Нашли бумажку. Через полчаса нашли – под шкафом с марками. В той суете, которая была здесь в первое утро после обнаружения трупа, когда по комнатам носился фотограф, когда санитары укладывали грузное тело коллекционера на носилки, а молчаливые ребята с кисточками и увеличительными стеклами пытались обнаружить отпечатки пальцев убийцы… А Зайцев еще и распахнул окно, чтобы проветрить квартиру и освободить ее от запахов смерти, преступлений, корысти и зависти, а за любым убийством всегда стоит еле уловимый, сладковатый, как арабские духи, запах зависти. Да, ребята, да! После того как поработал киллер, человек, казалось бы, совершенно посторонний, в воздухе все равно какое-то время витает этот запах. Если бы наемные убийцы никому не завидовали, они бы не были наемными убийцами. Так вот, в той суматохе, подхваченный сквозняком, и слетел листок бумаги с журнального столика, скользнул невидимо и неслышимо под книжный шкаф. Его и не искали, поскольку Зайцев, кроме нагромождения цифр, в нем ничего и не увидел. А чтобы никому не взбрело в голову упрекать следователя в профессиональной безграмотности, справедливо будет сказать, что кроме бестолковых цифр на этом листке действительно ничего не было.
– Ну вот, – счастливо улыбнулся Ваня, рассматривая листок. – Теперь все стало на свои места, теперь в мире порядок и, не побоюсь этого слова, гармония. Цыфирьки можно разобрать и на снимке, но в оригинале они все-таки достовернее.
– Мыслишкой-то… может, поделишься?
– Могу, – бомжара опять уселся в кресло. – Мне больше и делиться-то нечем. Это запись шашечной партии, которая закончилась смертью одного из игроков. Вот смотри… Шестнадцать-двадцать четыре, тридцать восемь-сорок семь, девять-семнадцать…
– И они записывали каждый свой ход?! – почему-то шепотом спросил Зайцев, опасливо оглянувшись по сторонам.
– Записывали, – равнодушно произнес Ваня. – Ну и что? Я надеялся, что они записывали поочередно, каждый свои ходы. Тогда у нас был бы образец почерка убийцы. Оказалось, что он и тут все предусмотрел – записи делал только хозяин, и за себя, и за своего противника.
– Значит, нам эта бумажка ничем не поможет?
– Ну, почему… Любая бумажка, самая никудышняя, в тяжелую минуту может помочь, – конфузливо рассмеялся бомжара. – Тебя же, капитан, наверно, учили… Следы всегда остаются. Когда-нибудь я расскажу тебе, как даже при полном отсутствии следов их можно найти… В душе преступника. И прочитать.
– Ладно-ладно, – зачастил капитан. – Это чуть попозже. Но на этом клочке бумажки могут остаться его отпечатки?
– Вряд ли… Он не брал в руки этот листок. Мне так кажется. И я бы на его месте к нему не прикоснулся. А, впрочем…
– Ну? Ну? Ваня! Телись!
– Он мог касаться этого листка… Но уж коли нет его отпечатков на шашках, как ты утверждаешь…
– Это утверждают эксперты!
– Передай экспертам, что я постоянно о них помню, – бомжара окинул комнату рассеянным взглядом. – Так вот, уж коли нет отпечатков убийцы на шашках, на чашке, то их не может быть и на листке. Все, капитан. Здесь нам делать больше нечего… Там это… В холодильнике у него ничего не осталось?
– Оставалось, но мои ребята подчистили… А что ты хочешь – почти сутки здесь сидели.
– Кушать хочется, – бомжара виновато улыбнулся. Дескать, ничего не могу с собой поделать.
– Значит так, Ваня… Заночуешь в нашем общежитии. Комната отдельная, со всеми удобствами, хотя, конечно, пятизвездочной ее не назовешь. Сейчас я тебя доставлю. Там есть буфет, работает чуть ли не круглосуточно – сам понимаешь, специфика работы… Перекусим вместе. Вопросы, просьбы, предложения?
– Попозже, капитан, утречком. Я к ночи плохо соображаю.
– Как и все мы, – проворчал следователь и взмахом руки показал на выход. Тщательно заперев дверь, Зайцев наклеил бумажку на замковую щель, опечатано, дескать, преступление здесь было совершено, расследование, дескать, идет, не надо сюда соваться – как бы сказал он, обращаясь ко всем этим любопытным и любознательным. Ваня всю дорогу молчал, опять забившись в угол на заднем сиденье. Но едва машина остановилась у общежития, тут же открыл глаза и с интересом выглянул наружу.
– А я, честно говоря, думал, что ты меня на ночь в камеру определишь.
– Перебьешься. Камеру еще заслужить надо.
Поужинали в буфете общежития. В небольшой комнате кроме них никого не было. Салат из капусты, котлета с макаронами и компот из сухофруктов. Не слишком вкусно, но вполне съедобно.
– Ты вот, капитан, недавно спросил о просьбах… Здесь, в общежитии, наверно, красный уголок есть со стенгазетой, с портретом Ильича?
– Уголок есть, но с Ильичом, боюсь, сложности будут… На реставрации портрет. Уж лет пятнадцать все восстановить не могут, мухи загадили.
– Ну и бог с ним… Это я так спросил… Чтоб разговор поддержать. Там у вас, наверно, игрища есть всякие? Шарады, ребусы…
– Что тебе нужно?
– Шашки.
– С кем собрался играть? Я ведь сейчас ухожу… У меня еще дела.
– А с тобой мне нечего играть, капитан… Я когда-то был чемпионом института астрофизики. Это тебе не хухры-мухры.
– Ладно… Ложись, отдыхай, набирайся сил, завтра утром поговорим подробнее.
– Шашки, капитан. И бумажку с цыфирьками оставь мне на ночь. – Зайцев долго смотрел в глаза бомжаре, потом собрал на поднос посуду, отнес к столику в углу, вернулся, снова сел.
– Следы, говоришь, остаются?
– Надеюсь, – смиренно ответил Ваня, опустив глаза, будто его уличили в чем-то непристойном.
– С кем ты ночью собрался играть?
– С убийцей, капитан.
– Надеешься выиграть?
– Постараюсь.
– А ничья тебя устроит?
– В нашем с тобой деле ничьих не бывает, – веско сказал бомжара и вскинул руку чуть вверх и в сторону, как это делали в свое время греческие боги во время своих посиделок на горе Олимпе.
Нашел Зайцев, нашел все-таки расползающуюся коробочку с шашками и сложенную пополам картонку с черно-белыми клеточками. Комнату Ване выделили вполне приличную – стол, стул, шкаф, небольшой отсек с унитазом и душем. Да, и железная солдатская кровать, уже застеленная, с простынкой, одеялом, со взбитой уже, хотя и тощеватой подушкой.
– Не знаю, капитан, какие номера ты называешь пятизвездочными, но по мне выше этого ничего в мире нет. Даже более того – и не должно быть.
– Не возражаю. – Зайцев положил на стол листок бумаги, который они так долго искали в квартире жертвы, прижал его к столу коробочкой с шашками, чтоб опять случайным сквозняком не сдуло со стола, не унесло в раскрытую форточку.
– Все, капитан, иди, – нетерпеливо сказал Ваня. – У тебя много дел, ты везде должен успеть, уличить, задержать и посадить. Да, еще одно… Если при обыске у убийцы тебе попадется альбом с марками… Серовато-белесого цвета… Потолще тех, которые в шкафу стоят, и росточком пониже… Считай, что тебе повезло. За этим альбомом убийца и приходил.
– Так, – крякнул Зайцев и прислонился спиной к двери. – Что-то еще в тебе возникло?
– Пустячок… Если опять же при обыске в какой-то из квартир наткнешься на бутылочку с канцелярским клеем, его еще силикатным называли… Считай, что ты на верном пути… Последнее время он встречается не часто… Или увидишь кисточку с подсохшим клеем… Или капельки этого клея на столе, на подоконнике… Когда он застывает, то становится прозрачным, но при этом хрупкий, ломкий…
– Знаю я этот клей… Но в продаже силикатного давно нет.
– Зато ты наверняка не обнаружишь его в каждой из двенадцати квартир. Только в одной. В которой
