Один раз вот так явился фантом… Но этого я не хочу вспоминать. Иногда меня донимает мысль, что каждый из нас по нескольку раз убит там, на Церексе…
Шелихов потряс ящик, потом сдвинул крышку ровно на столько, чтобы Павел сумел протиснуть внутрь руку, и отвернулся. Никто из них не видел, как Павел достает пароль: следовало исключить возможность случайного опознания своей записки по характеру сгибов.
Нина сидела спиной к Чернолецкому. Он смотрел на ее затылок, коротко остриженный, совершенно мальчишеский, тонкую, нежную линию шеи и трогательно худенькую спину.
— Я готов, — услышал он голос Павла и очнулся.
— Автомат проверил? — спросил Чернолецкий.
— Все в норме, полный боекомплект.
— Тогда по местам.
Шелихов и Нина приникли к прицелам бортовых разрядников и несколько долгих минут тщательно осматривали местность — всю в черных проплешинах от выстрелов.
— У меня чисто, — отрывисто сказал Шелихов, и Нина сказала так же отрывисто:
— У меня тоже чисто.
— Пошел, — скомандовал Чернолецкий.
Павел взял автомат наперевес, поправил на плечах ремни приспособления для переноски контейнеров и выпрыгнул из планера через приоткрытый Чернолецким люк. Трое оставшихся, не выпуская оружия, следили, как Павел шагал по протоптанной за этот месяц тропинке. Некоторое время его голова мелькала в кустарнике, потом он свернул за пригорок и исчез.
Потянулось ожидание. Весь путь Павла был рассчитан и промерен. Двадцать минут ходу до “Авиценны”, двадцать пять — тридцать от входного люка до отсека с контейнерами, — там внутри требовалась особая осторожность, — горгоны могли остаться с ночи под защитой корпуса. Нужно было медленно проходить отсек за отсеком, провоцируя своим приближением горгон и уничтожая появляющиеся фантомы. Счастье, что горгоны не нападали внезапно из засады. Они просто не умели этого делать.
Еще пятнадцать — двадцать минут, чтобы выбрать контейнер и приладить его на спину, потом назад в обратном порядке плюс пять дополнительных минут с учетом груза. Всего получается от ста до ста двадцати минут. В эти рамки Павел обязан был уложиться.
Эти два часа они почти не разговаривали. Изредка обменивались короткими репликами. Теперь Чернолецкий был капитаном и только капитаном, отвечающим за все, что происходит с экипажем. На короткое время утихла, отступила всегдашняя его боль. Он подумал: “Оттого, что его здесь нет”, — и тут же затряс головой, прогнал прочь гаденькую эту мыслишку. Он даже в сторону Нины старался сейчас не смотреть. Хотел забыть на эти два часа обо всем постороннем, только не очень-то получалось.
Прошел час, и ничего не случилось. Еще минут через десять Шелихову померещилась подозрительная тень возле леса. Чернолецкий тоже некоторое время вглядывался в дальномер, ничего не обнаружил, но велел на всякий случай ударить туда лучом. Развернув разрядник, Шелихов выпустил вдоль опушки две ослепительные молнии.
Когда миновала расчетная сотня минут, они сделались предельно внимательны. На опушку больше не отвлекались, держали под прицелом сектора по обе стороны от тропинки.
— Задерживается Павел, — небрежно произнес Шелихов.
— Ничего страшного, — тут же отозвался Чернолецкий, — пять минут — не время.
Он солгал, если можно назвать ложью то, во что никто из них не мог поверить. Больше двух часов задерживался только он, и всего один раз — самый первый, когда прокладывал дорогу.
Они молчали еще пять минут.
— С ним что-то случилось, — сказала Нина. — Он не может так долго…
— Ничего с ним не случилось, — размеренно и очень спокойно ответил Чернолецкий и повторил еще раз: — Ничего с ним не случилось.
Важен был тон, а не слова. Тон успокаивал куда вернее.
— Я не могу так, — сказала Нина еще через пять минут. — Что-то произошло.
— Нина, мы должны ждать, — тем же тоном произнес Чернолецкий, но это уже не подействовало.
— Может быть, ему нужна помощь! — С каждой минутой волнение Нины усиливалось, и она не пыталась это скрыть.
— Ждем еще четверть часа, потом я пойду к нему навстречу.
Конечно, делать этого он не собирался. Этого вообще нельзя было делать ни в коем случае. После встреч с горгоной раненых не бывает. Все происходит мгновение, и окончательно. Либо Павел все-таки вернется, либо вместо него придет фантом.
Все это Нина прекрасно знала не хуже остальных, просто забыла. На несколько минут забыла, не больше
Павел появился из-за кустов спустя два часа тридцать семь минут после выхода из планера. Они увидели его одновременно, все трое, и молча следили за приближением. Что-то было не так в его облике, что-то не так Чернолецкого сразу кольнуло предчувствие нехорошего и он стал лихорадочно размышлять: что именно?
Павел помахал им рукой. Видно было, что он им улыбается, но как-то смущенно.
Он встал у иллюминатора и стукнул в стекло костяшками пальцев. Чернолецкий подошел первым, приложи, ухо и в ту же секунду понял: за спиной Павла не было контейнера. Он вернулся без контейнера с ферментом.
— “Весна”, — услышал Чернолецкий слабый голос, окинул Павла странным, рассеянным взглядом и знаком попросил повторить.
“Весна!” — закричал снаружи Павел. Голос его звучал именно так, как и должен звучать человеческий голос через толстое иллюминаторное стекло.
Чернолецкий отошел и записал: “весна”. Это слово задумывал не он.
К иллюминатору подошла Нина, она вся светилась от радости. Приникла к стеклу, закивала и отошла тут же, черканув что-то на своем листке.
Шелихов, которого Чернолецкий сменил у разрядника, тоже подошел к стеклу, сразу же отошел и тревожно посмотрел на капитана. Он гоже заметил.
Они сверили то, что записали. У всех было одно слово: “весна”. Тогда Шелихов взял шкатулку и начал доставать, развертывая по одной, бумажки. Нина беззвучно разговаривала через стекло с Павлом.
— “Время”, — монотонно читал Шелихов. — “Коррида”, опять “время”, “клетка”, “клетка”, “коррида”, — он сделал паузу, пошарил в ящике, лицо его растерянно вытянулось, он перевернул шкатулку и потряс.
— Б-больше нет, — сказал Шелихов, запинаясь.
Он бросил шкатулку на стол и обеими руками стал ощупывать развернутые бумажки.
— Время, — бормотал он. — Клетка, коррида, время, коррида, клетка., так… так…
Снова схватил ящик, затряс его, вновь отшвырнул, принялся осматривать стол и все, что было вокруг.
— Нет записки! — крикнул он. — Вы понимаете! Нет!
— Как нет? — Чернолецкий прыгнул к нему, схватил за отвороты комбинезона. — Этого не может быть!
Нина еще ничего не понимала. Она переводила ласковый, затуманенный счастьем взгляд с одного на другого.
— Все же совпало, товарищи, — сказала она и вдруг перестала улыбаться.
Чернолецкий включил внешнюю связь — теперь уже было все равно.
— Павел, — произнес он, — мы ищем вторую записку. Подожди немного и будь внимателен. Кстати, она не могла к тебе попасть?
— Ищите, ищите, — послышался из динамика громкий, уверенный голос Павла. — Я подожду. Нет, другой У меня нет, это я знаю точно.
