значит 'дверь'. Даже само звучание этого слова подсказывает перевод. Эти колонны не прихоть природы, но знак, указывающий на связь между мирами. Хар-двар это также ворота Великого Бога Шивы, которого называют Харом или Харой.
Хара хара махадев!
Слава Великому Богу Шиве,
Которого называют Харой!
Некоторые называют Хардвар вратами Бога-Охранителя Вишну, которого знают под именем Хари, другие называют город Гангадваром, вратами Ганги, или даже Брахмадваром, вратами Бога-Создателя Брахмы. Но самое древнее название Хардвара — Майядвар, 'дверь иллюзии'.
Врата не всегда были на том месте, на котором находятся сейчас, и Ганга тоже не всегда протекала здесь. Шивалик стоял гордой стеной, охраняющей Землю Богов, пока мощные силы плодоносной богини не разбили стену на части, чтобы богиня могла нести процветание и плодородие на равнины Северной Индии и принести этот дар человечеству.
Я покинул Аллахабад в компании Бир Гири Баба, который за время паломничества к Источнику стал мне братом. Но когда мы добрались до Хардвара, меня увел в сторону соблазн иметь собственный ашрам. Несколько месяцев мы прожили на острове посреди Ганги, где находилась древняя площадка для йогических медитаций, называемая 'тапу', или 'место, где практикуют аскезу'. Мы ждали, пока стает снег в горах на пути к Источнику. Однажды приютивший нас хозяин, старый баба, уже двадцать пять лет просидевший на острове у дхуни, сказал мне, что на берегу Ганга продается участок и стоящий на нем дом. Он предложил мне собрать нужную сумму, составлявшую примерно 90 000 рупий (что по курсу того времени составляло около 10 000 долларов) и купить землю для ашрама.
Когда я пришел посмотреть участок, то мог бы поклясться, что уже видел это место во снах о Хари Пури. Мне показалось, что я даже слышу его голос внутри, напевающий: 'Купи его, купи его!'. Но где же мне найти так много денег? Бир Гири покачал головой.
— Не смотри на меня, — сказал он.
По всей видимости, новости достигли ушей Капила Пури Баба, который в свою очередь рассказал о ней всем последователям и баба нашей линии преемственности, потому что через две недели к нам начали поступать пожертвования, пока мы не набрали нужной суммы.
Я назвал наше новое прибежище, стоящее на северном берегу Ганги всего в тридцати метрах от площадки для захоронений, Хари Пури Ашрамом.
К началу Кумбхи 1986 года, состоявшейся в Хардваре, в моих дневниках было исписано более тысячи страниц. Помимо них я собрал коллекцию других текстов несмотря на то, что Хари Пури всегда говорил мне об ограниченности написанного слова. Я начал организовывать записи, сверяться с текстами на санкскрите и записывать переданные мне тайные учения.
Во время Кумбхи наша кухня кормила больше ста ртов в день, и это не считая бесконечного приготовления чая. Посетители прибывали со всех уголков Индии, приносили пожертвования и подарки для ашрама. Их было так много, что мы начали строить планы по расширению храма, постройке еще нескольких комнат и залов, а также набережной с удобными ступеньками. Также я хотел установить статуи Хари Пури Баба (я ведь ему обещал) и Амара Пури Баба.
По окончанию мелы несколько баба отправились в паломничество в Ганготри-Гомукх, потому что наиболее благоприятным для этого моментом считается окончание Кумбха Мелы в Хардваре. Я несколько раз отказывался от приглашений идти вместе с ними из-за дел в ашраме и из-за того, что я решил записать все полученные мною устные наставления.
Однако несколько дней спустя я заболел. Я подумал, что причина в горячем молоке, которое Никку подал мне перед сном. Наверно, оно было плохое. Туалеты в ашраме еще не были построены, поэтому мы справляли нужду в джунглях, окружающих ашрам. С каждым днем я становился все слабее и слабее и бегал в джунгли все чаще, наблюдая там за тем, как горят тела умерших на похоронных площадках. У меня было внутреннее кровотечение, и ни одна из трав, которую давал мне баба, не помогала.
В один из таких дней я не смог встать на ноги и понял, что скоро умру. Если я не попаду в хорошую больницу, то скоро присоединюсь к своим гуру. Один из последователей отвез меня к другу в Дели, и я упал, потеряв сознание, не успев даже поприветствовать его. Я пришел в себя в современном госпитале несколько дней спустя. Доктора не смогли понять, что же со мной произошло, поэтому они назвали это вирусной лихорадкой, термином, охватывающим все возможные причины таинственной диареи. Но ведь из меня лилась кровь, поэтому я начал подозревать недоброе.
Если что-то испытывает тебя на прочность, и ты это выдерживаешь, то становишься только сильнее. Через несколько недель я совсем поправился и вернулся в Хардвар. Подойдя ко всегда переполненному и шумному ашраму, я был поражен до глубины души, увидев там запустение. Войдя внутрь, я увидел, что там не осталось ничего, ни малейшего клочочка ткани на стене или полу. Все украли.
В моей душе воцарилось опустошение не меньшее, чем в самом ашраме.
— Это сделал Никку Баба, — сказал Мадан Лай, один из последователей, подходя ко мне. — Он выбросил все в Гангу.
— И никто его не остановил? — спросил я, не веря своим ушам.
— Он остался один. Вир Гири Баба уехал в Каши, попросив его приглядеть за храмом. Вот Никку Баба и выбросил все, — объяснил Мадан Лай.
— Все? — переспросил я.
— Может быть, что-то осталось, — сказал он, но я ему не поверил. — Тебе лучше как можно скорее найти его, если ты хочешь хоть что-то вернуть. Он уехал в Ганготри-Гомукх.
Я почувствовал себя так, словно умер. И действительно, в тот день часть меня умерла безвозвратно. Тень моего эго, которая, несмотря на все предупреждения, годами записывала фрагменты полученных знаний и жила на страницах моих дневников, теперь встретила свой жестокий конец. После короткого траура по умершему я прочитал надпись на стене, которая гласила, что пришло время выполнить обещание достигнуть Истока. Я понял, что осквернил самого себя, поддавшись соблазну обладания вещами, ни одна из которых не пережила набега Никку Баба. Этот садху был лишь инструментом самой судьбы. Наверно, он действительно оказал мне услугу, уменьшив мой физический и интеллектуальный багаж, и теперь я стал достаточно свободен, чтобы закончить свое паломничество.
Рано утром я сел на автобус, который вечером привез меня в Ганготри, где заканчивалась проезжая дорога. Я провел ночь у дхуни баба, имени которого я так и не узнал, и продолжил путь к Источнику на рассвете. Пройдя более двадцати километров и поднявшись на уровень более трех тысяч трехсот метров над уровнем моря, к позднему утру я достиг Источника.
Гомукх это место встречи мира льда, древнего ледника Ганготри, и мира воды, реки Ганги. Замерзшая вечность сменяется динамической активностью текущей воды и непрестанно падающими в девственно чистый бассейн Ганги глыбами льда. Ганга всегда стремится вернуться в ласковые объятья Гималаев, к шеститысячному пику, называемому Ганготри, поэтому ее источник прорезал ледник и поднялся выше на целый километр с тех пор, как двенадцать лет назад меня инициировали в саньясины.
Я шел вверх по течению Ганги, текущей по каньону, проложенному ледником среди скал миллионы лет назад. Тропинка вела меж рощиц пихт, мимо потоков, стекающих с гор. Передо мной возвышались хребты Гималаев, среди которых выделялся величественный пик Шивлинг, то есть 'фаллос Шивы'. Миновав последнюю поросль серебристых березок, я полез по скалам, преодолевая последние пару километров пути. Контраст между миром, погрязшем в невежестве, и окружавшей меня красотой и чистотой был потрясающим.
Я увидел палатку, стоящую перед Гомукхом, в которой наверно смогу найти всех своих знакомых, включая Никку Баба, но перед тем, как идти туда, я решил окунуться в истоки Ганги, что было первой обязанностью всякого паломника. Обычно Гомукх выглядит, как ровная ледяная поверхность. Вот заканчивается лед и начинается вода. Но в этот раз Источник был больше похож на пещеру, но когда я подошел к нему поближе, то обнаружил, что это настоящий храм под открытым небом. Меня охватило желание осмотреть эту святыню до самых ее глубин.
Когда лучи солнца упали на ледяной дворец, я был так поражен, что у меня подогнулись колени.
