы те же два шанса, что и вам. Не так ли?
— Из вас получился бы хороший схоласт.
— А если серьезно? — спросил Савин.
— Серьезно? Вы не верите в загробное бытие. Вы всего лишь пытались найти способ изящно отразить мой выпад. И отразили, согласен. Но может случиться и так, что этот ваш “ответный удар” станет первой трещинкой в мировоззрении атеиста, первым шагом по дороге, которая приведет к Вере. Такие случаи бывали и в наше время — несгибаемые, казалось бы, атеисты становились верующими…
— Их слишком мало, — сказал Савин.
— И первых христиан можно было когда-то пересчитать по пальцам… Остановите здесь, пожалуйста.
Они уже въехали в Монгеруэлл. Савин плавно подвел машину к тротуару — он не любил тормозить резко, в стиле детективов с телеэкрана. Солидный, чуточку опереточный полисмен бдительно отметил взглядом иностранный номер машины и прошествовал дальше.
— Хотите знать, в чем еще одно ваше преимущество? — спросил вдруг патер.
— Хочу, — кивнул Савин. Он не торопился — ему оставалось миль пятьдесят, а время едва перевалило за полдень.
— Вы такие целеустремленные. — В голосе патера явственно промелькнула ирония. — Вы несетесь на мощных машинах по великолепным автострадам, ни на секунду не забывая о высотных зданиях, сети Глобовидения и штурмующих Юпитер космических кораблях. Попробуйте остановиться и оглянуться, побродить среди холмов, которые ничуть не изменились за последнюю тысячу лет, у моря, вдали от грохота цивилизации и мельтешения ее огней. Попробуйте пожить медленнее, чтобы мир за окном машины не сливался в пеструю полосу. И кто знает, может, обнаружите…
— Что именно?
— Иногда это дает странные результаты. Я не зря упоминал о случаях, когда воинствующие атеисты становились верующими. Буквально два дня назад здесь, в Монгеруэлле, ко мне обратился один темпоральный физик, напрочь разуверившийся в своем деле и, по-моему, склоняющийся к богу… Всего вам наилучшего.
Он поклонился, захлопнул дверцу и неторопливо зашагал прочь — маленькая сухощавая фигурка в черной сутане, очень уместная среди старинных домов Монгеруэлла. Интересный попище, подумал Савин, трогая машину. Но о каком это Т-физике он говорил? Неужели? Вот это везение, если так, вот это удача…
За пределами Монгеруэлла он прибавил скорость. Жемчужно-серый, прямо-таки в тон погоде, “гарольд”, словно кабан сквозь камыши, мчался сквозь редкие струи дождя по исчерченной разноцветными зигзагами черной автостраде. Ровное урчание мотора и сто раз испытанный, но всегда пьянящий охотничий азарт приятно щекотали нервы. Снова все нужно было начинать с нуля, впереди была Неизвестность, которой, хотела она того или нет, предстояло стать Информацией, на полчаса или час способной приковать к экранам сотни миллионов людей.
Савин остановил машину. Вылез, прошел метров двадцать и встал над обрывом. Бессмысленно метались чайки, далеко внизу волны разбивались о граненые скалы, ветер трепал плащ и волосы.
