странном настроении. Прежде очень веселый, теперь он угрюмо молчал, не отвечал на шутки Мустье и вяло погонял лошадей. Мустье скакал рядом с каретой и слышал разговор Их Величеств. «Все, как в книге Иова: „То, чего я страшился, случилось со мной“, – сказал король. А она продолжала веселиться: „Ну что тут такого, Ваше Величество?! Бог мой, ну не встретили... какая в этом трагедия? Ну встретят нас дальше“. – И заливалась притворным смехом. К половине одиннадцатого карета прибыла в Варенн, проделав не меньше шестидесяти лье. Была темная ночь. Полнейшая тишина, царившая в городке, казалось, говорила, что жители погружены в глубокий и безмятежный сон. Карета стояла у въезда в город. Путешественники прождали почти сорок минут, но никто не появился. Дорога была темна и пуста – никаких признаков эскадрона гусар, который должен был их встречать. Не приехал и сын маркиза Буайе, Его Величество повторял в ярости: „Где сменные лошади? Где гусары? Где этот проклятый Буайе?“ Мустье понуро молчал. Молчала и королева. Дети дремали. Мадам де Турзель и Елизавета за всю дорогу не проронили ни слова. По требованию короля решено было ждать отряд и свежих лошадей. Мустье и Мальден прогуливались около экипажа. Прошло еще четверть часа, но никто не появлялся.
Мустье потом рассказывал мне «После вспышки ярости король погрузился в глубокую задумчивость, королева же, наоборот, стала отдавать приказания. Ее Величество велела узнать, где самая большая гостиница. Как мы выяснили, постучавшись в чей-то дом, гостиница эта называлась „Великий монарх“. И тут королева вспомнила, что Ферзен упоминал о ней. Может быть, там их ждет сын маркиза Буайе? Гостиница оказалась на другой стороне реки. Но когда мы подъехали к мосту, он оказался перекрыт бревнами и опрокинутыми телегами, так что переехать на другой берег не было никакой возможности». Перекрытый мост красноречиво подтвердил Мустье то, что он подозревал ранее: и здесь их кто-то опередил. Мустье решил, что лучше продолжить путь с уставшими лошадьми, чем оставаться в этом опасном городе. Но кучер вдруг отказался ехать – сказал, что не знает дороги. Не помогли даже пятьдесят луидоров, которые шевалье ему посулил. И тогда Мустье решил зайти в дом, напротив которого стояла их карета. В непроглядной ночи это было единственное жилище, где горел свет.
Мустье постучал. Отворил некто в домашнем халате и спросил сердито: «Что угодно?»
«Мост почему-то перекрыт. Не соблаговолит ли мсье указать другую дорогу в сторону границы?»
В это время открывший дверь увидел карету. Лицо его тотчас изменилось, и он торопливо прошептал: «Я хорошо знаю эту дорогу. Но я пропал, если ее узнают люди в карете».
Мустье сделал вид, что не понял последней фразы, и сказал: «Русская дама в карете очень устала, а мсье кажется слишком благородным, чтобы не поторопиться угодить даме».
«Здесь все уже прекрасно знают, кто эта дама», – последовал мрачный ответ.
Мустье настаивал: «Моя госпожа приказала мне уговорить вас. Не будет ли мсье столь любезен подойти к ней и побеседовать?»
Тот, не осмелившись ослушаться, пошел к карете в одних чулках, без башмаков (как он сказал: «Чтобы не производить шума»).
Он подошел к дверце и, поговорив несколько минут с королевой, объяснил Мустье, как выехать на дорогу к границе, минуя мост, и как по пути найти францисканский монастырь, где, по его предположению, находился отряд гусар, «который, видимо, должен встречать вашу даму». Самое постыдное, что этот трус оказался драгунским майором, кавалером ордена Святого Людовика, неким господином Префонтеном. Король велел править к монастырю и отыскать там гусар. «Иначе мы погибнем во тьме с издыхающими от усталости лошадьми». Но они не проехали и двухсот шагов, как карету остановила толпа национальных гвардейцев, внезапно запрудившая улицу.
Гвардейцы дружно направили ружья на кучера, который тотчас остановил карету, торопливо слез с облучка и смешался с толпой. После чего ружья были нацелены уже на дверцу кареты. Раздались крики: «Выходите или будем стрелять!»
Мустье, соскочив с коня, выбил ружье у одного из гвардейцев. Мальден бросил под колеса другого солдата, отобрав у него оружие. А Мустье уже приставил шпагу к горлу самого шумного (это был тот самый сын почтмейстера) и крикнул в толпу: «Я проткну ему горло раньше, чем кто-нибудь выстрелит... Прочь от кареты!» Вся свора тотчас отпрянула.
И вдруг из-за занавесок послышался голос королевы: «Не надо сопротивляться».
В ответ Мустье прошептал: «Ваше Величество, позвольте мне атаковать эту компанию трусов. Клянусь, я один рассею их всех».
Но она, видимо, побоялась рисковать детьми.
«Нет и тысячу раз нет», – сказала королева. А король молчал.
Только потом из газет Мустье узнал, что все сделал тот самый Друэ, прискакавший из Сен-Менеула вместе с каким-то молоденьким офицером. Офицер велел перекрыть мост телегами и бревнами, отрезав карету от Буайе-младшего. И пока Семья, теряя время, ждала гусар, сын почтмейстера бегал по домам и будил национальных гвардейцев.
Между тем солдаты, окружавшие карету, расступились, и вперед вышли прокурор коммуны Варенна мсье Сое и командир местной национальной гвардии. В свете факелов оба смотрелись весьма живописно. Сое был в сюртуке, надетом на голое тело, и в домашних туфлях – его только что разбудили. Командир, напротив, был в мундире и весь обвешан оружием: на боку шпага, в руке пистолет, в другой – ружье.
Прокурор Сое приказал Мустье немедленно убрать шпагу от горла Друэ и, повернувшись к карете, вежливо попросил «господ путешествующих» приподнять занавески и показать паспорта.
Занавески откинулись, и рука госпожи де Турзель передала паспорта. В окно был отчетливо виден нос Бурбонов, торчащий из-под надвинутой шляпы короля.
«Паспорта в порядке», – сказал Сое.
Послышался угрожающий ропот толпы. И тогда Сое продолжил: «Но из Парижа нам приказали не только проверять паспорта, но и производить записи в особых книгах обо всех проезжающих в сторону границы. Поэтому я вынужден просить господ, находящихся в карете, пройти в мой дом. Там вы отдохнете, а утром мы сможем сделать соответствующие записи в соответствующих книгах».
Мустье спросил шепотом, подойдя к окну кареты: «Что делать?» Хотя ему уже было ясно: сопротивление бесполезно, усталые лошади не выдержат погони.
«Мы подчиняемся правилам», – послышался негромкий и спокойный голос короля.
Он открыл дверцу кареты и вышел первым.
«А вот и Его Величество, – загоготали в толпе, – и не узнать без орденов!»
Будто не слыша, он подал руку королеве. И та легко, грациозно выпрыгнула из кареты.
«А это никак его австриячка!» – захохотали в толпе.
Но королева повернула голову и посмотрела так, как умела только она. Кровь цезарей... И они вмиг замолчали. Мустье помог сонным детям выбраться из кареты и подал руку мадам де Турзель и принцессе.
Всех расположили в скверной комнате на первом этаже.
Король сел в глубине комнаты, королева и принцесса Елизавета – по обе стороны от него. Напротив на скамье устроились дети. Для того чтобы в любой момент защитить их, Мустье счел себя вправе сесть между детьми – прямо перед Его Величеством.
Вдруг в соседней комнате затопали, загалдели. Это пришла охрана – крестьяне с вилами. Они встали у дверей.
Мустье попросил позволения Его Величества прогнать нахалов, но он только сказал: «Сидите спокойно, не следует их замечать».
В это время какой-то наглец сунул голову в комнату и обратился к Мустье «Правду говорят, что это наш король?»
На что Мустье ответил: «Если вы так считаете, то должны быть у его ног. А если это действительно иностранец, то по какому праву вы смеете нас задерживать?»
Людей в соседней комнате становилось все больше – нестерпимый запах пота и громкие, насмешливые голоса.
Тут Его Величество, видимо, решил, что маскарад унижает достоинство потомка Людовика Святого. Он поднялся, вышел на середину комнаты и заговорил величественным тоном, который должен был устыдить самого отпетого мерзавца: «Да, я ваш король. Я устал от оскорблений, которым долгое время подвергался в своей столице, и решил удалиться из Парижа в провинцию. Я уверен, что там снова обрету любовь народа к
