не отпускало, я старался не пропустить ни слова.
— Смена власти, — рассуждал гость, — похожа на маятник с секирой: он качается и головы сносит. И нет здесь ни правых, ни виноватых, рубит без разбору. Качнулся в одну сторону — одни ряды проредил, в обратную сторону — другие.
— Мудрено вы изъясняться изволите, не пойму я вас.
— Чего же тут непонятного? Молодой государь не знает ни как государством управлять, ни кому довериться можно. Вот и мечется…
— Эдак же маятник до бесконечности мотаться туда-сюда будет. Что же нам? Ждать ad calendas graecas[1]? Или пока царь не повзрослеет?
— Да нет, милостивый государь. Выжидать нужно того момента, когда сможешь на маятник запрыгнуть. Бульдог и ждет. И считайте, дождался. Мы ему punctum temporis [2] подготовили.
— Вы уверены, что из вашего punctum temporis будет толк? — с язвительной усмешкой, едва скрывавшей дрожь в голосе, спросил хозяин.
— Дело такое, что Россия содрогнется от ужаса. — Голос молодого собеседника зазвучал со зловещим торжеством. — А государь, наш безвольный государь, впадет в оцепенение, вот увидите. Одна только мысль у него и останется: нужно действовать, действовать, время для болтовни истекло, романтическим настроениям более нет места, нужна железная рука! И тогда, вот увидите, Бульдог окажется в числе первых, кого царь призовет на помощь.
— Вы уверены?
— Уверен. И его возвращение спасет и вас, милостивый государь, от отставки. Тем паче что дело в Москве произойдет, не здесь, не в Санкт-Петербурге.
— Не здесь, — прошептал хозяин дома, в голосе его слышались и облегчение, и ревность одновременно.
— Вот почему интересен мне ваш племянник.
— Петрушка-то Рябченко? Сейчас пошлю за ним на Моховую.
— Да ни к чему! — с досадой ответил неизвестный и с еще большей досадой сказал: — Очень некстати эта ревизия! Но мы устроили так, что ревизором в Москву поедет он, ваш племянник.
— Он же как из Орлова вырвался, никуда из Петербурга…
— Вот и хорошо.
— Да что «хорошо»? Штафирка[3]! Какой от него прок? — промолвил хозяин дома с деланым безразличием, за которым угадывалось желание оградить племянника от участия в сомнительном деле.
— Нужно, милостивый государь, наказать ему, чтобы глубоко не копал — и со всеми отчетами нас ознакомил, прежде чем они пойдут выше, — с нажимом в голосе произнес гость и тут же добавил: — А впрочем, отчеты должны быть немудреными.
— Что-то вы темните, — неожиданно резко сказал хозяин. — Боитесь ревизии, а с другой стороны — требуете денежной помощи! И вообще! Какое отношение задание моего племянника имеет к вашему делу?
— Денег не хватило, — недовольно ответил гость. — Сами знаете, большая часть уходит на взятки. Кроме того, вы участвуете не просто так. Бульдог учтет вашу помощь.
— Ладно-ладно, — смягчился хозяин и с усмешкой добавил: — Представьте себе, какой-то негодяй только что пытался отнять у меня эти деньги.
Услыхав эти слова, я едва сдержался, чтобы не хмыкнуть. Получалось, на черной лестнице в «Новых Афинах» я оказался свидетелем попытки ограбления.
Кресло рванулось в обратную сторону. Голова пошла кругом, перед глазами все поплыло, я едва не потерял сознание, но сквозь накатившую дурноту пробивалась досада, что самое важное я упущу.
Морды мучителей выплыли из тумана. Голоса доносились словно из-под воды.
— Жив?
— Что ему будет-то?
— Да ты, Кузьма, не тот рычаг потянул.
— Как же не тот?! Смотри вон!
За спиной щелкнуло, кресло вновь опрокинулось, и я вторично повис вниз головой. Пока истязатели разбирались в рычагах, я разглядел еще одного господина в форме квартального надзирателя, который появился в мое отсутствие.
— Ты понял, Быков?! — услышал я голос хозяина дома. — Скажи профессору Черни, что со мной шутки плохи…
Тут кресло крутанулось в обратную сторону, но я успел заметить удивленные лица хозяина дома и квартального надзирателя: дело в том, что последний пятился к выходу и заметил движение под потолком. Третий же господин, тот, что делился заговорщицким планом, быстро вскинул к лицу салфетку.
Негодяй хотел остаться неузнанным. К сожалению, даже не прикройся он салфеткой, я не успел бы разглядеть его. Впрочем, и хозяина дома с квартальным надзирателем я не смог рассмотреть как следует, лишь выражения на лицах уловил.
«Ну, ничего, ничего! — подумал я. — Петрушку-то Рябченко с Моховой найти будет несложно, а вытрясти сведения о дяде и о том, кому понадобилось с отчетами знакомиться, еще проще. К тому же Быков и профессор Черни. И самое важное — дата! Двадцать восьмое октября. Что-то должно случиться в этот день».
Я вновь впорхнул на третий этаж, пол подо мною сдвинулся. В кабинете стоял ор несусветный: похитители меж собою собачились. Более всего некоему Кузьме доставалось, что вдругорядь не тот рычаг дернул. Выходило, что диковинный механизм не только кресло с пленником вниз опрокидывал, но и еще какие-то фортели проделывал. И меня не собирались на второй этаж окунать, а хотели подвергнуть иной экзекуции.
— Судари мои, что же вы от меня хотите? — вскрикнул я. — Вниз головой кувыркать вам не нравится! Об потолок, что ли, Кузьма должен меня шмякнуть?!
— Вот веселый господин! — откликнулся один из мучителей. — Шутки шутить изволит! Ну, пошути, пошути! Поглядим, как скоро запоешь.
За моей спиной с грохотом отворилась дверь. Раздался окрик хозяина дома:
— Вы что устроили тут, олухи?!
— Ваше высокопревосходительство… — залепетал кто-то.
— Молчать! — рявкнул хозяин, очевидно имевший генеральское звание.
— Добрый вечер, ваше высокопревосходительство, — поздоровался я. — Вот уж не ожидал такого гостеприимства! И это ваша благодарность! Я же только что защищал вашу жизнь!
— Благодарность?! — взревел хозяин дома. — Да ты у меня пожалеешь, что на свет родился!
— Да что вы, ваше превосходительство, это же смертный грех, — парировал я.
— Зубоскал, — процедил генерал с ненавистью.
— Послушайте, милостивый государь, — раздался тихий голос гостя, только что делившегося заговорщицкими планами, — если этот человек слышал наш разговор, его нужно того… крек!
Меня прошиб холодный пот. Я не знал этого человека в лицо, я сидел спиною и к нему, и к генералу, но живо представил себе, как злодей произносит это «крек!» и проводит рукою по горлу.
— Полно вам, — возразил генерал.
И я мгновенно проникся к нему теплом. Все-таки человек, не убийца.
— Интересы России превыше всего, — прошипел незнакомец.
— Да что он слышал?! — воскликнул генерал.
— Осмелюсь доложить! — раздался еще чей-то голос.
Вероятно, генерал кивнул, потому что тот же голос продолжил:
— Ничего он услышать не мог, ваше высокопревосходительство! Равно как и мы ничего не слышали!
Нестройный хор моих конвоиров подтвердил, что они ничего не слышали, когда люк был открыт.
— А он и подавно слышать не мог, — подал голос неожиданный заступник. — Потому как кровь к
