кризис. Это видит любой дурак. Если бы Катрина и Лотар не сыграли на понижение, не обеспечили сохранение капитала и не спасли тем самым бизнес, я приехал бы только для того, чтобы вручить вам всем уведомления об увольнении. Теперь мы получили еще один шанс. Мне нужно, чтобы вы сосредоточились на продаже всего, что у нас есть. Вся наличность идет в краткосрочные ценные бумаги. Мне нужно, чтобы вы сократили риски по всей бирже. Когда я сегодня утром просматривал наши позиции по рискам, мне хотелось плакать.
Он сложил ладони и заговорил вкрадчиво:
— Еще я прошу от вас честности. Сегодня утром мы уволили также Янниса Ласкаридиса. Фальсификация данных, принуждение к тому же трейдеров, проведение неучтенных сделок. Мы еще не разобрались до конца, но, похоже, речь может идти о потере десяти или даже пятнадцати миллионов. Для такой небольшой фирмы, как наша, это огромная сумма. Поэтому, если вы теряете деньги, скажите нам, и мы поможем. Судя по тому, что мне известно, отличную работу проделал Чарлз. Он сумел свести к минимуму риски, даже исполняя нелепые инструкции Бхавина. Теперь о хорошем. Компанию Чарлзу и Катрине составит Мэдисон Дюваль. Для поддержки Робина и Лотара мы постараемся найти еще одного хорошего аналитика. Итак, идите и спасайте бизнес. Будьте умницами, делайте деньги, но, прежде всего, не теряйте те, что есть. Мы выберемся из ямы, потому что у нас есть люди, которых можно назвать лучшими в этом бизнесе. Удачи всем. Моя дверь неизменно открыта.
Так начался процесс восстановления утраченного. Мы карабкались по склону, к вершине, с которой только что скатились, карабкались, срывая ногти, упираясь свинцовыми от усталости ногами, разрывая кашлем грудь. Катрина успевала везде, подгоняла и требовала, отслеживала все переговоры и не давала спуску, пока мы не доводили сделку до конца. Вдвоем с председателем они часами просиживали над документами, проверяя и уточняя наши позиции, корректируя план действий, просчитывая, как искусный шахматист, каждое решение на много шагов вперед, пытаясь предугадать поведение талантливого, но взбалмошного оппонента. Мэдисон досталось наследство Янниса, и я видел, как она побледнела, оценив масштаб стоящих перед ней проблем, объем субстандартных сделок, неликвидность заемов, предоставленных американским компаниям, о которых никто из нас и не слышал, сложность обеспеченных активами ценных бумаг. Она все больше замыкалась, сплетая вокруг себя непроницаемую паутину молчания.
Отправляясь на ланч, мы старались выбирать маршруты в обход неизменно многолюдной Беркли- стрит. Возвращаясь домой, я делал крюк через Шеперд-маркет и шел к автобусной остановке на Пиккадилли. Мы избегали билбордов, держались подальше от перекрестков, чтобы не видеть афиш с кричащими заголовками вроде
В субботу первого уик-энда после возвращения председателя я проснулся довольно рано и пешком отправился к Мэдисон, снимавшей квартиру на Глостер-роуд, в многоэтажном современном здании из светлого кирпича, стоявшем в глубине квартала. Я позвонил и поднялся по ступенькам в коридор, чем-то напоминавший отель: бордовый ковер на полу, газеты под дверью. С собой у меня были данные по компаниям из портфеля Янниса, сведения по некоторым из заключенных им сомнительных сделок, кофе из «Старбакса». Мэдисон встретила меня в коричневом спортивном костюме, коричневых кожаных туфельках и строгой розовой рубашке. Она была без очков и, судя по всему, только что из душа, и я оказался в облаке лимонного аромата. Мы обнялись, и я, уткнувшись ей в шею, с удовольствием вдохнул этот чудесный запах. Выплеснувшаяся из пластиковых стаканчиков кофейная пена лениво осела на ковре.
Квартирка была маленькая и очень современная, нашпигованная дорогими электронными штучками: огромный телевизор, блестящая хромированная кофеварка. Мебель, тоже современная, вызывала какое-то печальное ощущение, словно ее привезли из дома, где кого-то постигла преждевременная смерть, или из обанкротившейся компании. Обтянутая светло-коричневой замшей Г-образная софа с аккуратно разложенными подушечками выглядела так, будто на нее давно уже никто не ложился. Перед телевизором стояло кресло, но потертость на ковре наводила на мысль, что хозяйка предпочитает сидеть на полу, как ребенок, подтянув к груди колени. Получив разрешение воспользоваться туалетом, я попал в ванную с дорогой фирменной косметикой, духами, большими бутылками шампуня. Потом мы сидели за стеклянным столиком у окна и смотрели, как солнце пытается пробиться через плотную пелену облаков.
Мы работали весь день с короткими перерывами. Стоя с сигаретой у окна, я видел прохаживающихся внизу туристов и думал о том, что эта часть Лондона, с многочисленными отелями, съемными квартирами для иностранных рабочих и таунхаусами сельской знати, не имеет собственного лица, лишена характера и в значительной мере эфемерна и иллюзорна. Солнце прорвалось-таки сквозь дымку облаков, но уже далеко на западе, когда мы закончили наконец тяжелый, кропотливый анализ. Мэдисон повернулась ко мне. Глаза у нее покраснели от долгого чтения и контактных линз, которыми она пользовалась лишь от случая к случаю. Я улыбнулся и положил руку ей на плечо. Она машинально сбросила ее и тут же, смягчившись, опустила свою поверх моей. Я заговорил — негромко, чтобы не спугнуть воцарившуюся в комнате тишину:
— Мы с Яннисом условились сегодня вечером встретиться.
Я позвонил Яннису в пятницу после работы и с удивлением узнал, что его выставили из офиса без объяснений, в сопровождении двух охранников, с вещами, собранными в мешки для мусора. «Меня называют аферистом, — со смешком сказал он. — Беспокоятся, что об этой истории пронюхает пресса. Обещали дать рекомендацию, если я буду держать рот на замке».
Выслушав, Мэдисон как-то странно взглянула на меня из-под ресниц и моргнула.
— Как ты можешь видеться с ним? После всего, что он сделал. После всех этих неприятностей. Я бы даже смотреть на него не смогла, тем более что мне еще и разбираться во всей этой путанице.
— Знаешь, я не виню Янниса. Он считал, что понимает правила. И поступал соответственно. Одно лишь упустил из виду: главное — чтобы тебя не поймали. Яннис хорошо все прятал. Думал, что прорвется, переживет нынешний спад без больших потерь. Не исключаю, что он был прав. Все эти ходы с субстандартными операциями выглядят сомнительно, похоже, там действительно могут быть убытки. А вот с остальным, на мой взгляд, больших проблем быть не должно. Неплохие, я бы даже сказал хорошие, инвестиции. Да, Яннис манипулировал ценами, ну и что с того? На этом рынке цена — всего лишь «утка». Ставишь ты что-то по девяносто, семьдесят или пятьдесят, это никак не меняет того факта, что рынки перестали работать. Никто не покупает, никто не продает, никто не дает взаймы. Система рухнула, а мы беспокоимся из-за какой-то цены. Даже смешно. Я еще больший идиот, потому что работаю так, как будто ничего не изменилось, работаю по устаревшим правилам. Я похож на того мультяшного персонажа, Уайла И. Койота, который бежит по краю каньона, изо всех сил стараясь не смотреть вниз.
Наверно, мой ответ ей не понравился. Мэдисон поднялась, потянулась у окна, вздохнула.
В тот вечер мы оба чувствовали себя неловко в присутствии друг друга. Мы с трудом подбирали подходящие слова и подолгу, так что губы деревенели, молчали. Постепенно смеркалось. Мэдисон достала из маленького футуристичного холодильника два пива. Когда я уходил, она так и осталась у окна, с пивом в руке, на фоне хрупкого электрического вечера. Выйдя на Глостер-роуд, я посмотрел вверх и нашел ее окно и даже разглядел саму Мэдисон, одинокий силуэт, смягченный повисшей в воздухе дымкой копоти. Я помахал ей рукой, но она не заметила, и я спустился в метро и сел на поезд до Фулхэма.
Стоя на почти пустой пересадочной станции в темном, жарком туннеле, продуваемом сухим ветром, я думал о ней. О ее одиноком существовании, без друзей, без каких-либо интересов, кроме работы. Достойна ли Мэдисон большего сочувствия, чем трейдеры, культивирующие всевозможные увлечения — вроде горного велосипеда, или кайтинга, или, может, моторок — с тем же маниакальным драйвом, с каким предаются работе? Бывая по делам в больших банках Сити, я с интересом поглядывал на рабочие места трейдеров и неизменно отмечал, как стараются они выделиться, утвердить свою индивидуальность.
