— Если ты так считаешь, то должна представлять себе и почему это происходит.
— Да. Я… мне необходимо понять, как он до этого дошел, — вдруг выпалила она. — О, я знаю насчет пристрастия и знаю, что алкоголизм — это болезнь. Но все это общие слова, а речь идет о моем отце. Он же был моим. И мне необходимо понять, чтобы я могла…
— Прости его, — тихо произнес Крэмптон, и Клер закрыла глаза.
— Да. — Вот этого, только этого она не могла сделать, сколько ни старался Яновски. Но повиниться в этом здесь, когда ее рука лежала в теплой руке ближайшего друга ее отца, было не так мучительно. — Вчера вечером, когда я поднялась туда, я поняла, что так его и не простила. Я так боюсь, что никогда не прощу.
Крэмптон помолчал, вдыхая запахи сада, вслушиваясь в пение птиц и легкое шуршание листвы под весенним ветерком.
— Мы с Джеком говорили не только о мульче и жуках в те долгие вечера. Он говорил мне, как гордится тобой и Блэйром. Но ты была ему особенно дорога, как ты понимаешь, наверно, как дорог был Розмари Блэйр.
— Да. — Губы ее немного дрогнули. — Я знаю.
— Он хотел для тебя всего самого лучшего. Он хотел дать тебе весь мир. — Крэмптон вздохнул, вспоминая, сожалея. — Возможно, он хотел слишком многого и потому допускал ошибки. Я знаю, Клер, все, что он делал правильного или неправильного, все концентрировалось вокруг любви к тебе. Не вини его в том, что он оказался слишком слаб. Даже в своей слабости он прежде всего думал о тебе.
— Я не хочу ни в чем его винить. Но столько воспоминаний. Они переполняют меня.
Он внимательно посмотрел на нее своими серьезными глазами.
— Бывают такие ситуации, когда не надо возвращаться назад, как бы тебе ни хотелось. Возвращаясь назад, можно не залечить рану, а только причинить себе еще большую боль.
— Я это понимаю. — Она посмотрела вдаль, поверх аккуратно подстриженной лужайки. — Но я не могу продвигаться вперед, док. Не могу, пока не дознаюсь.
ГЛАВА 11
Никакие доводы разума не могли заставить Джейн Стоуки хоронить покойника в закрытом гробу. Когда человек умер, живые обязаны в последний раз посмотреть на него и закрепить в памяти его лицо. Обязаны сказать о нем.
— Подлый он был мерзопакостник, — заметил Оскар
Руди, поправляя узел на галстуке. — После пары стаканов пива старина Бифф уже не смотрел на тебя, а только норовил дать тебе в морду.
— Точно. — Лесс степенно кивнул, разглядывая лицо Биффа. «Гореть тебе в аду, мерзавец», — подумал он. — А Чак свое дело знает, верно? Как я слышал, Биффа отделали как следует, а выглядит он так, будто прикорнул.
— Наверно, ведро грима на него потратили. — Оскар вытащил пестрый платок и громко в него высморкался. — Спроси меня, я тебе скажу — страшно это гримировать покойника.
— Я бы этим занялся, если б мне как следует заплатили. Я слышал, у него все кости в теле переломаны. — Лесс передвинулся, выискивая взглядом подтверждение своих слов и повод поразвлечься. — Вот уж бы не сказал.
И они вышли на улицу покурить.
Джейн уже сидела на стуле впереди, Гриффитс расставил их рядами. Поскольку Бифф не принадлежал ни к одной церкви, было решено отслужить скромную службу прямо в похоронном бюро с помощью Чака. Джейн в строгом черном платье, с гладко зачесанными назад и стянутыми узлом волосами, принимала выражения соболезнования и выслушивала слова сочувствия.
Люди, отдавая Биффу последний долг, проходили мимо его гроба.
— Сколько раз он пытался своей толстой лапой залезть мне под юбку — и не сосчитать, — усмехнулась Сара Хьюитт, глядя в мертвое лицо.
— Прекрати, Сара. — Бад вспыхнул и посмотрел направо и налево, проверяя, не слышал ли кто ее. — О таких вещах здесь не говорят.
— Этакая глупость: про живого можно что угодно сказать, а как человек умер, так непременно надо говорить, какой он был славный, хоть и был мерзавец из мерзавцев. — Одна бровь у нее поехала вверх. — А его в самом деле кастрировали?
— Господи Иисусе, Сара! — Бад схватил ее за руку и потащил в глубину комнаты.
— Ты только посмотри, кто пришел. — Сара задумчиво улыбнулась глядя на входившую в комнату Клер. — Блудная дочь. — Она оглядела Клер с ног до головы, с завистью посмотрев на ее простой, но дорогой темный костюм. — Так и не нарастила мяса на костях, нет?
В горле у Клер стоял горячий ком. Она и не представляла себе, что ей будет так трудно. В последний раз она была в этом помещении, когда тут стоял гроб, заваленный цветами, окруженный горожанами, и в нем лежал ее отец. И она могла поклясться, что на органе звучала та же унылая музыка.
В нос ей ударил запах гладиолусов и роз. Она с ужасом глядела вдоль узкого центрального прохода между рядами складных стульев и с трудом сдерживала желание повернуться и сбежать.
«Господи, ты же взрослая женщина, — убеждала она себя. — И смерть — это часть жизни. От этого никуда не уйти». И тем не менее ей хотелось бежать, бежать на солнечный свет так сильно, что ноги ее не слушались.
— Клер?
— Элис! — Она схватила подругу за руку и постаралась успокоиться. — Похоже, полгорода пришло.
— Ради миссис Стоуки. — Элис пробежала взглядом по лицам. — Опять же — развлечение. — Она неловко чувствовала себя в форме официантки, но ей удалось вырваться всего на двадцать минут. К тому же у нее все равно не было ничего темного, кроме черной майки. — Они через минуту уже начнут.
— Я сяду позади. — Клер не имела ни малейшего желания идти к гробу и смотреть на покойника.
«Эй, Бифф, давненько тебя не видела. Жаль, что ты умер».
Эта мысль вызвала у нее нервный смешок, к глазам подступили горячие слезы. «Что она тут делает? Какого черта она тут делает? Она здесь ради Кэма, — напомнила себе Клер. И она здесь, чтобы самой себе доказать, что она может высидеть в этой маленькой перегретой комнате всю церемонию, как ответственный взрослый человек».
— Ты в порядке? — шепотом спросила Элис.
— Да. — Она глубоко перевела дух. — Нам лучше сесть.
Они с Элис сели, и Клер обвела взглядом комнату в поисках Кэма. Она заметила Мин Атертон в темно-синем, искусственного шелка костюме, лицо ее было строго, глаза сияли. Рядом в ней, склонив, словно в молитве, голову, сидел мэр.
Вокруг стояли в праздничной одежде фермеры, торговцы и механики, говорили о делах и о погоде. Женщины из городка окружали миссис Стоуки, Кэм стоял сбоку и с застывшим неприступным лицом наблюдал за матерью.
Чак Гриффтс прошел вперед, повернулся лицом к присутствующим и стал ждать. Перешептываясь и шаркая ногами, люди расселись по стульям.
Тишина.
— Друзья, — начал Чак, и воспоминания нахлынули на Клер.
Комната была набита до отказа оба вечера, пока тут стоял покойник. В Эммитсборо не было мужчины, женщины или ребенка, который не знал бы Джека Кимболла. И все пришли. Слова, которые они говорили, перепутались у нее в голове, но смысл остался. Печаль и сожаление. Но никто, никто из них не знал такого горя, как она.
На панихиде в церкви было полно народу, и вереница автомобилей, направлявшихся на кладбище,
