интеллектуальную собственность. Позже от практики участия „борзыми щенками“ было решено отказаться. Пришлось отказаться и от проектов, в которых интеллектуальная собственность принадлежала кому-то за рубежом. Первые тестовые гранты помогли понять, что мы делаем неправильно, и серьезно перестроить всю систему».
Первые компании, которые оказались в Сколково, при всех своих плюсах и минусах были хороши тем, что их можно было быстро показать главному заказчику проекта, тогда еще президенту России Дмитрию Медведеву и его администрации. Первые «смотрины» должны были состояться во время совместного заседания Комиссии по модернизации при Президенте РФ и Попечительского совета фонда «Сколково» в апреле 2011 г. На заседании от Города, который еще даже не начал строиться, уже ожидали отчета о первых результатах.
В одном из залов модного московского бизнес-центра Digital October Фонд разместил своеобразную выставку собственных достижений. Это была хорошая, содержательная, интересная экспозиция. Здесь был большой макет застройки и интерактивная карта Города, десяток мониторов, на которых первые участники проекта «Сколково» рассказывали о своих делах. Презентационные клипы были выполнены в духе технократического минимализма. Была здесь и комната, где, надев специальные очки, можно было совершить виртуальное путешествие по лабораториям и конференц-залам будущего Города. Здесь были ученые, изобретатели, архитекторы, многие из них специально прилетели из-за границы. На последней перед приездом президента репетиции руководитель Фонда Виктор Вексельберг, весь в черном, с двумя тонкими черными телефонами в руках, проводил последний осмотр. Остановился перед мониторами, но в зале было так шумно, что звука не было слышно. У ног Вексельберга женщина в синей униформе отчаянно пылесосила ковролин. «Завтра пылесоса не будет?» — с некоторой тревогой спросил Вексельберг у своих сотрудников. Получив утвердительный ответ, он все же попросил дополнительно наложить на картинки титры.
Первую презентацию работы Фонда главный заказчик воспринял благосклонно. «Я хотел бы сказать, что в целом проект „Сколково“ развивается, может быть, даже в чем-то чуть быстрее, чем мы себе представляли, в чем-то, наверное, медленнее, чем мы бы того хотели, — сказал, подводя итоги, Дмитрий Медведев. — Что для меня было сегодня особенно важно, помимо присутствия наших гостей, членов совета Сколково и просто приглашенных коллег, так это то, что я увидел несколько примеров того, как идет вполне конкретная работа еще до создания, собственно, основных объектов.
И это очень важно, чтобы еще до момента возникновения Сколково как единого комплекса все резиденты проекта, вообще все, кто хотел бы там работать, получили бы возможности для того, чтобы задачи свои решать»[67].
Сдержанно позитивная реакция Главного заказчика оставляла надежды на то, что, посмотрев на промежуточные результаты, остальные заказчики, наконец, дадут возможность заняться настоящим делом, а не строительством виртуальных макетов. Тем более что проект был уже на пороге своего первого серьезного испытания.
Прочесав российский рынок, подобрав все, что можно было подобрать, дав деньги тем, кто успел быстро прийти, Сколково вплотную подошло к той самой «долине Смерти», в которой забуксовали все машины российских инноваций: почти состоявшиеся проекты, которые можно было поддержать и показать миру в качестве промежуточного успеха на пути к их последующей коммерциализации, довольно скоро в России закончились.
Вряд ли Сколково стоило затевать ради того, чтобы помочь российским промышленникам и предпринимателям «дожевать» советские разработки, которые они никак не могли «прожевать» самостоятельно. Вряд ли Сколково стоило затевать и для того, чтобы, подобно РОСНАНО, искать перспективные технологии за рубежом. Тем более, «старшие товарищи» из Кремля очень внятно дали понять, что больше не надо инвестировать деньги под западную интеллектуальную собственность, надо использовать свой потенциал. Но где этот потенциал в стране, в которой, казалось, умерла научно- техническая мысль, было не совсем понятно.
Вначале были идеалистические расчеты, что состоявшихся проектов, которые Сколково поддержит деньгами, на разных этапах будет порядка 15 на каждый из кластеров, а дальше заработает система, при которой ученые сами будут находить себе партнеров среди бизнесменов на конференциях, мероприятиях, заработает своеобразная «научно-предпринимательская тусовка». Но оказалось, что для того, чтобы такая «тусовка» состоялась, мало раздать флаеры и накрыть столы.
«Ситуация была очень сложная, не было ничего. А люди, у которых что-нибудь было, не „поднимались“ в никуда, сидели в засаде. Они даже за деньгами не „поднимались“. Много лет государство не смотрело в их сторону, и они научились выживать самостоятельно, все было вплетено в какие-то сложные отношения, — вспоминал один из сотрудников Фонда. — Кроме того, уровень информированности о проекте был крайне низким, а градус недоверия к нему очень высоким. Многие не хотели связываться с государством, потому что государство — это запредельная бюрократия, запредельная коррупция, высокие риски. Боялись, что обманут, облапошат, оберут».
Глава 20
ЧТО ТУТ СКАЗАТЬ, не только научное сообщество, но и бизнесмены относились к Сколково с недоверием. Многие не приняли за чистую монету благую инициативу российских властей. «Сколково создали для „распила“», — так полагали они. И их можно было понять: назовите хотя бы пять причин, которые позволяли бы обществу считать по-другому!
Тема коррупции для страны, где, как считалось, «пилят» все и везде, используя разные схемы и разного рода благовидные предлоги, была чрезвычайно востребованной. Существовал целый пул экспертов, изучающих «распил», разнообразные национальные комитеты и комиссии по проблеме «распила». Московский юрист Алексей Навальный превратился в популярного политика благодаря именно этой теме. Смотреть на окружающий мир через призму «распила» в России стало в какой-то момент очень удобно. Это упрощало экзистенциальный анализ, ведь «распилом» можно было объяснить практически все, что происходило вокруг. В городе пробки, потому что «распилили» деньги, выделенные на строительство дорог, самолеты падают, потому что то же самое делают с деньгами, выделяемыми на обучение пилотов. На лестнице темно, несет мочой, потому что старший по подъезду «освоил» деньги, собранные на лампочки и консьержку. Не хватает до зарплаты — жена «пилит» семейный бюджет. Плохая погода, климат меняется, потому что «пилят» где-то там, глобально, на уровне «Большой восьмерки».
Справедливости ради надо сказать, что люди, которые имели отношение к распределению денег в большой стране, давали слишком много поводов для того, чтобы поддерживать атмосферу тягостного недоверия. Они покупали на бюджетные деньги для своих нужд золоченые унитазы, антикварную мебель, нафаршированные немыслимыми опциями дорогие иностранные автомобили. Они часто попадались на взятках и вымогательстве. Они торговали государственными должностями, являлись скрытыми совладельцами крупных компаний. Они отправляли своих детей учиться за границу и устраивали их топ- менеджерами в крупные компании с государственным участием. Они не стеснялись носить несоизмеримо дорогие с уровнем их зарплат часы и костюмы, обедали в роскошных ресторанах и строили вычурные особняки.
Люди, которые управляли теми, кто управлял финансовыми потоками, много лет подряд обещали побороть коррупцию, но ничего вокруг не менялось. Можно было заподозрить этих людей в трех вещах — либо они все знают, но ничего не могут поделать, либо знают, но ничего не хотят поделать, либо они все это сами и делают, то есть являются организаторами вертикали «распила», которая пронизывает общество, от министерства до подъезда.
И теперь по инициативе этих самых людей запустили проект «Сколково».
В этой ситуации утверждать, что он будет вне этих схем, было по меньшей мере абсурдно. Это выглядело бы глупо. Убеждай не убеждай, но предсказать общественную реакцию на проект было несложно.
