аристократ побелел, хотя под копотью это было не разглядеть.
На греке ладно сидел темно-зеленый русский мундир с погонами майора, а глаза отливали беспощадной веселостью.
— А я вас ждал, сэр! И искренне рад нашей новой встрече! Правда, взаимности вам не обещаю — слишком хорошо вы нам пакостили!
Очаков
— Виктория! Господин фельдмаршал, чудесная виктория!
Миних облегченно выдохнул воздух, ведь до того затаив дыхание он напряженно смотрел на запыленного посланца, прибывшего от императора. И тот, словно поняв обуревавшие старика мысли, крикнул прямо с седла.
— Слава Господу! — Миних с облегчением перекрестился и тут же спросил: — Где и когда?!
Гонец тяжело сполз с коня, покачиваясь на ногах, расстегнул китель и достал футляр с письмом. Миних его взял, но вскрывать не стал — только прикоснулся блеклыми старческими губами к императорской печати.
— Позавчера перед рассветом атаковали турок с фронта главными силами и гвардией у села Фильконешти, что на Кагуле, а дивизии генерала Суворова пошли в обход. Конницу, сипахов и татар рассеяли пушками, а янычар расстреляли из винтовок. Они только до апшеронцев смогли добежать, а там их всех и положили. Его величество сам повел своих гренадер в атаку и выручил полк из беды!
— Надеюсь, государь не ранен?!
— Янычары разрубили на нем каску и кирасу, но проникающих ран нет, хотя внешних очень много. Государь крови достаточно потерял, ослабел немного, — гонец помедлил, сглотнул. Пыль забила глотку — за сутки двести пятьдесят верст проехал. Добавил осторожно: — И скорбит — генерал Гудович погиб смертью храбрых, поведя Преображенский и Семеновский полки в атаку!
— Жаль Андрея Васильевича! — Миних сказал с видимым огорчением. Он знал, как Петр Федорович относился к своему начальнику штаба. И старик истово перекрестился, отдавая долг погибшему.
— Турецкий лагерь окружили и сожгли ракетами, он еще горел, когда меня к вам отправили с пакетом, господин фельдмаршал!
Миних открыл футляр, вытащил письмо, крепкими пальцами разорвал конверт. Писал Румянцев — почерк и подпись он узнал сразу. Прочитал — брови гневно сошлись на переносице. Перечитал еще раз и заскрипел зубами от сдерживаемой ярости.
— Виктория небывалая, господа! — старый фельдмаршал повернулся к стоящим на некотором отдалении генералам и офицерам осадного корпуса. — Сорок тысяч осман перебито, много турок и татар утонули в Кагуле — река забита трупами и чуть не вышла из берегов. Тысячи трупов лежат в сожженном ракетами лагере, но пересчитать их пока невозможно — турки только начали сдаваться в плен. Их было полтораста тысяч — они рассеялись как дым. Армии великого визиря больше нет — только немногие смогли спастись бегством. Наших потерь и одной тысячи не наберется. Вот так воевать нужно, господа!
Восторженный гул волной прошелся среди собравшихся, но тут же прервался. Увидев ожесточившееся лицо фельдмаршала, все разом замолкли. Старик повернулся назад и увидел, как от стен дымящегося от трехдневной бомбардировки Очакова быстро пошли два офицера, сворачивая белый флаг. И все для него сразу же стало ясным.
— Мы послали к сераскиру парламентеров с требованием о сдаче. Вы видите — он отказался. Государь мне пишет, что живот даровать тем, кто о пощаде просит. Сераскир отказался — участью Бендер пренебрег. А потому приказываю войскам, мне врученным…
Старик остановился, цепким и строгим взором обвел генералов и офицеров. Те сразу подтянулись, лица стали решительными и суровыми — штурм много крови отнимет, это все понимали ясно.
— Возобновить обстрел немедленно! Через три часа, по красной ракете, колоннам идти на приступ. Гренадеры и охотники впереди. И еще одно — император Петр Федорович приказывает… Тех, кто о сдаче не помышляет, — бить без жалости. Город отдаю на три дня!
Лица солдат и казаков, что на отдалении прислушивались к громким словам фельдмаршала, моментально вспыхнули ликующей радостью. И тут же по солдатским рядам пошел гул:
— Три дня на город дал!
— Братцы, Живодер расщедрился!
— Ужо оторвемся, станичники!
— Погуляем всласть!
— Наконец-то подобрел!
Фельдмаршал усмехнулся — он знал солдатское нутро. Разграбление взятого штурмом города — дело обычное. Распаленные яростью и озверелые от своей и чужой крови солдаты всегда бесчинствуют. Так зачем их сдерживать — ведь правильно государь ему отписал — если враг не сдается, то его уничтожают. Такой кровавый штурм туркам уроком станет, и более коменданты других крепостей упрямиться не будут. Османы жестокость сами понимают и одобряют, иного не приемлют.
— Очень надеюсь, господа генералы, что солдаты будут достойны вашей храбрости, какую показывает его императорское величество, не жалеющий сил и крови для победы русского оружия!
Генералитет от слов фельдмаршала посуровел лицами и угрюмо засопел. Кому хочется прослыть трусом, а потому пожелание фельдмаршала было, по сути, приказом возглавить штурмующие колонны. Могут, конечно, и убить при штурме, но на миру и смерть красна, зато слава будет принадлежать только храбрецам, что османскую ярость переломят.
— Флоту атаковать совместно с войсками, — Миних повернулся к стоящему в одиночестве моряку в черном мундире с серебряными погонами. Он его запомнил по дерзкой ночной вылазке, когда удалось взорвать турецкие корабли, и приказал командору оставить дерзкого капитана у него для связи с флотилией.
А на самом деле выполнил тайное указание императора — если ночной подрыв будет удачным, то под любыми предлогами, но не четким прямым приказом, сих моряков к бою не подпускать, пока он сам к Очакову не прибудет после баталии.
— Я видел, как вы шестовые мины на учениях ловко под днища кораблей подводите и с грохотом взрываете. Сейчас в настоящем деле их и опробуйте, не баржи вам подрывать все время, а потому атакуйте всеми силами турок в лимане!
— Есть атаковать всеми силами!
Лицо моряка и просветлело, и ожесточилось. Семен Хорошкин прекрасно понимал, что даже под прикрытием дымовой завесы только одна из трех полугалер сможет ткнуть шестовую мину под борт. Остальных турки потопят. Но и слава будет яркой!
Одно плохо — ему самому в атаке участие никак не принять. Фельдмаршал повелел все время быть рядом, дабы вовремя разъяснять, что происходит в лимане. Оно и верно — морское дело сложное, и согласовывать действия осадных войск и флотилии нужно умело.
Семен Хорошкин отошел от Миниха на несколько шагов, и тут одновременный залп осадных орудий оглушил его и заставил ускорить шаг. Кораблям ведь тоже было нужно время, чтобы лучше подготовиться к атаке.
Петропавловск
Иван глянул на красную распаренную морду Шванвича и улыбнулся. Баню ему умельцы местные строили, да и сам он им помогал собственными руками. А как иначе — без хозяйского догляда баловство будет сплошное, да и с кого потом спрашивать. Без бани в этих краях нет жизни, тоска сплошная. Первым делом здешние казаки, как на место приходят, часовню ставят, а потом завсегда баню. И только после этого жизнь начинается — дома строят, государевы амбары, частокол от лихих людей да многое другое, без чего острог жить не может.
— С легким паром тебя, пенитель морей, — ехидно поприветствовал Иван Шванвича. Тот уже напарился досыта, вымыл потом мальчонку, и они втроем сидели за столом в чистом белье и подштанниках. Чего чины соблюдать, раз у старинного если не друга, то приятеля находишься!
Тем паче решили в обширном предбаннике «обмывание» совершить, плавание отметить. Таков
