соколика».
Она идет по двору Троице-Сергиевой лавры, когда неожиданно ее окружает толпа монахов.
– В блуде живешь!..
– Покайся, государыня! Помни, что Иоанн Богослов сказал: «Беги тех, кто хочет совместить внебрачную и брачную жизнь. Ибо примешивают они к меду желчь и к вину грязь».
– Освяти жизнь таинством брака, государыня!
И расступаются монахи – Потемкин, огромный, страшный, в рясе, падает перед ней на колени.
– Во грехе не могу жить более! В монастырь уйду!
– Если хотите вонзить кинжал в сердце вашей подруги… Но такой план не делает чести ни уму вашему, ни сердцу.
Екатерина заплакала.«Слезы могли быть единственным ответом на сию дикую сцену. Но я поняла, что придется что-то делать. Мне надобно было показать, что он отнюдь не всесилен. Было два выхода обуздать этого забавного безумца. Удалить его вообще – но он мне нужен, мне нужна эта беспощадная, страшная мужская воля. О, если б я была мужчиной!.. Оставалось второе – удалить его из опочивальни. Это, конечно, жаль, ибо сей господин – самый презабавный чудак, которого я видела в наш железный век… Короче, советоваться с ним сейчас в деликатных вопросах касательно женщины, именующей себя плодом тайной любви императрицы с фаворитом, означало родить новые сцены… А я устала от прежних. Так что, как всегда, пришлось…»
Она позвонила в колокольчик. И появился тот молодой красавец – новый секретарь Петр Васильевич Завадовский. – Князя Вяземского пригласите ко мне. Завадовский восторженно смотрит на императрицу, будто не слыша приказания.
«Конечно, он ничтожен, да прелесть! Что делать… Григория Александровича придется удалить из опочивальни».
– Я прошу вас, Петр Васильевич, душа моя, – совсем нежно повторяет Екатерина Завадовскому, – попросить ко мне князя.
В кабинете князь Вяземский и Екатерина.
– Какие новости из Петербурга об известной женщине?
Князь внимательно глядит на императрицу:
– Жить ей осталось недолго, как пишет в своем последнем донесении князь Александр Михайлович.
– Но не могу же я с ней встретиться?.. – вдруг говорит императрица.
Князь, как всегда, понимает.
– Вы должны с ней встретиться.
– Нет, нет, не уговаривайте, это невозможно!
– Ваше величество, я ваш преданный раб, но я смею настаивать на встрече с известной женщиной.«Это самое в нем ценное – он всегда настаивает на том, чего хочу я сама».
– Если я на это соглашусь… вы знаете наш двор… это стая борзых. Нигде в мире нет таких сплетников. Немедля распространятся слухи, что сия авантюрера что-то из себя представляет.
– Никаких слухов не будет, покуда вы в Москве. Именно потому я настаиваю на этой встрече сейчас. Мы сообщим о вашем легком нездоровье. И вы сможете отсутствовать несколько дней. Одновременно дадим в газете сообщение о какой-то аудиенции, данной вами в это время в Москве какому-нибудь лицу… Никому и в голову не придет!..
– Подите с богом, князь, – прервала государыня, – я должна все обдумать.
Она вернулась к письменному столу.
«Ах каналья, ах бестия, проделать из-за нее такой путь… Однако пора приниматься за письмо к Гримму…»«Пишу вам из Коломенского, где по случаю нездоровья провожу в праздности уже несколько дней. Том Андерсон, моя любимая левретка, сидит напротив меня в кресле и лает в открытое окно на судно, поднимающееся по Москве-реке. А я, пользуясь временем болезни, решила написать очередную пьесу. Надеюсь, у нее будет счастливый конец. Вы знаете, как я ценю в искусстве все радостное и веселое. По моей просьбе у нас даже Танкреда играют с благополучным концом…»
Коломенское.
Из дворца выходит князь Вяземский в сопровождении офицера в гвардейском мундире и в серебряной каске с черными перьями, надвинутой налицо.
– Карету князя Вяземского, – кричит слуга. Карета выезжает из ворот Коломенского на большую дорогу.На следующий день карета, сопровождаемая эскортом гвардейцев, въезжает в Петропавловскую крепость. Эскорт остается у ворот, карета громыхает по крепостному двору.
Петропавловская крепость. В помещении коменданта князь Вяземский и комендант.
– По повелению матушки велено допросить арестантку доверенному лицу от государыни.
– За князем Александром Михайловичем посылать… или как? – усмехаясь, спрашивает комендант.
– Князя Голицына извещать не следует, дабы не плодить ненужных обид.Князь Вяземский и офицер входят в камеру.
На кровати лежит Елизавета. Два солдата и капрал сидят на стульях в углу комнаты. Тускло горит свеча.
– Оставьте нас, – приказал Вяземский. Караульные вышли из камеры. Вяземский вопросительно посмотрел на гвардейца. Тот слегка наклонил голову. Вяземский встал и тоже вышел из камеры.
В камере остались двое: Елизавета, лежащая на кровати, и офицер, молча сидящий в углу.Наконец с кровати послышался голос Елизаветы:
– Я тоже любила носить мужские костюмы, Ваше величество.
Офицер усмехнулся, снял каску, положил рядом. Длинные волосы закрыли лицо. Екатерина отодвинула волосы и потянулась было приподнять свечу, чтобы осветить кровать.
– Не надо, Ваше величество, – послышался резкий голос с кровати, – если вы хотите узнать, красива ли я, это надобно было делать несколько раньше. А я знала, что вы придете… Я давно поджидаю вас, Ваше величество.
– Мой приход, голубушка, ровно ничего не значит.
– Напротив, он означает, что Ваше величество действительно столь проницательны, как об этом говорит вся Европа. И вы давно почувствовали, что я могу сообщить вам нечто, что никому другому не сообщу…
Приступ кашля прервал ее.«Я не люблю лести. Но почему-то самая грубая лесть всегда обезоруживает меня…»
– …Вы очень больны.
– Да-да… И притом в нынешнем моем положении…
– Я распоряжусь, чтоб впредь караульных вывели из вашей камеры.
– Вы действительно очень добры. Жаль, что мне недолго пользоваться добротой Вашего величества, этим ливнем благодеяний…
Она опять помолчала. Молчала и государыня.
– Итак, Ваше величество, – наконец сказали из темноты, –
– О ком вы говорите? – прошептала Екатерина.
– Вы поняли, Ваше величество… Августа… Дочь…
– Вы опять за свое?! Если вы позвали меня выслушивать наглые дерзости…
Екатерина вскочила и в бешенстве заходила по камере. И опять приступ кашля прервал императрицу.
– Время комедиантствовать мне не отпущено, Ваше величество. Итак, я могу рассказать вам то, что вы больше всего хотите знать и больше всего боитесь узнать. Но с условием…
Екатерина молча слушала.
– Вы отпустите на свободу.
Екатерина засмеялась.
– Вы не поняли. Не меня, Ваше величество. Меня отпустить на свободу уже не в вашей власти. А на свободу… вы отпустите их… всех, кого заточили вместе со мной. И я с вас страшную клятву возьму, что все так и исполните.
– Я добросовестно изучила вас, голубушка, по вашим показаниям. Никогда не поверю, что вас может волновать чужая участь.
– Вы не правы, это волнует
Опять наступило молчание.
– Ну что ж, голубушка, быть по-вашему. Клянусь…
– Спасибо, Ваше величество, вы оказались истинно добры. Продолжился ливень благодеяний… Итак, все это началось два года назад. Боже мой!.. Всего два года. Будто в другой жизни… Не со мной. Мне теперь кажется, что я тут и родилась… в этой тюрьме. Итак, это случилось…1773 год. Замок Оберштейн. – Князь купил для меня тогда этот замок. И я жила там одна. Есть разные способы расставаться с мужчинами. Самый верный – притвориться чересчур влюбленной, и тогда ты ему быстро опротивеешь, и он бросит тебя, к твоему счастию. И есть единственный способ удержать мужчину – это показать ему, как он тебе надоел… Я сказала князю, что хочу пожить одна в Оберштейне. И страсть его тогда достигла предела. Он тотчас захотел на мне жениться…
В уборной принцессы в замке камеристка Франциска фон Мештеде помогала ей одеваться…
– Когда вы ее отпустите из тюрьмы, Ваше величество, не забудьте распорядиться, чтобы ей отдали все мои туалеты… она так их любила, – засмеялась Елизавета.
– Ах, госпожа, – говорит Франциска, – я все отдала бы, чтоб щегольнуть в таком платье!
– Ты еще так молода, милая, у тебя все впереди.
– А у меня для вас письмецо, госпожа, все от того же очень богатого господина.
– Седьмое послание за два дня! Ох, как скучно. Надеюсь, ты сказала ему, что я умерла и чтобы он меня больше не беспокоил.
– Да, и он немедленно ответил: «Передайте письмо принцессе на тот свет!» Ах, он так богат!
– Я уже догадалась, милая, по той горячности, с которой ты передаешь его письма. Жаль, что богачи не молоды и не хороши собой. Природа заботится о равновесии.
– На этот раз исключение, госпожа: он очень молод и очень красив.
– Ну что ж ты молчишь о главном!
– Ах, Ваше величество, я никогда не могла устоять перед мужской красотой!
Екатерина вздохнула.
– Я приняла его за туалетом.
Камеристка вводит Доманского в уборную принцессы.
– Сударь, это слишком, – сурово начинает принцесса. – Мало того, что вы подкупаете мою прислугу и она ежедневно мучает меня вашими посланиями! Мало того, что вы
