Развернутое богословие нового творения в главе 8 Послания к Римлянам говорит нам о ценности естественной красоты. Павел описывает творение, которое стонет в родовых схватках, ожидая рождения нового Божьего мира. Как я уже писал, красота нынешнего мира в чем–то подобна красоте чаши, которая красива сама по себе, но куда прекраснее из–за того, чем она будет наполнена, или красоте скрипки, которая красива сама по себе, но еще прекраснее потому, что предназначена для музыки. Или можно дать такой образ: обручальное кольцо должно радовать глаз, но еще более радовать сердце из–за того, что оно предвещает. Нам предстоит поразмышлять над тем, что это значит с точки зрения нового творения. Поскольку мы, христиане, живем между двумя творениями, изначальным и новым, нам важно это понять.
Как я полагаю, сегодня мы начали освобождаться из плена одного старого представления. Многие люди думали, что добрый христианин не может всерьез посвятить себя искусству, а настоящий человек искусства не может быть добрым христианином. Сейчас, слава Богу, известны замечательные христианские художники, композиторы, скульпторы и даже поэты, которые показывают нам, что не обязательно разделять искусство и веру. Появились и блестящие теоретики, такие как Джереми Бегбай с его проектом «Богословие через искусство», которые многое делают в этой области. Рассмотрим вопрос, какое место занимает искусство и то, что мы в общем называем культурой, в изначальном и новом творении.
Я думаю, наша способность к творчеству или, по меньшей мере, к воспроизводству объясняется тем, что мы созданы по образу Божьему. Эта удивительная способность давать рождение новой жизни — прежде всего, конечно, это касается деторождения, но у нее есть тысячи других проявлений — прямо связана с поручением, данным человеку в главах 1 и 2 Книги Бытия. И радость о прекрасном Божьем мире, которая выражается в создании прекрасных произведений искусства, входит в призвание человека быть распорядителем творения. Вспомним, как Адам давал имена животным. Таким образом, подлинное искусство есть ответ на красоту творения, которая, в свою очередь, указывает на красоту Бога.
Но мы не живем в саду Эдема, и искусство, которое об этом забывает, быстро превращается в плоскую банальность. (Церковь не обладает монополией на китч и сентиментальность, но легче всего их найти именно в церкви.) Мы живем в падшем мире, и любая попытка черпать вдохновение из пантеизма любого рода, из поклонения обожествленной твари, неизбежно наталкивается на проблему зла. И потому искусство, подобно философии или политике, часто сознательно выбирает другую крайность: уродство мира, создавая уродливые вещи. (Это движение отражает изменение характера греческой драматургии, где Софокл изображал мир, каким тот должен быть, а Еврипид — каким тот является на самом деле.) Современное искусство Великобритании дает тому массу примеров, и часто это — изображение жестокости под маской реализма, которое выражает лишь разочарование и скуку. И опять–таки мы видим две крайности: одни люди отказываются принимать в расчет зло, а другие не видят ничего, кроме зла.
Это открывает перед христианином с целостным мировоззрением и пониманием богословия творения — как старого, так и нового, — удивительные возможности: он может искать выход из этого тупика и, вероятно, даже
Пародией на изложенное выше является страстная вера многих художников и писателей предыдущих поколений в то, что подлинное искусство обязательно должно быть искусством, политически ангажированным. По меньшей мере, марксисты, которые так думали, сумели понять нечто такое, чего не удавалось ни сентиментализму, ни брутальности, но только эсхатологии, которая осуществляется уже сейчас. Если христианин, причастный творчеству, сможет понять истину, которую пародируют в искусстве марксисты, он будет способен радоваться творению, благополучно пройдя между Сциллой и Харибдой пантеизма или цинизма. Это потребует серьезной работы воображения, которое должно питаться размышлением и молитвой у подножия креста и у пустой гробницы, чтобы видеть как / тайну Божьего суда над злом, так и тайну красоты творения, которому Бог снова говорит свое «да» через воскресение. Подлинные произведения искусства указывают не только на то, какова реальность вещей, но и на то, каким все станет в тот момент, когда земля наполнится познанием Бога, как воды покрывают море. Это остается поразительной надеждой, и быть может, именно искусство существует для того, чтобы нам лучшим образом передать и эту надежду, и это изумление.
4. Благовестие
Если мы участвуем в деле нового творения и стремимся явить знаки нового Божьего мира уже в настоящем через борьбу за справедливость, через создание красоты бесчисленными другими способами (для которых не нашлось места в данной книге, хотя темы справедливости и красоты следовало бы осветить гораздо полнее), тогда в центре этой картины окажется личное призвание Евангелия Иисуса, обращенное к каждому человеку: ребенку, женщине или мужчине.
От слова «благовестие» многих людей просто трясет. И это объясняется несколькими причинами. Некоторых из них ранили угрозы агрессивных проповедников, их нечуткое и оскорбительное поведение или неуклюжее и наивное обращение с Благой вестью. Другие никогда не сталкивались лично с подобными вещами, но слышали или читали о них, а потому сочли себя вправе махнуть рукой на благовестие — как будто бы тот факт, что порой это делают плохо, вынуждает начисто отказаться от самого дела. И, разумеется, в СМИ все еще продолжают путать «евангелизацию» (проповедь Евангелия) с «приверженностью евангелической церкви» (большой коалиции церквей, которая объединяет несколько разных деноминаций). Здесь мы не сможем рассмотреть вопросы, касающиеся природы самого благовестия: значение «проповеди Евангелия» и соотношение понятий «благовестие» и «миссия», — хотя, надеюсь, настоящая глава даст пищу для размышлений над ними. Скорее, я намерен показать, как представленная мной ранее парадигма удивительной надежды, связанной с воскресением Иисуса и новозаветным пониманием его значения, может породить свежее понимание «благовесгия» и новые подходы к его осуществлению.
Во многом на практике тема «благовестие» освещается в привычных рамках выбора между «небесами и адом»: проповедник напоминал, что настало время всерьез рассмотреть вопрос о «небесах», пока еще есть такая возможность. На «небеса» мешает попасть грех, но Иисус Христос дает нам решение этой проблемы, человеку остается всего–навсего на это согласиться! Миллионы сегодняшних христиан обратились именно таким образом: они услышали эту весть, и она их изменила. Хочу ли я сказать — ибо, конечно, нахожу такой подход, по меньшей мере, искажением, — что этих людей обманули или ввели в заблуждение?
Нет. Бог прославляет любые пуги провозглашения Благой вести. И я ни в коей мере не склонен думать, что моя проповедь или разговоры с людьми о Боге совершенны и лишены недостатков, тем не менее Бог (я верю) благословил мои труды или, по крайней мере, часть моих трудов. Без сомнения, я воздал бы ему больше почестей, если бы делал это лучше и чаще сопровождал бы молитвой. Без сомнения, недостатки как моей, так и чьей–то еще проповеди в конечном счете отражаются на жизни христиан, которые через такую проповедь пришли к вере, и, без сомнения, мы должны стремиться к совершенству в том, что делаем для прихожан и для Бога. Но каждое поколение людей знает, что не так важно качество проповеди, как важна верность Бога.
И, разумеется, нельзя проповедовать без молитвы. Когда мне впервые пришлось произносить
