политического управления (ОГПУ). Судебная коллегия ОГПУ была упразднена, и теперь все дела направлялись по подсудности: в Верховный суд СССР, Военную коллегию Верховного суда СССР, военные трибуналы округов и соответствующие судебные органы.
Существовала еще одна проблема. Несмотря на подготовку специалистов, юристов с высшим образованием не хватало; непрестижной была и сама эта профессия. Непосредственно перед принятием Конституции по состоянию на 1935 год даже среднее юридическое образование имели либо одолели юридические курсы лишь 65,2 %членов областных судов и 48,5 % народных судей. Но руководство страны не могло отложить наведение в стране правового порядка «на потом». Поэтому 8 апреля во изменение постановления ЦК от 28.Х.34 года Политбюро утвердило «Положение об Особом совещании», в котором говорилось:
«1. Предоставить Наркомвнуделу право в отношении лиц, признаваемых общественно опасными, ссылать на срок до 5 лет под гласный надзор в местности, список которых устанавливается НКВД, высылать на срок до 5 лет под гласный надзор с запрещением проживания в столицах, крупных городах и промышленных центрах СССР, заключать в исправительно-трудовые лагеря и в изоляционные помещения при лагерях на срок до 5 лет, а также высылать за пределы СССР иностранных подданных, являющихся общественно опасными.
2. Предоставить Наркомвнуделу право в отношении лиц, подозреваемых в шпионаже, вредительстве, диверсиях и террористической деятельности, заключать в тюрьму на срок от 5 до 8 лет.
3. Для осуществления указанного в п.п. 1 и 2 при Народном Комиссаре Внутренних Дел под его председательством действует Особое Совещание в составе:
а) Заместителей Народного Комиссара Внутренних Дел;
б) Уполномоченного НКВД по РСФСР;
в) Начальника Главного Управления Рабоче-Крестьянской Милиции;
г) Народного Комиссара Союзной Республики, на территории которой возникло дело.
4. В заседаниях Особого Совещания обязательно участвует Прокурор Союза ССР или его заместитель, который в случае несогласия как с самим решением Особого Совещания, так и с направлением дела на рассмотрение Особого Совещания имеет право протеста в Президиум ЦИК Союза ССР. В этих случаях решение Особого Совещания приостанавливается впредь до постановления по данному вопросу Президиума ЦИК СССР.
5. Постановление Особого Совещания о ссылке и заключении в исправительно-трудовой лагерь и тюрьму каждого отдельного лица должно сопровождаться указанием причины применения этих мер, района ссылки и срока».[5] Конечно, такая мера была вынужденной, но она не противоречила юридическому опыту России. По своей правовой сути новая правоохранительная структура лишь «копировала» дореволюционное положение об Особом совещании при Министерстве внутренних дел.
Однако принятие такого положения нельзя воспринимать как свидетельство подготовки к началу массовых репрессий. Наоборот, одновременно власти гласно заявили о либерализации карательной политики. 27 апреля Политбюро утвердило постановление «О прекращении производства дел о лишении избирательных прав граждан СССР по мотивам социального происхождения, имущественного положения и прошлой деятельности».
В этот же день Политбюро и Совет народных комиссаров СССР приняли еще одно постановление: «О работе угольной промышленности Донбасса», направленное на искоренение недостатков, упорядочение зарплаты, улучшение условий труда и экономического состояния отрасли. Один из пунктов опубликованного постановления предписывал: «Осудить применяемую некоторыми партийными и в особенности профсоюзными организациями практику огульного обвинения хозяйственников, инженеров и техников, а также практику огульных взысканий и отдачи под суд, применяемую и извращающую действительную борьбу с недостатками в хозорганах».
Продолжением этой линии стало постановление Политбюро, принятое 5 мая. В нем прокурору Союза ССР Вышинскому предписывалось: «Пересмотреть судебные приговоры и снять судимость с инженеров и техников угольной промышленности Донбасса, осужденных по производственным делам без достаточных оснований или на протяжении последующей работы показавших себя добросовестными и преданными делу работниками».
Существо этой меры было раскрыто в опубликованном 15 мая «Правдой» интервью Вышинского «Что делает прокуратура в связи с решениями СНК и ЦК ВКП(б) о Донбассе». Прокурор говорил: «Некоторые хозяйственники в порядке самостраховки увольняют с работы лиц, виновность которых не доказана, но даже не расследована». Вышинский извещал, что «прокуратура потребовала из Донбасса все дела лиц, осужденных по производственным преступлениям с 1934 по 1937 год для сплошной проверки» и снятия судимости в отношении лиц, показавших «себя честными и добросовестными работниками».
Но именно в эти весенние дни, когда набравшие силу колхозы проводили очередную посевную, репрессии фактически уже начались. Однако они были направлены не на население страны, а на чистку самого Наркомата внутренних дел, аппарат которого сформировался из людей, пришедших в ЧК еще до начала 20-х годов. После февральско-мартовского 1937 года пленума Ежов осуществил более решительные реформы в своем ведомстве. Чистка НКВД началась с ближайшего окружения бывшего наркома. 7 марта арестовали наркома внутренних дел Белоруссии Г. Молчанова; 22 марта — заместителя начальника оперативного отдела Захара Воловича, а 29 марта в Киеве «взяли» начальника УШОСДОР НКВД УССР старшего майора ГБ Иосифа Марковича Островского. Начальника Управления НКВД Восточно-Сибирского края, комиссара ГБ 2 ранга Марка Гая, который до ноября 1936 года был руководителем Особого отдела ГУГБ, арестовали 1 апреля. 17 апреля в тюремной камере оказался и комиссар ГБ 2 ранга Паукер — начальник 1-го отделения ГУГБ, занимавшегося охраной членов Политбюро и правительства. В это же время были арестованы: начальник транспортного отдела (борьба с диверсиями) Шанин, начальник отделения этого управления НКВД Пакли и сотрудник оперативного отдела Винницкий. 29 апреля арестовали ближайшего помощника Ягоды — бывшего секретаря коллегии НКВД, майора ГБ П. Буланова.
И на основании выявившихся в ходе допросов показаний 31 марта Политбюро ЦК ВКП(б) приняло постановление «О Ягода», поставив на голосование членов и кандидатов в члены ЦК предложение: «Ввиду обнаруженных антигосударственных и уголовных преступлений наркома связи Ягода, совершенных в бытность его наркомом внутренних дел… Политбюро ЦК ВКП считает необходимым исключение его из партии и ЦК и немедленный его арест».[6] Бывшего наркома арестовали 4 апреля. В этот же день, узнав по телефону об аресте Ягоды, вышел в туалет и там застрелился начальник управления УНКВД и лагерей в Горьковской области Погребинский, а начальник экономического управления Черток выбросился из окна. Кадровые перестановки начались и в региональных управлениях.
В апреле в кабинетах следователей появились не только бывшие чекисты, но и люди в военных гимнастерках, а с 14 мая начались допросы будущих фигурантов на процессе по делу военного заговора: Фельдмана, Корка, Тухачевского, Уборевича и Якира. Среди допрашиваемых по делу военных проходили и чиновники с троцкистским прошлым. В их числе оказался и бывший председатель Уральского облисполкома Александр Белобородов, который в июле 1918 года подписал приказ о расстреле Николая Романова и членов его семьи. В 1923–1927 годах Белобородов занимал пост наркома внутренних дел ОГПУ РСФСР, а в середине 20-х, когда началась борьба оппозиции против Сталина, примкнул к Троцкому. В ноябре 1927 года Белобородова исключили из партии, но после признания ошибок восстановили. Правда, доверив лишь пост в системе Комитета заготовок, а позже — уполномоченного Наркомата внутренней торговли.
Белобородова арестовали еще 15 августа 1936 года. Но только 26 мая 1937 года Ежов направил Сталину сообщение с приложением заявления подследственного, написанного им 23 мая начальнику УНКВД по Азово-Черноморскому краю комиссару ГБ 3-го ранга Г. Люшкову. В нем, дополняя показания, сделанные ранее, Белобородов писал, что, «по словам Слепкова, Троцкий прикидывал, вокруг каких лиц будут создаваться троцкистские группы из новых сторонников… В качестве будущих «групповодов» были названы: Эйдеман… Дыбенко, Якир. Назывались фамилии — Корка и Куйбышева (военного)».
Излагая замыслы лидеров оппозиции к 1932 году, Белобородов сообщил: «Ожидалось, что кулацкий саботаж перерастет в более острые формы, массовые противосоветские демонстрации и вооруженные
