камин через два раза па третий.
Его машины не было, наверное, он уехал в церковь. Ничего, она подождет. Бренна прошла в калитку, подняла глаза, почти уверенная, что увидит спокойные зеленые глаза Красавицы Гвен, но ни одна занавеска не шевельнулась. Никого не было в доме — ни призраков, ни людей.
Бренна распахнула парадную дверь и чуть не упала, споткнувшись о рабочие ботинки Шона, лежавшие так, будто никто их с прошлого вечера не трогал. И не чистил. Бренна ногой отодвинула облепленные грязью ботинки и прошла в маленькую гостиную, чтобы разжечь камин.
На пианино были разбросаны нотные листы, на столике стояла чашка из-под чая. Из низкой зеленой банки торчал букетик цветов из сада.
В этом весь Шон: забывает почистить ботинки, а о цветах помнит. Интересно, а почему ей никогда не приходит в голову украсить дом цветами или свечами? Она чистит дымоход, раскладывает в камине брикеты торфа или дрова, но не обращает внимания на маленькие штрихи, создающие уют и превращающие строение в дом.
Ладно! Она же может повесить шторы, а думать о кружевах — это уже лишнее.
Когда огонь разгорелся, Бренна подошла к пианино. Вчера Шон злился на нее. Нашел ли он покой в своей музыке? Или его вдохновляют только мечты?
Его сердце в его песне. Бренна нахмурилась, перелистывая страницы, испещренные нотами и стихами. Если это правда, почему он расшвыривает так небрежно свои творения? Почему ничего с ними не делает?
И почему ее так сильно тянет к человеку, у которого нет ни капли честолюбия? Обладая таким ярким даром, почему Шон хоронит его? Бренна взяла в руки листок с его стихами.
Он перекладывает на музыку легенды, подумала Бренна, и ждет… чего он ждет?
Услышав шум подъезжающего автомобиля, она поспешно положила листок и отодвинула ноты.
Шон увидел дымок над коттеджем. Это, конечно, Бренна. Вот в том, что с этим делать, он был не так уверен. Остается лишь надеяться на озарение, как в музыке.
Он вошел в прихожую и увидел в гостиной Бренну.
— Утром было холодно. Я разожгла камин.
Шон кивнул.
— Хочешь чаю?
— Нет. — Она вглядывалась в его л и ц о, но ничего не могла в нем прочесть. — Я подумала, что должна тебе сказать. Я поговорила утром с Мэри Кейт. С глазу на глаз.
— Значит, вы помирились?
— Да.
— Я рад за вас. Надеюсь, скоро она и со мной помирится.
— Для нее это будет непросто, но в остальном… когда я перечислила твои недостатки, она поняла, что совсем не влюблена в тебя.
Шон удивленно поднял брови.
— Умный ход, — признал он через мгновение.
— Шон! — Бренна удержала его за руку. — Мне жаль, что мы вчера так нелепо расстались.
«Мне жаль». Шон понимал, как нелегко ей произнести эти слова. Тем они ценнее.
— Тогда и мне тоже.
Она пахла воскресеньем — шампунем и мылом, — а ее глаза молили о прощении.
— И меня не раздражают твои недостатки, ну, большинство из них. Не очень раздражают.
— Значит, и мы помирились?
— Хотелось бы.
Шон прошел в комнату, сел в единственное кресло, не заваленное нотами.
— Мэри Бренна, посиди со мной немножко.
Она вздохнула с облегчением. Кажется, она знает, что он задумал. Вряд ли можно придумать лучший способ завершить примирение. Она подошла, села к нему на колени, склонила голову на его плечо.
— Снова друзья?
— Мы всегда были друзьями.
— Я почти не спала. Я боялась, что нам будет неловко друг с другом, хотя мы обещали остаться друзьями.
— И останемся. Только друзьями? Это все, чего ты сейчас хочешь?
Вместо ответа она коснулась губами его губ. Он вдохнул ее вздох, такой теплый, такой родной, притянул ее ближе, не прерывая поцелуй, затем провел дорожку губами к ее лбу. И крепко обнял. Бренна притихла, озадаченная, и ждала, ждала, когда же он начнет ласкать ее, но он просто держал ее. В камине дымился и шипел огонь, а в окна стучали капли дождя.
В конце концов она расслабилась и просто нырнула в уют его объятий, убаюканная теплом и тихой близостью.
Никогда у нее не было такого любовника, как он. Такого, кто понимал ее, такого, кто довольствовался невинными объятиями в дождливое утро. Не поэтому ли она влюбилась в него? А может, и в самом деле любила его всегда, только не понимала этого? Каким бы ни был ответ, еще во многом предстояло разобраться, еще многое предстояло обдумать, пока не лягут на место все части мозаики.
— Шон, послушай, не хочешь в следующий свободный вечер съездить со мной в Уотерфорд-сити? Я приглашаю тебя на ужин.
Он улыбнулся, уткнувшись лицом в ее волосы. Долго же она собиралась за ним приударить, но начало отличное.
— А ты наденешь то платье, что надевала для дублинца?
— Если хочешь.
— Мне оно на тебе понравилось.
— Если я надену платье, то лучше взять твою машину. Я сегодня займусь ею. Мотор работает с перебоями, и масло пора менять. И, когда я открывала капот, увидела грязь. Я бы сказала, что ты не чистил контакты с тех пор, как я сама это делала.
— Я предпочитаю оставлять такие дела экспертам.
— Ты просто лентяй.
— Есть немного. Это один из недостатков, отпугнувших Мэри Кейт?
— Угу. Ты безответственный парень, Шон Галлахер.
— По-моему, слишком сильно сказано.
— Прости, если я тебя обидела. — Бренна подняла голову, и он не заметил в ее лице и намека на раскаяние. — Но ты должен признать: честолюбием ты похвастаться не можешь.
— В важных делах я честолюбив. — Он стал ласкать губами ее ухо.
— А разве музыка для тебя не важное дело?
— При чем тут моя музыка?
Бренна призвала себя к осторожности. Механизмы можно разбирать, но ни в коем случае не ломать.
— Ты сидишь здесь, сочиняешь, а потом просто разбрасываешь листы.
— Я точно знаю, что где лежит.
— Но что ты получаешь от своей музыки?
— Удовольствие.
Его лицо окаменело, и Бренна поняла, что пора остановиться. Ладно. Попытка не пытка. Пусть не
