Утренний свет все прибывал, но туман был по-прежнему плотен. Воздух сделался настолько влажным, что с кустов и деревьев зачастила холодная капель.
Натужно и хрипло гудели по всему полю боевые трубы, повелевая воинам седлать коней, облачаться в брони и кольчуги, строиться в боевой порядок. Воеводы громко подбадривали ратников, торопили их становиться в строй. Какое-то время всюду царила сумятица, так как полки перемешались и далеко не сразу воины разобрались, где стоят стяги большого центрального полка, куда велено двигаться ратникам, образующим полки правой и левой руки.
Так прошел час и другой.
С юго-запада задул ветер резкими порывами, так что туман стал рваться большими клочьями. Однако белесая мгла не рассеивалась, она слоилась и перемешивалась, цепляясь за кусты; на миг проступали в ее разрывах ряды пешцев и плотные колонны всадников и опять пропадали, будто проваливались в призрачное небытие. В разных местах снова и снова терзали утреннюю тишину призывные звуки труб. Топот тысяч ног и гул тысяч копыт растекались по равнине, укрытой туманом, как облаком.
Владимир Андреевич был объят раздражением от того, что дружинники его опаздывали к месту сбора, хотя сигналы трубой в серпуховской дружине начали подавать раньше всех.
Видя раздражение князя, злился на нерасторопность своих дружинников и гридничий Бакота.
– Ты-то, Нелюб, почто вдруг заплутал среди полков чужих? – набросился Бакота на десятника, который отыскал стяг своей дружины в числе самых последних. – Ты в темноте никогда не плутаешь, словно носом чуешь верное направление, а в тумане вдруг заблудился! Не узнаю я тебя, друже.
Нелюб угрюмо отмалчивался, ибо возразить ему было нечего. Сморил его крепкий сон под самое утро. Хоть и растолкал его кто-то из своих воев, когда загудели трубы, но спросонья Нелюб был как бы сам не свой. В доспехи облачался дольше всех, коня своего кое-как разыскал в табуне, потом и вовсе заплутал среди строящихся на поле колонн в молочном туманном мареве.
Серпуховская дружина, построившись колонной по четыре всадника в ряд, во главе с князем и знаменосцем двинулась не на равнину, где строилось для битвы все русское войско, но углубилась в лесистую низину, где среди болот протекала маленькая речка Смолка. Недалеко от устья Смолки, впадающей в Дон, лежала деревенька Куликово.
Потому-то и поле, примыкающее к речке Смолке, здешние жители называли Куликовым.
Владимир Андреевич остановил свою дружину в самых дебрях, приказав гридням спешиться, сложить на землю щиты и копья.
– Никому никуда не отлучаться! – зычно выкрикивал гридничий Бакота. – Всем быть подле коней. Песен не петь, костров не разводить и громко не смеяться.
Дружинники были в недоумении: отчего это их храбрейший князь вдруг ушел вместе с полком подальше от поля ратного?!
Изумление серпуховчан только усилилось, когда к ним в дубраву спустилась тем же путем конная московская дружина во главе с князем Дмитрием Михайловичем, носившим прозвище Боброк. Было у этого князя и другое прозвище – Волынец, поскольку родом он был из западной Галицкой Руси. Во всех ратях и походах Великий князь поручал Волынцу наиважнейшие поручения, уповая на его большой военный опыт. А тут, накануне решающей битвы с Ордой, Дмитрий Иванович неожиданно упрятал Волынца и свою отборную молодшую дружину в леса и болота!
На берегу реки Непрядвы раскинулось село Рождествено-Монастырщина, самое большое среди окрестных деревень на этой стороне Дона. В этом селе провели ночь перед битвой все князья русского войска, коих было двадцать шесть вместе с самим Великим князем.
Сюда же рано утром пришел из дальнего дозора поредевший конный отряд воеводы Семена Мелика. Дозорные выследили становище Мамая, который двигался прямиком к Куликову полю. В стычках с ордынцами воины Мелика пленили знатного мурзу Кострюка и привезли его с собой.
Кострюк поведал Великому князю, с чем связано такое неспешное продвижение Мамая к русским рубежам. Оказывается, Мамай ожидает подхода литовской рати и воинства рязанского князя. Ягайло уже перешел реку Угру и стоит под Козельском, это в пяти переходах от Дона. Полки князя Олега стоят под Рязанью, дожидаясь, когда войско Мамая достигнет верховьев Дона. О том, что русская рать преградила путь ордынским полчищам у речки Непрядвы, в ставке Мамая и не подозревают.
Выслушав пленника, Дмитрий Иванович удовлетворенно покачал головой.
Прохор, переводивший речь татарина на русский язык, поглядывал на Великого князя с легким недоумением. Дмитрий Иванович был одет, как простой воин. Кольчуга на нем была самая обычная, защитные латы на руках и груди тоже ничем не выделялись из общей массы таких же лат, в которых ныне вышли на сечу с врагом тысячи русичей. Тут же в одной светлице с Великим князем сидели на скамьях князья и воеводы, облаченные в позолоченные, украшенные чернью и чеканным узором доспехи, как и полагалось предводителям столь великой рати. Но более всего Прохора поразил вид боярина Михаила Бренка, поскольку тот красовался в одежде и доспехах великокняжеских. Эти сверкающие золотом доспехи все русское воинство видело на Дмитрии Ивановиче во время смотра на Девичьем Поле под Коломной, и потом, во время движения полков к Дону, Великий князь постоянно появлялся перед ратниками в этих же блестящих латах.
По приказу Дмитрия Ивановича пленника увели.
– Что ж, братья, ордынцы надвигаются на нас, не ведая, что полки наши уже ждут их, – сказал Великий князь. – Пора урядиться перед сечей, которая, чаю, случится здесь совсем скоро. Тебе, боярин, предстоит взять под свою руку большой полк. – Дмитрий Иванович повернулся к Бренку. – Доверяю тебе и свой стяг великокняжеский. Сорок тысяч пешцев будут взирать на тебя, мня в тебе Великого князя. Прояви же мужество, друже, и стой крепко! В помощь тебе даю тысяцкого Тимофея Вельяминова и иже с ним воевод Волуя Окатьевича и Микулу Вельяминова.
В полк правой руки Великий князь назначил предводителями братьев Андрея и Дмитрия Ольгердовичей. Полк левой руки был отдан под начало белозерских князей Федора Романовича и сына его Ивана. В полк тыловой поддержки военачальниками были назначены князья Андрей Серкизов и Глеб Дмитриевич. Передовой полк возглавили тарусский князь Иван Константинович и князья друцкие Дмитрий и Владимир Александровичи.
Когда Великий князь объявил, что сам намерен встретить врага в передовом полку, князья и воеводы стали возражать ему дружным хором голосов. Однако Дмитрий Иванович был непреклонен.
– Не могу я стоять позади, говоря ратникам: «Подвигнемся, други, на врагов!» Не по чести это! – сказал он. – Хочу встретить опасность в рядах своих московлян, с коими немало путей исхожено и славных побед одержано. Славу ли, гибель ли – разделить хочу с ними!
– В передовом полку воинов всего-то пятнадцать тысяч, княже, – озабоченно проговорил седоусый ростовский князь Андрей Федорович. – Ни справа, ни слева поддержки у него нету. Скорее всего, сомнут сей полк ордынцы, навалившись сразу с трех сторон. Разумеешь ли это, княже?
– Разумею, брат, – ответил Дмитрий Иванович. – Но построение менять не будем, как урядились выстроить полки еще под Коломной, так пусть и стоят они здесь, на поле Куликовом. Фланги наши прикрыты надежно лесом, оврагами и топями. Татарам один путь остается – атаковать в лоб. А рать наша к этому готова.
– Полки мы умно выстроили, токмо бы Мамая заманить сюда, к Непрядве, – промолвил оболенский князь Семен Константинович.
– Где же теперь орда татарская? – спросил князь Андрей Ольгердович, обращаясь к воеводам дозорных отрядов Василию Тупику и Семену Мелику.
Головы прочих князей разом повернулись к сидящим в уголке двоим удальцам, конники которых вот уже несколько дней вели беспощадные сшибки с головными отрядами татар, неизменно отступая перед их натиском.
– Передовой татарский тумен стоит совсем рядом отсюда, за Красным холмом, – сказал Семен Мелик. – Ежели татары взойдут на Красный холм, их взору непременно откроется наше воинство, ибо с той возвышенности видны все окрестности на многие версты.
– Нужно заманить татар на Красный холм, – промолвил Дмитрий Иванович. – Затем выдвинуть далеко вперед головной полк, пусть татары узреют его немногочисленность. Основным же полкам до поры стоять на берегу Непрядвы, не выказывая ордынцам своего присутствия. Ежели передовой татарский тумен
