Глава 3
В НАЧАЛЕ ЯНВАРЯ 2010 г. в офисе известного предпринимателя Джона Престона, управляющего партнера американской инвестиционной компании С Change Investments, раздался телефонный звонок из России.
Собеседник на другом конце провода сообщил: в Бостон собрались очень влиятельные русские чиновники, они хотят своими глазами посмотреть на американское инновационное чудо — Массачусетский технологический институт, и не мог бы он, Джон, помочь в организации этого визита.
Престон, известный венчурный предприниматель, основатель и первый руководитель Центра коммерциализации научных разработок MIT, в свое время действительно обещал русским помочь организовать такую поездку. Дело было в октябре 2009 г., когда в Москве проходил Международный форум по нанотехнологиям RUSNAN0TECH-2009. Глава государственной корпорации РОСНАНО Анатолий Чубайс обсуждал тогда с Престоном идею создания международного венчурного фонда, в который через С Change Investments планировалось привлечь 500 млн долл. Сам Чубайс был частым гостем в Бостоне и на конференции много рассказывал главе Сбербанка России Герману Грефу о том, как полезны подобные поездки в профессиональном плане.
Греф, который в свое время приложил немало усилий для создания в России рынка венчурных инвестиций, теперь задумывался о венчурном фонде при Сбербанке. Он загорелся идеей поехать в Бостон, чтобы, так сказать, «перенять передовой опыт». Джон же Престон пообещал этим опытом поделиться.
Правда, в январе 2010 г. Престона смущало два обстоятельства. Русские, которые хотели больше узнать о «бостонском чуде», собирались приехать уже через десять дней, а визиты подобного уровня обычно готовятся как минимум в течение полугода. Кроме того, в Бостон собирались не только Герман Греф с Анатолием Чубайсом, но и первый вице-премьер российского правительства Игорь Шувалов, заместитель главы Администрации Президента Владислав Сурков, вице-премьер Сергей Собянин, министр финансов Алексей Кудрин, глава Министерства экономического развития Эльвира Набиуллина, помощник президента Аркадий Дворкович.
И еще: звонивший из Москвы попросил никому не рассказывать о предстоящем визите, потому что, по его словам, это top secret.
Говорят, что в Бостоне был аврал, но программу для русских организовали.
MIT, куда так стремились попасть чиновники из России, — один из ведущих технологических вузов мира. Здесь есть на что посмотреть и с кем пообщаться. В его коридорах в 2010 г. можно было встретить девять нобелевских лауреатов, а вообще к МIТ имели отношение 76 исследователей, отмеченных премиями Нобелевского комитета. Здесь было и чем удивить. Например, лабораториями, где ведутся фантастические по своим амбициям исследования в области робототехники и искусственного интеллекта.
Но российскую делегацию интересовали не беседы с нобелевскими лауреатами и даже не искусственный интеллект. Ее интересовало то, что сделало МIТ первым среди равных, — умение соединять бизнес и науку, превращать научные идеи в деньги.
Пространство вокруг Kendall Square в Кембридже, где располагаются учебные корпуса и лаборатории MIT, офисы сотен технологических компаний, работающих в области биотехнологий, инжиниринга, IT- технологий, патентных поверенных, юристов в области интеллектуального права, частных инвесторов и инвестиционных компаний, считается «местом силы», где встречаются «гики» — инженеры, ученые, венчурные инвесторы, бизнес-ангелы. Здесь ежегодно возникает несколько десятков технологических стартапов. Одни из них тут же «умирают», другие превращаются в устойчивые компании, а некоторые делают своих создателей миллионерами.
«Министры из России встречались не с профессорами и студентами MIT, а с ключевыми фигурами инновационного кластера, которые занимаются коммерциализацией технологий: антрепренерами, менторами, государственными чиновниками, ответственными за инновации, — рассказывал один из организаторов поездки. — В течение двух дней русским пытались объяснить, как устроена уникальная инновационная экосистема, сложившаяся вокруг MIT в течение нескольких десятков лет».
Говорят, что два дня знакомства с «местом силы» оказали на многих гостей эффект солнечного удара. Квинтэссенцией встречи стал изумленный вопрос Сергея Собянина, адресованный американским коллегам: «Почему вы еще не сидите?» Брутальному управленцу из Тюмени, который впоследствии стал мэром российской столицы, было трудно понять особенности механизма государственной поддержки передовых исследований. Почему на входе государство вкладывает в исследования и разработки 400 млн долл. живых денег, а на выходе получает всего 200 млн долл.? Куда деваются остальные? «Они возвращаются в экономику в виде косвенных бенефитов, — объясняли американцы. — Возникают новые компании, создаются новые рабочие места, платятся налоги». Много нового, связанного с особенностями налогообложения инновационных компаний, открыл для себя и тогда еще занимавший пост министра финансов Алексей Кудрин.
Говорят, что та поездка имела историческое значение. И не только потому, что учиться никогда не поздно, даже министрам и вицепремьерам. Благодаря ей люди, от которых зависит будущее России, поняли, каким должен быть Город, который откроет дорогу в это Будущее.
Понимание пришло к российским чиновникам, конечно, не за десять дней, проведенных в США. На это ушли годы. Годы административных потуг, бюрократического морока, интриг и метаний.
И много-много миллиардов долларов из бюджета, потраченных на изобретение «уникального» кабриолета российской инновационной экономики, который, как ни старались, все время получался то без мотора, то без колес и не желал трогаться с места.
Согласно результатам опроса ВЦИОМа, 63 % граждан России считали инновации необходимым условием процветания страны[5]. Многие эксперты-экономисты утверждали, что инновационный путь развития — единственный способ ее спасти. «Исчерпанность действующей экономической модели особенно очевидна в социальной сфере, — писал в те годы журнал „Эксперт“. — Размер среднего класса, того слоя, который должен доминировать в развитой стране, который задает стандарты жизни, воспринимая новое, который стабилизирует политическую жизнь, перестал расти. По разным оценкам, его доля не превысила 20–25 %. В России ощущается недостаток современных рабочих мест, передовые секторы экономики не растут, наука мало востребована бизнесом, большие проблемы с качеством высшего и специального образования. Мировой кризис, как это бывало уже много раз, обозначил рубеж, преодолеть который можно, только осваивая нечто новое, инновационное. Эти инновации, вначале обычно технологические, влекут за собой инновации в социальной сфере, изменения в образе жизни большинства людей, под них подстраивается и политическая сфера, осознается новый тренд развития общества в целом.
Наша страна пропустила предыдущий цикл, пройденный развитыми странами за несколько последних десятилетий. Если Россия не поймает новую волну мирового развития, ее деградация и архаизация станут неизбежными. Проект, направленный на развитие инноваций и модернизацию, пусть пока еще и невнятный, требующий проработки, — шанс попасть в мировой тренд вместе с лидерами. Так что это не просто экономический проект. Это проект еще и политический — он заставляет политических игроков адекватно отвечать на вызовы времени. Это проект и социальный — в случае успеха он изменит жизнь десятков миллионов человек, сделает ее современной и интересной»[6] .
Возможность сделать жизнь в России более современной и интересной с помощью инноваций казалась очень привлекательной. Смущало, правда, что, согласно результатам того же опроса ВЦИОМ, каждый второй гражданин России не мог объяснить, что такое инновации.
И действительно, инновационная экономика — это как? Когда Дмитрий Медведев говорил об экономике знаний, а тысячи чиновников всех уровней повторяли, как мантру, что мы строим экономику, основанную на постоянном технологическом совершенствовании, экспорте технологий и технологичной продукции с очень высокой добавочной стоимостью, экономику, в которой основную прибыль создает не материальное производство и не концентрация капитала, а интеллект новаторов и ученых, это, скорее,
