Ален поинтересовался, отчего произошёл скандал, и миссис Вуд рассказала следующее. Всё началось из-за того ожерелья, которое Филип собирался подарить Джудит, а потом выбросил. Когда Дорис об этом узнала, она подняла крик: что, мол, сэр Этвуд вконец распустил сына и во всём ему потакает. Однако ожерелье принадлежало самому Филипу, а не его отцу, — досталось ему от деда. Дед его, мистер Уайт, отец покойной леди Этвуд, был человеком очень состоятельным и всё оставил ему. Филип потом долго не разговаривал с Дорис, а когда началась война, всё это отошло на второй план и забылось.
— Я тут двадцать восемь лет живу, так уж всё знаю, — с гордостью сказала миссис Вуд. — Да вы ешьте, сэр, ешьте, у вас всё уже остыло. Давайте я вам другого чая налью, горяченького.
— Спасибо, миссис Вуд. Замечательные у вас булочки, давно таких не ел.
— Вам нравится? Я очень рада. Мистер Генри до них тоже большой охотник. Когда он маленьким тут жил, то, бывало, каждое утро забегал на кухню и спрашивал, будут ли сегодня ореховые булочки.
— Они с братом совсем не похожи, — Ален перевёл разговор на Блейков.
Миссис Вуд и здесь оказалась в курсе и тотчас обрисовала все подробности. Оказалось, что Томас и Генри — братья только по отцу. Когда мистер Блейк познакомился с сестрой леди Этвуд, Рут Уайт, и стал за ней ухаживать, у него уже был один сын, Томас, хотя он и не был женат на его матери. Мистер Уайт был категорически против этого брака и, когда Рут всё-таки вышла замуж за Блейка, поклялся, что ни она, ни её дети не получат от него ни пенни, и сдержал своё слово, составив завещание, по которому всё досталось Филипу, а Генри — ничего. Рут к тому времени умерла, а мистер Блейк вернулся к матери Томаса и женился на ней. Новая миссис Блейк не жаловала Генри, и он подолгу жил в доме Этвудов; с Филипом он дружил с детства.
— Какие они тут игры устраивали, — сказала миссис Вуд с улыбкой. — Дым коромыслом!
Она ещё долго предавалась воспоминаниям, однако ничего нового Ален больше из неё не выудил.
«Получается, что Томас Блейк Этвуду вообще никто, — подытожил он, — двоюродный брат его — один Генри. Филип с детства дружит с ним, снабжает деньгами и сейчас не желает думать, что тот хочет его убить. Однако дал ли он ему денег сейчас? Помнится, Генри говорил Томасу, что Этвуд последний раз грозил, будто бы больше денег не даст, и что тогда положение его отчаянное. Как бы узнать, получил он деньги или нет? Если напрямик спросить у самого Этвуда, тот наверняка поинтересуется, откуда мне это известно. Неловко признаваться, что я подслушал разговор Блейков, когда изучал потайной ход».
И тут Алену пришло в голову, что в данной ситуации он имеет право воспользоваться этим ходом, чтобы последить за обитателями замка: ведь один из них был преступником. Ален чувствовал, что должен что-то сделать, поскольку именно его присутствие связывает Этвуду руки. Правда, Этвуд намекал ещё на какие-то обстоятельства… Как бы там ни было, надо сделать всё возможное, чтобы обезопасить Этвуда. Он решил действовать немедленно. Погода хмурилась, и все были в доме. Ален надел туфли на мягкой подошве, взял фонарик, запер изнутри дверь, создавая видимость, будто спит, и вошёл в потайной ход.
В комнате миссис Рэтленд (или эту комнату занимала Джудит?) было тихо, и Ален проследовал дальше. Блейки были у себя — он остановился, однако разговор шёл совсем не о том, что его интересовало, братья обсуждали события на континенте, потом перешли к общему знакомому, который был лётчиком и попал в плен, а затем Генри заявил, что его клонит ко сну и он поспит часик-другой. Разочарованный, Ален направился дальше, дошёл до первого разветвления и задумался, куда теперь повернуть. Чтобы добраться до часовни, следовало пойти налево (два раза налево и три раза направо, а затем из трёх ходов по среднему — так говорил Этвуд), но теперь его интересовала отнюдь не часовня. Он двинулся направо и вскоре оказался в тупике, вернулся обратно и повернул налево. Дойдя до следующей развилки, он обследовал правый ход и шёл по нему довольно долго, хотя ничего не слышал. Местами проход был очень узок, так что приходилось продвигаться боком, иногда менялась высота (один раз он больно стукнулся головой) и двигаться можно было только согнувшись. Решив, что надо достать план замка и прикинуть, где находятся эти ходы, Ален выбрался оттуда и пошёл к Этвуду. Сделав вид, будто заинтересован особенностями замка, он спросил, есть ли какие-нибудь материалы, относящиеся к его постройке. Этвуд отыскал ему объёмистую папку и сказал, что все сохранившиеся документы лежат здесь, но никаких разъяснений сам он дать не в состоянии, поскольку никогда этим не интересовался. Довольный удачей, Ален унёс добычу к себе и, рассматривая план, установил, что изученная им часть хода идёт мимо комнат, которые занимают миссис Рэтленд, Хилтон и Томас Блейк. Ещё дважды пускался он в путешествие по узким каменным коридорам, в результате чего сделался обладателем перерисованного со старого пергамента плана с указанием, кто где живёт, и с тонкой штриховой линией, проложенной вдоль стен и обозначавшей таившийся в их толще ход. С удовлетворением разглядывая результат своих трудов, он убедился, что прослушиваются все комнаты, предназначенные для гостей.
Во время пятичасового чая взор его то и дело невольно обращался к Генри Блейку. Очевидно, Этвуд это заметил, ибо после отозвал Алена в сторону и сказал:
— Я вижу, вы подозреваете Генри. Он, конечно, шалопай, но не убийца. К тому же он на днях попросил у меня денег, и я их ему дал. Согласитесь, что если б он собирался меня убить, просить было бы незачем.
Однако заявление Этвуда не убедило Алена, и перед сном он снова отправился послушать, что происходит у Блейков, оба брата казались ему подходящими кандидатами на роль преступника: Генри мог убить Этвуда ради наследства, а Томас — из-за Джудит. Томас был энергичней и целеустремлённей брата, и если попытка отравить Этвуда была их совместным преступлением, то организатором его является скорее Томас. Было уже довольно поздно, и Ален пожалел, что собирался так долго, Блейки, вероятно, легли спать. Когда он дошёл до комнаты Томаса, там было тихо, однако вскоре раздался какой-то шелест. Так продолжалось с полчаса (Томас читал газету или журнал), затем свет в комнате погас, послышался звук закрывающейся двери. Ален решил, что Томас пошёл к брату, и бросился туда, откуда прослушивалась комната Генри Блейка. Для этого ему пришлось проделать путь гораздо более длинный, нежели Томасу, которому надо было всего лишь пересечь коридор.
Однако вместо Томаса в комнате Генри был Этвуд и допрашивал брата:
— Ты почему хандришь?
— Так… Я, пожалуй, завтра уеду.
— Почему? Ты же собирался ещё неделю здесь пробыть.
— Надоел я тебе, вечно деньги клянчу…
— Глупости. Для тебя мне денег не жалко, — мягко сказал Этвуд. — Дед поступил с тобой несправедливо, и будь ты хоть чуточку серьёзней… — Он оборвал фразу, однако Ален догадался, что он хотел сказать. — Я тебя ругаю для твоей же пользы. Ты бы хоть обсуждал со мной свои сумасбродные идеи, прежде чем очертя голову кидаться на их осуществление. — Генри протяжно вздохнул. — Ладно, не буду больше, а то скажешь, что я опять тебя пилю. Война кончилась, и теперь я тобой займусь, — сказал Этвуд полушутя-полусерьёзно.
Генри заразительно рассмеялся: очевидно, он принадлежал к людям, не способным долго предаваться унынию.
— Собираешься сделать из меня что-нибудь путное? Поздно меня воспитывать.
— Ничего, постараюсь наверстать.
От последовавшего затем грохота Ален дёрнулся и ударился локтем о стену. Что там происходит? Он растерялся и не знал, то ли кинуться в комнату Генри — а для этого надо сначала выбраться из хода, — то ли оставаться на месте. Поднятый шум напоминал драку. Воображение Алена живо нарисовало жуткую картину: пока Генри заговаривал зубы Этвуду, Томас сзади подкрался к нему, и теперь они вдвоём убивают его, а он, единственный, кто мог бы помочь, стоит тут и бездействует.
— Филип, пусти! — раздался голос Генри. — Пусти, тебе говорят, а то получишь!
Снова послышалась какая-то возня, глухой звук падения чего-то тяжёлого и голос Этвуда:
— Сдаёшься?
— Ладно, сдаюсь. Надеюсь, ты не таким способом собираешься меня воспитывать? Сзади хватать, между прочим, нечестно. Вот так, приедешь в гости, а тебе чуть шею не свернут. Кто теперь здесь убирать будет?
— Тут и убирать нечего. Держи подушку и поставь на место кресло. Ковёр я поправлю.
