«В России была еще недостаточно развита экосистема, способствующая появлению новых технологических компаний, — соглашается Михаил Чучкевич. — У ученых не было достаточной мотивации для того, чтобы использовать даже те небольшие возможности для коммерциализации технологий, которые имелись».
Действительно, система российской науки не слишком мотивировала ученых идти дальше лабораторных исследований. Никто не обязывал ученого или научные институты оформлять патенты на их разработки, проведенные на средства, выделенные в рамках федеральных целевых программ. Более того, затраты на оформление международных патентов не были предусмотрены в бюджетах научных учреждений. Никто не обязывал ученых, которые увидели в свои микроскопы идеальную наноповерхность, идти дальше и проводить первоначальный инжиниринг, чтобы проверить, применима ли данная технология в режиме промышленного производства. Никто не обязывал ученого, понявшего, что его технология применима и на ее основе можно создать новый материал, который во всем мире оторвут с руками, заняться поиском инвестора и попробовать «сколотить» стартап.
С другой стороны, а может ли государство вообще обязать кого-либо «сколачивать» стартапы? Финансируя исследования за счет налогоплательщиков, государство может лишь высказывать ученым свои пожелания. Например, такое: кроме научных прорывов, мы хотим, чтобы вы переводили их в коммерчески применимые технологии. Однако почему-то и такого пожелания государство тогда не высказывало.
Но даже если бы некий ученый, начитавшись, например, журнала Forbes или случайно встретив Михаила Чучкевича из РОСНАНО в московском кафе, решился провести первоначальный инжиниринг своей технологии, то пойти ему с этой затеей было просто некуда. Чтобы его провести, необходимо специальное оборудование. В СССР оно было у конструкторских бюро и опытных заводов, но после развала страны система была частично приватизирована, частично разрушена, а государство на долгое время вообще прекратило финансирование этого этапа технических разработок.
В отличие от Алексея Коробова из РВК, Анатолий Чубайс, столкнувшись с Генпрокуратурой, в отставку не ушел. Но, чтобы исправить ситуацию, команде РОСНАНО пришлось-таки заняться несвойственными для крупного инфраструктурного венчурного фонда операциями. Например, созданием в стране центров инжиниринга.
«Мы понимали, что в нужном количестве новых стартапов не будет, пока не появится инфраструктура. Потому занялись программой по созданию в стране nanofab-центров, где можно провести базовый инжиниринг и стать стартапом, — рассказывал Чучкевчич. — Там же будут бизнес-инкубаторы, люди, которые сумеют рассказать, как планировать цикл исследований, подготовить бизнес-план, как изучить рынок, чтобы не заниматься продукцией, которая давно никому не нужна. То есть результатом работы nanofab-центров должно стать конкретное количество новых компаний, которые затем найдут финансирование».
РОСНАНО начало поддерживать развитие сети неформальных частных инвесторов, спонсируя мероприятия Национальной ассоциации бизнес-ангелов. В компании справедливо полагали, что если в стране возникнут условия для появления технологических компаний, РОСНАНО станет легче работать.
Единственное, на что не мог повлиять «великий и ужасный» Анатолий Чубайс, строя свою наноинновационную систему, так это на мотивацию российских ученых, которые не могли или не хотели (или их не могли заставить хотеть) обеспечить наноотрасль конкурентными технологиями.
Ждать, пока в России появится прикладная наука, времени не было, ведь РОСНАНО взяло на себя по-настоящему пионерские обязательства довести к 2015 г. объем рынка нанотехнологий в России до 900 млрд руб. и занять 3 % мирового рынка. Дефицит технологий казалось возможным преодолеть только одним способом — попробовать поискать их за рубежом.
Менеджмент РОСНАНО активно искал партнерства с крупными западными венчурными фондами в надежде на то, что с их помощью удастся разместить в России высокотехнологичные производства. «Достать те самые конкурентные технологии и привести их, привязать к России, в той части, где это будет разумно, — логично», — объяснял Анатолий Чубайс.
В компании не очень любят говорить, что работа по налаживанию сотрудничества с западными венчурными фондами с целью получения доступа к конкурентным технологиям продвигалась непросто. С некоторыми ведущими американскими венчурными фондами, такими как Sequoia Capital, JPJ, INA, представители российского флагмана в течение долгого времени просто не могли встретиться. Западные фонды не очень-то интересовались возможностью открытия производств в России при помощи денег российского государства. У каждого из этих фондов по 10–15 млрд долл. средств системных инвесторов. И возможности размещать заводы и фабрики в любой точке мира. Who is this Ros^no? Who is mister Chubais?
«Да, — соглашается Михаил Чучкевич, — такая проблема была, но со временем этот тренд удалось переломить. Постепенно с нами стали разговаривать и лидирующие венчурные фонды, и технологические корпорации. Они очень аккуратно начали пробовать давать нам проекты для инвестиций. Постепенно качество этих проектов прирастало. Серьезно продвинуться помогли совместные усилия с заинтересованными в появлении таких производств российскими отраслевыми корпорациями».
Курс на инвестиции в западные венчурные фонды и покупка долей в высокотехнологических компаниях за рубежом выглядели на тот момент настоящим прорывом, хотя, собственно, все это не было никакой управленческой новацией. Таким образом действуют страны, реализующие стратегию догоняющего развития, — Сингапур, Израиль, Южная Корея. Во многом благодаря этой стратегии в них появились современные производства, исследовательские лаборатории и квалифицированные кадры, а сами страны отвоевали свое место под солнцем на рынке высоких технологий.
В РОСНАНО и РВК справедливо полагали, что трансфер технологий «оттуда» поможет со временем наладить и «обратный» трансфер. Смущало только то, что явно наметившийся крен в сторону западных технологий со стороны РВК и РОСНАНО отодвигал на неопределенный срок появление на свет российского хайтека и возрождение рынка отечественных прикладных разработок.
А ведь именно этого мы хотели, создавая свои институты развития? Или нет?
В идеале суверенная инновационная система, которую строили, строили, но так и недостроили российские чиновники, должна была работать следующим образом. Ученый, придумавший прорывную технологию в российском институте, оформляет при помощи своего научного учреждения патент. Бизнес- ангел, дрожа от нетерпения, уже ждет изобретателя у проходной НИИ. Вместе они на законных основаниях создают компанию, отдав государству денежку, переводят патент из собственности государства в собственность компании. Идут в технопарк за углом, где их уже ждут. Там за небольшие деньги команда получает доступ к специальному оборудованию, помощь инженеров, специалистов по маркетингу, открывает офис (с льготными арендными ставками). Компания привлекает для развития деньги от государственного Фонда Бортника, посевные инвестиции от работающего при технопарке частно- государственного венчурного фонда. Компания растет, в ее капитал входит региональный венчурный фонд МЭРТ или один из фондов РВК. Наконец, компания покидает технопарк. На проходной уже дрожит от нетерпения крупный частный инвестор, они вместе идут в РОСНАНО и строят завод. Компания проводит IPO и покоряет мир. Ученый становится миллионером, бизнес-ангел становится миллионером, частные инвесторы, участвовавшие в становлении компании, становятся миллионерами. РОСНАНО получает прибыль, управляющие директора венчурных фондов — бонусы, инвестиционные менеджеры РОСНАНО — свои опционы. Все платят налоги. Государство отбивает деньги, потраченные на исследования. Россия поднимается с колен.
Но почему-то все никак не складывалось. Этажерка не летала.
…Мы сидели с Олегом Лозовым в московском кафе «Старбакс» на улице Покровка. У Олега Лозового, сына изобретателя Игоря Кобякова, на Покровке располагался офис. Опыт, полученный при продвижении на рынок отцовского прибора, много дал бывшему рекламщику. Со временем он открыл свою компанию — небольшой бизнес-инкубатор, который создавал стартапы в сфере IT, привлекая деньги частных инвесторов. Но маленькую технологическую компанию по производству вибродатчиков Лозовой не бросал, несмотря на то, что в 2011 г., спустя десять лет с момента основания компании, вибродатчики, способные предотвращать катастрофы, так и не сделали ни сына, ни отца миллионерами.
«Это вопрос времени», — говорит Лозовой[21]. Совсем скоро он
