совсем уверен в этом.
... После третьей «ночи» я зашёл на камбуз и спросил у Дана, нет ли здесь аптечки. Мне бы чего обезболивающего, а ещё лучше — от бессонницы. Вот о чём я не знал, так это о том, что всё, что известно «серой личности», тут же становится известным нашему хозяину.
— В чём дело, Андрей?
Он вошёл после деликатного стука в полуоткрытую дверь, за что я был очень ему благодарен: погрузившись в невесёлые думы, я и от его деликатного стука вздрогнул. А войди он так, без стука, я бы, наверное, подскочил от неожиданности.
— Какое дело?
— Дан сказал, что ты ищешь снотворное или обезболивающее.
— Ничего страшного. Плохой сон.
— Ты привык к таблеткам?
— Нет, что ты. Просто выматывает всё это немного. Хочется нормального сна. И голова немного болит «по утрам».
Мангуст смотрел недовольно, и я немного испугался, не захотел бы он побыстрей отказаться от моих услуг. Оставит ещё где-нибудь, на первой же более-менее цивилизованной планете, как грозился оставить Клер. Кому нужен больной пилот!..
— Мангуст, у меня такого никогда не было, — убедительно сказал я. — Думаю, просто я после месяцев безработицы ещё не совсем пришёл в себя... — Сказал — и осёкся. Нашёл кому говорить о безработице. Нанимателю! Если до конца полёта он будет обдумывать мысль о том, как избавиться от проблемного члена экипажа...
И я намертво замолчал, пока не ляпнул ещё чего-нибудь.
Помог Тисс. Он влетел, взбудораженный, из коридора, увидел симпатичного ему человека и немедленно попросился на «ручки». То есть просто-напросто упал на грудь к Мангусту и приветственно задышал- замурлыкал. Мангуст тут же подхватил пушистого летуна, оттаял и велел:
— Если вдруг опять со сном проблемы — заходи ко мне в каюту. Аптечка на борту только у меня. Понял?
— Понял.
Шаги Мангуста затихли в коридоре.
А я, с мыслями дыбом, растерявшийся от странного положения, поклялся себе, что больше никогда и никому! Переживу как-нибудь. Авось, дальше сладится всё — и будет мне счастье. И без таблеток обойдусь. И работу так выполнять буду, чтобы без меня — никуда!.. Только одного взгляда на подушку хватило, чтоб мороз по спине... Тисс подошёл, протопав по постели, и боднул меня в руку. Чего, мол, куксишься?
Снова нависла надо мной, пусть и в воображении, фигура Мангуста, уже воспринимаемая даже зловеще. Снова заглянули прямо в душу странные, чуть раскосые глаза. Жёсткие. Такие не пощадят... Я обнял Тисса, радостно взобравшегося ко мне на колени, и снова призадумался. Может, вообще не спать в «ночное» время? Попробовать спать тогда, когда все не спят? Чревато. Команда привыкла, что у меня постоянно дверь нараспашку. Да и, если снова начнутся кошмары, услышат — прибегут. Вот чёрт... Куда ни кинь — всюду клин... Ещё немного подумав, пришёл к выводу: а, где наша не пропадала! Чему быть — тому не миновать.
... «Вечером» с сомнением посмотрел на разостланную постель. Желудок сжался. Я кинул взгляд на дверь. Закрыта полностью. Тисс уже дрыхнет в ногах. Я медленно стянул с себя повседневную куртку, сбросил ботинки и лёг поверх одеяла. Закрыл глаза. И перед внутренним зрением тут же понеслась череда привычных будней сегодняшнего дня. Кажется, кошмары отступили.
Уже смелее я натянул на себя одеяло и обнял подушку. И поплыл в тёмную пещеру — всё ниже и ниже...
Мои глаза открылись в глубокую чёрную мглу. Мои руки коснулись холодного камня выщербленной временем и людьми колонны. Странный свет раскачивался впереди, не попадая на меня. Я прислушался... Тихо. Ни свиста, ни шелеста — ни звука.
5
Прохладно. Я это чую, поскольку стою лишь в кожаных штанах мягкой выделки и в высоких сапогах. Но горю от жара, которым полыхает моё тело. Этот жар словно облегает меня упругой струёй тёплого воздуха. Я не вижу себя. Я почти не вижу колонны, к которой приложил запястья, чтобы немного их охладить. Запястья — не ладони. Потому как ладони намертво сжаты в кулаки. А в кулаках — удобные (не выскользнут) рукояти мечей с длинными клинками. Их тоже не видно в кромешной мгле.
Плохо. Слишком отчётливо я виден во тьме любой ночной твари из-за тела, полыхающего жаром. Но жар унять трудно. Пусть ночь и вздымает с земли ровный холод, в котором ноги стоят по колено, мне всё равно жарко. От ожидания, от выжидания.
Впереди что-то прошуршало. Затем отчётливый стук. Я мгновенно встал боком, чтобы полностью скрыться за колонной. Снова тишина, и только равномерное угасающее шипение, будто часы отсчитывают время, сами нехотя, но неотвратимо останавливаясь. Дыша ртом, чтобы не выдать дыханием своего присутствия, я попробовал представить, что это может быть. Перед глазами снова появилась еле намеченные контуры чаши на цепях, в которую кто-то налил масла и зажёг огонь. Чашу раскачали, задев. Выплеснулось горящее масло и, стекая струйкой, капает на каменные плиты старого храма, шипя и догорая.
Приподняв оружие, я чуть повернулся. Ещё более чёрная, чем пока безлунная ночь, громадная тень некоторое время, застыв, наблюдала за капающим из чаши-светильника маслом, а затем скользнула назад, к ступеням, по которым и приползла сюда.
На этот раз обошлось.
Всё ещё дыша ртом, я прислушался. Мёртвая тишина. Даже ветер не шелохнётся. Зато далеко впереди
