вниз, кого-то придавив, с кем-то столкнувшись… Скрипя зубами от злости, я вновь карабкаюсь по склону бок о бок с кем-то из галлов. Мне наконец-то удалось ударить копьем во вражеский щит, но при этом я потерял равновесие и выпустил из руки древко копья. Меня опять сталкивают вниз вместе с другими галлами, раненными и убитыми. В этой мешанине из тел, щитов и копий, среди живых и мертвых стремительно угасал наступательный порыв храбрых галлов. Сверху неслись крики торжествующих римлян.
Обуянный бешенством, я орал на толпившихся вокруг меня галлов, объясняя им, как вернее всего взять это препятствие. Образовав две живые цепочки, двадцать галлов ринулись наверх, упираясь друг другу в спину. Двух передних галлов римляне сразу же убили, едва те оказались наверху, толкаемые своими соратниками. Однако эти убитые галлы не скатились на дно лощины, их мертвые тела повисли на римских копьях. И вот сначала четверо галлов врезались в плотный римский строй, а через несколько мгновений уже десяток длинноволосых воинов вклинились в пренестийскую когорту.
Вскоре целая волна галлов перемахнула через лощину, тесня пренестийцев и грозя рассечь центр римского боевого строя. В гуще этих свирепых, воспрянувших духом бойцов оказался и я. Применяя все навыки, полученные мною в гладиаторской школе, я разил пренестийцев одного за другим. Без лишних замахов, без ненужных движений я действовал мечом, как опытный мясник, отрубая головы и отсекая руки, вонзая клинок кому-то в горло, а кому-то в глаз. Раненых пренестийцев я не добивал, спеша разделаться с теми из них, кто еще был на ногах, кто еще сражался. Не чувствуя жалости, я убивал и калечил этих насильников Фотиды, устилая их телами примятые травы низменного луга. Мне хотелось верить, что душа Фотиды с высот верхнего эфира видит торжество моей мести и радуется этому.
Глава Восьмая Мелинда
Битва при Амитерие закончилась полным поражением консула Геллия, который с трудом спасся бегством. Римлян полегло больше шести тысяч, остальные бежали кто в Лациум, кто в Умбрию, кто в Этрурию. Эта победа прославила Крикса настолько, что к нему потянулись рабы и обездоленные селяне со всего Самния и даже из соседнего Пицена. Разбив лагерь возле Амитерна, Крикс занялся вооружением и обучением своего войска, в котором было уже сорок тысяч бойцов.
Всех своих раненых восставшие перевезли в Амитерн, обязав местные власти приставить к ним лекарей. Для поддержания порядка и предотвращения грабежей Крикс разместил в Амитерие гарнизон из шестисот самнитов и луканцев, назначив меня начальником над этим отрядом.
Я поселился в большом доме вместе с Эмболарией. Владелец этого дома бежал в Рим вместе с семьей, когда прошел слух о разгроме консула Геллия. В эти майские дни Амитерн выглядел довольно безлюдным, так как больше половины его жителей в страхе перед восставшими рабами разбежались кто куда. Оборонять Амитерн от мятежников местные власти и не пытались, поскольку городские стены были в ветхом состоянии. Врагов на этой земле всего в трех переходах от Рима не бывало со времен Союзнической войны, закончившейся шестнадцать лет тому назад.
На меня свалилось столько забот, что дни пролетали незаметно. Утром я уходил из дома на Френтанской улице, когда Эмболария еще нежилась в постели, а обратно возвращался уже под вечер, еле волоча ноги. Мне приходилось самому вникать во множество городских проблем, которых стало еще больше в связи с тем, что все местные рабы ушли в лагерь восставших, большая часть свободных граждан уехала в Рим и другие города, поэтому поддерживать городское хозяйство в надлежащем состоянии стало некому. Налоги больше не собирались, все судебные тяжбы были приостановлены до лучших времен, всякая торговля пришла в упадок.
Для начала я принял меры для пресечения мародерства и возобновил работу городских пекарен, чтобы местная беднота могла получать бесплатный хлеб. Я лично разбирал все возникающие тяжбы между жителями Амитерна и стоящими здесь на постое воинами Крикса. Улицы города днем и ночью патрулировались стражей из числа воинов гарнизона, а начальники караулов ежедневно отчитывались передо мной, сообщая о любых малейших происшествиях.
Однажды вечером я, как обычно, возвращался домой по длинной и узкой Френтанской улице, стесненной по обеим сторонам высокими каменными домами в два-три этажа. Из-за того, что дома вплотную лепились друг к другу, улица напоминала извилистое мрачное ущелье. Под каменными плитами у меня под ногами негромко журчали грязные помойные ручьи, из узких отверстий в мостовой, оставленных для стока дождевых вод, вырывался тяжелый запах человеческих испражнений. Канализация в эпоху античного Рима имела точно такие же зловонные миазмы, как и в двадцать первом веке.
Прохожих в этот вечерний час всегда было мало. Мне навстречу попались двое ремесленников, направлявшихся по домам из своих мастерских, старик-водонос и мальчик верхом на осле, который явно прибыл в город из сельской усадьбы, судя по корзине со свежей зеленью у него за спиной.
Я шел, погруженный в свои думы, когда меня окликнул молодой женский ГОЛОС:
– Как мне пройти на Френтанскую улицу, гражданин? – Это было сказано на латыни. Когда я остановился и взглянул на стройную незнакомку в длинном желтом одеянии до пят, с белым покрывалом на голове, стоявшую у стены дома, мой слух поразила другая фраза, произнесенная ею по-русски: – Я приехала издалека и совершенно заблудилась в этом городе.
Я невольно вздрогнул, как после удара плетью.
Видя, что я остолбенел, незнакомка легким движением руки сбросила с головы покрывало. Это была Мелинда.
– Здравствуй, Андрей! – тихо произнесла она на русском языке, протянув мне руку. – Я уже давно выслеживаю тебя здесь.
Я молча пожал протянутую нежную ладонь, пребывая в некотором ошеломлении.
– Идем! – сказала Мелинда, уверенно взяв меня под руку. – К тебе домой нам нельзя, поэтому заглянем ко мне. Я обосновалась тут неподалеку. Меня приютила одна добрая зеленщица.
– Случаем, не Жерма, что имеет овощную лавку в Мельничном переулке? – спросил я, подчинившись Мелинде.
– Она самая! – Мелинда удивленно взглянула на меня. – А ты неплохо знаешь этот городок и его обитателей!
– Я же, как-никак, начальник местного гарнизона, – не без гордости в голосе обронил я. – Мне по статусу положено знать здесь все и всех.
До Мельничного переулка было совсем недалеко. Овощная лавка Жермы находилась на первом этаже приземистого двухэтажного дома, довольно неуклюже втиснутого между двумя более высокими и добротными домами из белого камня. Недавно овдовевшая Жерма выкупила весь первый этаж дома и арендовала второй этаж, где она поселила своих родственников, а пустующие комнаты сдавала всем желающим за весьма умеренную плату. Объявления о сдаче комнат в наем Жерма писала углем или мелом прямо на стенах домов на всех главных улицах Амитерна, выходивших на рыночную площадь и к трем городским воротам.
Мелинда, прибывшая в Амитерн из будущего для встречи со мной, прочитала одно из объявлений Жермы и вселилась в одну из ее комнат два дня тому назад. Меня удивило и восхитило то, насколько свободно владеет латынью Мелинда. Конечно, ей не составляет труда войти в доверие к любому здешнему человеку, расспросить кого угодно о чем угодно, выдав себя за приезжую из Рима или любого другого города.
По каменным ступеням темных лестничных пролетов мы с Мелиндой поднялись на второй этаж, слыша шум из женских и детских голосов, звучавших на весь дом. Где-то совсем рядом за стеной происходило бурное выяснение отношений каких-то женщин со своими непослушными чадами. Оказавшись в узком коридоре с закругленным потолком, куда прорывался тусклый вечерний свет через большое круглое окно, Мелинда быстро юркнула в одну из четырех находившихся здесь комнат. Толкнув дверь плечом, она потянула меня за собой.
В комнате было темно, так как два узких окна были завешаны кусками плотной материи. Здесь пахло пылью, луком и благовониями, которые люди этой эпохи часто используют в повседневной жизни, воскуряя ароматный фимиам на домашних алтарях в честь Ларов и Пенатов, хранителей домашнего очага. Я услышал, как Мелинда заперла дверь на засов, потом она подошла к окнам и отдернула грубые занавески. Стало заметно светлее. В комнате у одной стены стояла кровать на высоких ножках, у другой стены стояли стол и скамья, возле одного из окон стоял длинный узкий сундук для хранения одежды. В углу за занавеской
