лет высокооплачиваемые «варяги» все равно уезжали, корни пускали лишь специалисты китайского происхождения — сказывалась разница в социокультурной среде.
Была, правда, надежда на то, что отчасти проблему помогут решить ученые из числа зарубежной русской диаспоры.
…Руководителем рабочей группы с американской стороны был назначен Александр Клибанов. Профессор химии и биоинженерии MIT, он — воспитанник советской научной школы. В прошлом сотрудник кафедры химической энзимологии Московского государственного университета, Клибанов в 1977 г. уехал в США, сначала в Сан-Диего, а затем перебрался в Массачусетский технологический институт, где сделал блестящую карьеру, став профессором пожизненного найма, заведующим крупной лабораторией, членом Национальной академии наук США и Академии инженерии США.
Его участие в переговорном процессе было логичным. Казалось, что воспитаннику советской научной школы будет проще найти общий язык с российской стороной. Но получилось в точности до наоборот: Александр Клибанов довольно быстро вступил со своими бывшими соотечественниками в неразрешимый конфликт. «Александр Клибанов очень разумный человек, и большинство из того, что он предлагал, в конечном итоге было сделано, — говорил один из участников переговоров. — Но он встал на позицию диктата условий сколковской команде и при этом был очень резок. Мог, например, сказать, что его собеседники ничего не понимают, потому им лучше заткнуться и послушать, что говорят умные люди. Пока он таким образом пикировался с Олегом Алексеевым, человеком очень спокойным, это еще сходило ему с рук. Но Клибанов умудрился поссориться с академической частью Сколково, в частности с руководителями Консультативного научного совета нобелевскими лауреатами Жоресом Алфёровым и Роджером Корнбергом».
В чем была суть конфликта? Александр Клибанов выражал глубокое неверие в то, что в России можно что-то делать честно и публично. Он считал, что тут все делается исходя из принципа «ты — мне, я — тебе», что человек не может выражать свою точку зрения открыто, публично, независимо, вынужден учитывать давление, связи и зависимости. Потому Клибанов предлагал сделать роль MIT в становлении Сколково более значимой и распространить ее не только на помощь в создании университета и систему преподавания, но и на совместные исследования. Во главе каждого из 15 центров технологического превосходства должны встать люди из MIT или, правильнее сказать, отобранные MIT. Они должны определять программы развития этих центров, их кадровый состав и обладать исключительным правом при отборе исследовательских проектов. Таким образом, на каждом проекте, который бы осуществлялся университетом, на каждой инициативе стоял бы знак качества MIT, и это являлось гарантом прозрачности. В этом случае и модель управления исследованиями и их коммерциализацией, которую так хотели перенять в Сколково, передавалась бы более эффективно. Все это было очень разумно с точки зрения эффективности процесса, но опрометчиво по отношению к академическому (не только российскому!) лобби. Это означало, что Жорес Алфёров, профессор Стэнфордского университета Роджер Корнберг и многие другие видные ученые, вовлеченные в проект «Сколково», лишались рычагов влияния. Могли ли они на это пойти? Конечно нет. В итоге по настоянию российской стороны Александр Клибанов был заменен.
Комментировать свои отношения со Сколково он до сих пор отказывается, отвечая на все мои просьбы неизменным: «Unfortunately, I have to decline».
«Точка зрения Клибанова была понятной, — дипломатично объяснял Олег Алексеев. — Но не все ее разделяли. Не факт, что предложенная им модель принесла бы необходимый результат. Потому что есть искусственно-технократический подход, очень похожий на армейскую систему, когда человека ставят в жесткие рамки, и он для того, чтобы выжить, вынужден эти жесткие рамки принимать. Потом все это заканчивается, иностранные начальники уезжают, и все рассыпается. А есть другой путь — выращивание проекта параллельно с социокультурной средой, в которую проект интегрируется. Мы пошли по второму пути. Это предельно усложнило задачу. Концепция, когда университет запускается через создание исследовательских центров, а потом уже всю эту систему покрывают образовательные программы, — она вообще единственная в мире».
…Набор сотрудников в Сколковский университет должен был стартовать в начале 2012 г. и стать своеобразным ментальным потрясением для российской академической системы. Как предполагали скептики, «сколковский призыв» должен был окончательно обескровить российскую научную среду, лишить ее тех немногих из оставшихся исследователей, которые работали на передовом крае науки.
Предполагалось, что критерии отбора будут такими же, как в ведущих западных университетах и исследовательских центрах: научные публикации, индекс цитируемости и английский язык. Кроме того, эти люди должны были еще и соответствовать модели, которую заимствовали у MIT: проекты, с которыми они должны были прийти в Сколково, призваны носить прикладной характер.
Потрясение в академической среде должны были вызвать не только условия отбора, которые многие российские ученые просто не смогли бы пройти, но и возможности, которые могли ожидать «счастливчиков», кому это окажется по силам. Можно сказать, что за МКАД находилась золотая дверца, за который было все, чего ученые, работавшие в России, были лишены на протяжении многих лет: самое современное исследовательское оборудование, самая лучшая интеллектуальная среда, максимальная вовлеченность в международные проекты, комфортные условия работы и, что тоже очень важно, невиданный уровень заработных плат.
«Основные сотрудники лабораторий, так называемые научные работники среднего звена, будут получать в среднем по 200 тыс. руб., — говорил мне один из представителей фонда. — Руководители лабораторий — больше. Это взорвет научную тусовку. Но мы ведь объявим честный конкурс! Пожалуйста, приезжайте, проходите отбор, устраивайтесь!»
«Все соискатели будут равны вне зависимости от их национальности и гражданства, — говорил Олег Алексеев. — Но люди, которые приедут к нам из-за границы, должны быть обязательно носителями или частью образовательно-исследовательской предпринимательской модели, которую мы реализуем в рамках университета. Что же касается россиян, то сколковский проект изменит сложившиеся на внутреннем рынке критерии. Мы больше не будем делать скидку на „особые российские условия“, с которыми раньше мирились в силу различных обстоятельств. Это повиляет в первую очередь на сложившуюся конструкцию социальных отношений, а потом — уже и отношений профессиональных».
Проект Сколковского университета, весьма амбициозный и весьма затратный, действительно обещал расцветить широкой палитрой красок жизнь Города, который изменит Будущее, сделать ее более живой и разнообразной. Университет, например, должен был решить гендерную проблему, которая, если ею не заниматься, могла серьезно помешать развитию инноваций. Сколково расположено в удалении от Москвы. Это будет достаточно замкнутое пространство, где, в силу его технической направленности, будут в основном работать и учиться мужчины. С кем этим умным мужчинам заниматься сексом? Это важный вопрос, может быть, более важный, чем, например, вопрос организации питания этих людей.
«Приходится думать и об этом, — говорил мне Алексеев. — С самого начала мы подошли к Сколково исключительно как к объекту технократического характера. Это было не совсем правильно. Как писал еще в начале XX в. известный ученый и философ Александр Богданов (Малиновский) в своей книге „Тектология. Всеобщая организационная наука“, интеллектуальная деятельность требует не алкоголя и наркотиков, а нормального секса, поскольку это единственное, что позволяет „расслаблять мозжечок“. С тем, чтобы „расслабить мозжечок“, в Сколково действительно проблемы. Даже деревень вокруг нет. Есть, впрочем, неподалеку одноименная бизнес-школа. Но что за девушки в той бизнес-школе, и подойдут ли они нам или, вернее, мы им? А ведь эмпирическим путем доказано, что одним из факторов привлекательности для иностранцев является женитьба на русских девушках».
— Откроете варьете? — спросил я Алексеева.
— Будем развивать «гуманитарную составляющую», — ответил он. — Посмотрите на MIT, что сделала новый президент Сюзанн Хокфилд, человек, безусловно, очень прагматичный. Первым делом она открыла факультет искусств. Во-первых, хорошо развивает воображение, в том числе и техническое, а во-вторых, смягчает гендерную проблему.
Впрочем, гендерная проблема если бы и возникла в Сколково, то только в среднесрочной перспективе.
Директор Центра исследований высшего образования Бостонского колледжа Филипп Альтбах — ведущий мировой специалист в области сравнительного изучения программ развития университетов в
