Неожиданно над ухом Тереха прозвучал знакомый голос, это молодка обратилась к нему, назвав его по имени. Изумленный Терех поднял на нее глаза. Перед ним стояла Гликерия, бывшая ключница рязанской княгини Агриппины Давыдовны. В недалеком прошлом Тереха и Гликерию связывало не просто дружеское знакомство, какое-то время они даже были любовниками. Гликерия была старше Тереха почти на три года, поэтому их интимные отношения завершились ничем. Гликерия была нацелена на создание семьи, Терех же, имея ветер в голове, постоянно волочился за женскими юбками, соблазняя юных простушек из ремесленных околотков Рязани.
— Ну, здравствуй, мил дружок! — с искренней радостной улыбкой промолвила Гликерия. — Вот так встреча! Давно ли ты во Владимире? А я-то печалилась о вас с Саломеей за то, что вы с ней в Москве остались. Саломея тоже здесь, во Владимире?
— Рад тебя видеть, Лика! — проговорил Терех, распрямляясь и вручая ей корзинку с луком. Он тоже не скрывал своего удивления и радости. — Как говорится, гора с горой встретиться не могут, а человек с человеком запросто. Я уже больше недели живу во Владимире, служу посыльным здешнему воеводе Петру Ослядюковичу. С Саломеей я расстался еще в Москве. Эта паскудница бросила меня ради тамошнего князя Владимира. Ты же знаешь, что Саломея всегда была падка на молодых князей.
— Что верно, то верно, — закивала головой Гликерия. — Стало быть, Саломея в Москве осталась? А ты без нее во Владимир приехал?
Терех молча кивнул. И тут же спросил:
— А как у тебя дела, Лика?
— Дела у меня, как сажа бела, — с грустной миной на лице ответила Гликерия. — Мыкаюсь в доме купеческом среди чужих людей, делаю, что велят, вкушаю, что дают, сплю там, где положат…
— На тебя же вроде как купец Яков глаз положил еще в Коломне после нашего бегства из неволи татарской, — сказал Терех. — Яков же заботился о тебе по дороге до Москвы, с ним же ты ушла из Москвы во Владимир. Я думал, что у вас к супружеским узам дело идет.
— Я сама так думала, — печально вздохнула Гликерия, — но, как видно, зря. Яков по весне собирается ехать в Кострому, ведь он родом оттуда. Меня Яков с собой не возьмет, ибо у него в Костроме жена и дети. Яков сам сказал мне об этом. Вот и получается, что я для Якова лишь временная наложница. Побалуется он мною до весны и бросит. — Гликерия помолчала и добавила: — Хотя я не в обиде на Якова. Его понять можно, родных детей он не в силах оставить, даже если и тянет его ко мне. Хорошо, хоть Яков пристроил меня в доме своего друга-купца. До весны я проживу в тепле и сытости, а дальше — как Бог приведет.
— Похоже, Лика, в ближайшем будущем добра от Господа нам не дождаться, — хмуро обронил Терех. — Татары вот-вот подвалят ко граду Владимиру, а войско здешнее невелико. Жены и дети боярские ноги отсюда уносят. Сам князь Георгий сегодня перед рассветом ушел из Владимира с братом Святославом и конными полками. Это о многом говорит.
— О чем же это говорит? — растерянно пролепетала Гликерия. — И откель ты узнал об этом?
— Не верит князь Георгий, что столица устоит перед ордой Батыя, вот и ушел он отсюда, пока не поздно, — мрачно ответил Терех. — Небось и семья великокняжеская тоже убралась отсель в войсковом обозе. Я своими глазами видел, как конные дружины Георгия и Святослава вместе с обозом выходили из города через Золотые ворота. Еще темень стояла и на улицах было пусто. — Терех криво усмехнулся. — По- тихому ушмыгнули из Владимира Георгий и Святослав, сбежали, как тати, из чужого дома.
— Кто же будет оборонять столицу от татар? — поинтересовалась Гликерия. Она не скрывала своего испуга и горестного разочарования таким поведением князей.
— Сия забота ляжет на плечи Петра Ослядюковича и на сыновей князя Георгия, Всеволода и Мстислава, — проговорил всезнающий Терех.
— Значит, не все князья бежали из Владимира, — обрадовалась Гликерия. — И не все войско ушло отсюда. Может, князь Георгий еще вернется в столицу, соберет побольше полков и обрушится на нехристей.
— Может быть, — заметил Терех, — токмо татары не станут дожидаться этого. Батыга и его полководцы узкоглазые — птицы стреляные. Они без промедления начнут штурмовать град Владимир, как до этого штурмовали Рязань, Пронск, Коломну и Москву. Уж я-то знаю! — Терех опять скривился в недоброй усмешке. — Сам видел, как нехристи города приступом берут!
Терех вдруг схватил Гликерию за локоть, слегка притянув ее к себе.
— Я вот что надумал, Лика, — негромко произнес он, оглядевшись по сторонам. — Неча тут торчать, беды дожидаясь. Я решил сегодня же уйти из Владимира, конь у меня есть и деньжат немного имеется. Поедешь со мной?
— Как же мы поедем вдвоем на одном коне? — слегка растерялась Гликерия. — И куда же мы подадимся в эдакую стужу?
— Для начала переберемся в Суздаль, — ответил Терех, — это почти в двадцати верстах от Владимира. А там уже придумаем, куда дальше ехать. Главное, это убраться подальше от Владимира, ведь для мунгалов большие города самая желанная добыча.
Колебания Гликерии были недолгими. Опека купца Якова была ей уже в тягость, а страх перед татарами был слишком велик. Побывав в неволе у татар, Гликерия, как и Терех, была готова на все, лишь бы вновь не оказаться во власти у нехристей. Терех велел Гликерии по-быстрому собраться в путь и ждать его у Волжских ворот, откуда начиналась дорога к Суздалю. Терех пообещал Гликерии подъехать верхом на коне к Волжским воротам Владимира часа через два.
— Встань так, чтобы не привлекать к себе внимания, — наставлял Терех Гликерию. — Не у самых ворот встань, а в переулке, где стоит бревенчатая церквушка. Я туда и подъеду. Конь у меня рыжий и облачение на мне будет воинское.
Задуманный Терехом побег из Владимира прошел как по маслу. Придя в терем Петра Ослядюковича, Терех изложил воеводе все, что поведал ему игумен Евтропий. Петр Ослядюкович велел Тереху подкрепиться завтраком, затем оседлать коня и скакать в Боголюбово с новым поручением. Из Владимира в Боголюбово еще вчера были отправлены несколько саней для вывоза зерна и меда из находящихся там княжеских амбаров и медовуш. Это дело было поручено княжескому огнищанину Сулираду, но тот куда-то сгинул вместе с обозом. От Владимира до княжеского села Боголюбова было всего пять верст, поэтому Сулирад давно должен был доставить княжеские припасы во Владимир. Петр Ослядюкович имел подозрение, что алчный Сулирад решил под шумок урвать и себе долю из княжеских запасов, припрятав их где-нибудь в окрестностях Боголюбова.
«При встрече с Сулирадом долгих разговоров с ним не веди, но скажи ему, чтоб он немедля направлялся с обозом во Владимир, — молвил Петр Ослядюкович, провожая Тереха в дорогу. — Сам задержись в Боголюбове и расспроси тамошних челядинцев, чем занимался Сулирад все это время. Узнай у слуг, не выезжал ли куда-нибудь Сулирад из усадьбы посреди ночи. Этот стервец на руку не чист, за ним нужен глаз да глаз!»
Терех выехал с подворья Петра Ослядюковича около полудня, пообещав воеводе вернуться еще до захода солнца. Поскольку село Боголюбово лежало в той же стороне, что и Суздаль, поэтому дорога туда также начиналась от Волжских ворот. В летнюю пору через протекавшую рядом Клязьму обычно наводили переправу из плотов, зимой же замерзшую реку пешие путники и конники преодолевали по льду. Подобрав в условленном месте Гликерию, Терех посадил ее на конский круп позади себя. Волжские ворота были распахнуты, однако стража в город никого не пропускала, веля беженцам ехать по Клязьменской дороге дальше на восток к Суздалю и Стародубу. Объяснялось это тем, что Владимир и так переполнен людом, съехавшимся сюда из ближних и дальних городков и деревень. Беженцы с ворчанием и руганью поворачивали лошадей, отъезжая прочь от града Владимира кто на санях, кто верхом. Из города позволялось выходить и выезжать только воинам и боярским слугам, коим надлежало вернуться обратно засветло, поскольку ночью ворота никому не открывали.
Терех, как порученец воеводы Петра Ослядюковича, имел при себе особый медный знак в виде печати, который он носил на шее вместе с нательным крестиком. Показывая стражникам этот медный медальон, Терех свободно наведывался в княжеский детинец, выходил из города по разным делам и проходил обратно в город через любые ворота.
