Молодые женщины, покрикивая на детей, начали собираться домой. Это безошибочный знак, что наступает полдень. Скоро она останется одна у бассейна или почти одна. На своем месте будут лишь бармены, Джино и спортивный инструктор, скучающий в шезлонге под огромным зонтом. Зеркало воды разгладилось. Вокруг стало пусто. Даже в баре, где нет стен, никого не осталось, вероятно, бармены едят обед в подсобном помещении. Только маленький Джино собирает оставленные на столиках бутылки, бокалы и стаканы. Моника наблюдает за ним, ведь ей же надо хоть чем-то заняться в этом нетерпеливом ожидании.
— Добрый день, — неожиданно слышит она сзади. — Не оборачивайся сразу. Сначала отгадай, какой я, хорошо? Высокий или низкий? Сколько мне лет? Попытаешься?
Моника соглашается, хотя ей страшно хочется повернуть голову, увидеть наконец того, кто звонил, мучил ее. Но она не делает этого. Закрывает глаза и начинает игру.
— Ты невидимка, поэтому у тебя нет ни роста, ни возраста. Тебя нет, есть только твой голос. Скажи еще что-нибудь. Почему ты молчишь?
Моника открывает глаза, он уже сидит напротив, улыбается и снимает темные очки. Моника чувствует, что случилось что-то необычное, проглатывает слюну, немного приходит в себя. Он все еще улыбается. Красив, хорошо сложен, молод. Белые шорты подчеркивают загар. Из висящей на ремне сумки вынимает сигареты.
— Куришь?
Моника отрицательно качает головой. Видит его невероятно голубые глаза. В этой стране они редкость, правда, он может быть родом с севера. А что, если его об этом спросить?
— Ты разочарована? Таким ли ты меня себе представляла?
— Пожалуй. Ты точно соответствуешь моим представлениям. Ты — самоуверенный и нахальный тип.
— Это только видимость. — Он засмеялся. — Чтобы обмануть противника. На самом деле я застенчив и у меня полно всяких комплексов. Все время боялся, что ты не захочешь со мной разговаривать.
— Ну и зря. Ведь это же я просила о встрече. Хочу тебе кое-что откровенно сказать. Так вот, спать с тобой я не буду. Знаю, что ты терпелив, что себе и мне ты смог навязать дисциплину телефонного вторника, но я должна тебя предупредить: если по отношению ко мне у тебя имеются такого рода намерения, то у тебя ничего не получится. Хорошо, что ты пришел и я могу тебе это сейчас сказать.
— Понимаю. Это ты могла сказать и по телефону, но тебе хотелось сначала посмотреть, кому ты отказываешь. Ведь могло бы так случиться, что ты отказываешь самому Омару Шариффу[1], а это было бы уже глупо. Я не ошибся?
— Вот именно. Ошибся, и к тому же довольно сильно. Но я не собираюсь вдаваться в подробности и перед тобой объясняться.
— Ну а все же? Может, выльешь немного бальзама на измученную душу человека, который пережил такое огромное разочарование. Ведь этот человек начал телефонную игру исключительно для одной цели, чтобы девушку заинтриговать, заставить думать о незнакомце, а когда придет время, тут же использовать прелести ее прекрасного, не скрою, тела. Только девушка не приняла во внимание того факта, что в конце двадцатого века такие вещи решаются гораздо проще, я даже сказал бы, грубее. Достаточно было к тебе подойти и предложить, чтобы мы попробовали. Предположим, ты отказываешься. Ничего страшного, второму или десятому не откажешь, а он тебе скоро надоест, или ты ему наскучишь, и тогда снова появляюсь я. Поэтому твое заявление я предаю забвению. Сейчас тебе просто так удобнее. А завтра все может быть иначе.
Моника вертела в руках очки и чувствовала, как ее охватывает бешенство.
— Прекрасно. Рассуждения, достойные самонадеянного самца. Ты не разочаровал меня. Ты точно такой же, как другие.
— А ты хотела бы, чтобы я был исключением. Таким идеальным, созданным в мечтах исключением. Мягким, добрым, позволяющим собой помыкать, нетребовательным. Таким, к примеру, вторым Робертом.
— Оставь в покое Роберта. Ты не стоишь даже его мизинца.
— Вот видишь, как хорошо ты знаешь его и мои достоинства. Может, ты кроме права изучаешь еще и психологию?
Он все время улыбался, Моника ни разу не заметила на его лице раздражения. И тон тоже не менялся. Хотя он и издевался, но делал это мягко, спокойно, словно вел дружеский разговор с кем-то близким. И это раздражало не меньше, чем его способность узнавать все, что касается ее жизни. Он, должно быть, наблюдал за ней, собирал подробную информацию, делал это скрупулезно, ведь даже неожиданное изменение номера телефона не застало его врасплох. Кто он, черт побери, зачем прицепился? Ей надо сменить тактику.
— Прости, — тихо сказала Моника, — я не хотела тебя обидеть. Ведь я тебя не знаю. Не имею понятия, кто ты. Если я тебе действительно нравлюсь, то это не твоя вина…
Моника понимает, что ведет себя как идиотка, что сейчас он снова начнет издеваться, и она сама дает повод к этому.
— Я все иначе хотела сказать, но у меня сейчас такое горячее время, я занимаюсь, экзамены…
Запуталась окончательно. Моника чувствовала свое поражение, он взял верх. Как ей хотелось вернуть назад этот безнадежный разговор, начать сначала, вести его иначе! У молодого человека не сходит с губ улыбка, он улыбается краешком глаз, синева которых является для нее главной неожиданностью. Он наклоняется к ней и берет за руку.
— Послушай, Моника. Предлагаю покинуть этот чудесный уголок.
— Зачем? Нам здесь никто не мешает. Ведь сейчас полдень.
— Вот именно. Приглашаю тебя на обед. Если не хочешь ехать в город, не надо. Здесь тоже можно перекусить.
— Иди один! Мне не хочется.
— Тогда я останусь. И снова ты ошиблась. Все же я человек уступчивый, особенно по отношению к тебе. Ты довольна?
Моника отдает себе отчет в том, что она, должно быть, выглядит смешной со своим глупым упрямством. Ведь капризы не действуют на этого человека, который умеет демонстрировать свое превосходство.
— Сдаюсь, — говорит она, пытаясь улыбнуться. — Я веду себя отвратительно. Это от переутомления.
— Вот теперь уже лучше. Повторяю предложение. Пообедаем вместе?
Моника встает, снимает со спинки кресла полотенце, закрывает книгу и показывает на здание клуба.
— Буду готова через десять минут.
— Прекрасно. Жду на автомобильной стоянке у клуба, — говорит незнакомец и одним прыжком перескакивает через невысокую живую изгородь, отделяющую бассейн от травяного поля для игры в гольф.
Моника видит это краем глаза, когда подписывает счет, деликатно поданный ей на подносе Джино. Минуту спустя в раздевалке она натягивает на себя платье. И неожиданно чувствует прилив беспокойства. Ведь она ничего не знает о человеке, с которым сейчас сядет в машину. Это не беспокойство, вызванное, например, страхом перед похищением, хотя газеты без конца трубят об актах террора, а нечто похуже. Моника чувствует, что сейчас она делает выбор, стоит перед чем-то неизвестным и грозным. Еще можно отступить, еще есть время. Но она уже ничего не может сделать. Ее увлекает игра. Однако она не так глупа и наивна. Как раз в этот момент тихо зазвонил телефон, висящий около зеркала. Моника снимает трубку, слышит голос Джузеппе, портье и начальника охраны клуба:
«Прошу меня извинить, синьорина Пирелли. Этот господин, с которым вы разговаривали, ваш знакомый? Он не проходил через здание клуба, поэтому я не знаю, есть ли у него приглашение или рекомендация… Если вы за него ручаетесь… Да, вы правы, синьорина Пирелли, я сделаю то, что обязан сделать. Спасибо за информацию о том, что он ждет на стоянке. Простите».
Моника вешает трубку. Выходит из раздевалки. На доске у портье вешает ключ от своей кабины.
