Иркутск, контр-адмиралу Смирнову. И от меня еще одну отправить.
Атаман задумался, а есаул уже открыл тетрадь, взял карандаш и приготовился записывать.
— Приказываю выступить на Иркутск незамедлительно. Проконтролируйте передачу шифровки военного министра «Ангарой». Против правительства Сибири возможно выступление заговорщиков. Забрать все десантные команды и прибыть в Порт Байкал в полное распоряжение контр-адмирала Смирнова. Сегодня из Верхнеудинска выйдет эшелон со спешенным Селенгинским уланским полком. С ним буду лично. Действовать энергично и смело, идти на всех парах. Промедление смерти подобно. Дайте скорее на подпись, потом занесите шифровальщикам и немедленно отправляйте.
Атаман размашисто подписался и взмахом руки отправил порученца, а сам задумался. Нет, решение он принял правильное, но отправкой телеграмм он сжег за собой все мосты. Теперь его не пощадят, если переворот завершиться удачей…
— Вашу мать! Мало нам красных, так теперь еще генералы в тылу свару затевают, большевикам на руку играют, сволочи!
— А потому воззвание Сибирского правительства должно быть распространено немедленно, это к вашей же вящей пользе. А то возможны всяческие ошибки отдельных лиц по незнанию, которые нанесут ущерб договаривающимся сторонам. Ведь если вы заполучите хлеб таким путем, пусть даже в результате непреднамеренной оплошности, то мы сразу же вычтем его из того объема, который должны вам передать.
— Но это же…
— Договор дороже денег, господин Троцкий. Если вы не можете контролировать ситуацию, тогда это сделать сможем мы. Поверьте — те десять верст в день, которые вы отвели для нас на продвижение по мере эвакуации ваших частей и советской администрации, мы легко можем изменить с вами на полсотни, если вы на это согласны?
— Не думаю, что нам следует вносить такие изменения, — отрезал Троцкий. — Давайте оставим все, как есть.
— Впрочем, ваша администрация может расплачиваться с крестьянами сибирскими денежными знаками, которые свободно обмениваются по определенному курсу. Советская власть, как мне известно, продолжает использовать сибирские ценные бумаги и деньги в хождении.
— Так оно и есть, господин генерал, — взгляд Троцкого чуточку вильнул, и Арчегов понял, что тот замыслил подложить «свинью». Вопрос только в том, где, в чем и когда?
С другой стороны, вся эта «торговля» была длинной прелюдией к главной проблеме, которую было необходимо срочно разрешить. И Константин решительно приступил, четко выговаривая слова:
— И еще одно — в течение этого полугода множество сибиряков и казаков было арестовано или депортировано из отходящих к нам областей. Сибирское правительство озабочено их судьбой и настоятельно требует их возвращения на постоянное место жительства. Вы не имеете право распоряжаться жизнями граждан другого государства по собственному разумению и исходя из государственной политики. Мы продолжаем требовать их немедленного возвращения, немедленного! Независимо от того, какие деяния ваши чекисты им инкриминируют…
— Это внутреннее дело Советской власти по отношению к ее врагам! Вы не имеете права вмешиваться…
— То есть вы желаете и даже провоцируете нас, чтобы на ваш террор мы нашли адекватный ответ? Вы считаете Сибирское правительство и меня лично, как военного министра, настолько равнодушными и нерешительными? Вы думаете, что мы будем продолжать спокойно смотреть, как карательные органы вашего государства расправляются с гражданами нашей страны?! И злостно нарушаете тем самым условия перемирия, которые вы же и подписали с нами в марте этого года!
— Но ведь среди них есть те, что совершили чисто уголовные преступления! Грабежи, мародерство, изнасилования…
— Смею вас заверить, Лев Давыдович, что с криминальным элементом мы ведем самую беспощадную войну. Надеюсь, вам об этом докладывали? И не думаете ли вы, что я проявлю снисхождение к преступникам там, где объявлено военное положение?!
— Нет, я так не думаю и не считаю, Константин Иванович. В решительности вам не откажешь!
— Так в чем же дело?
— Я думаю, товарищ Дзержинский пойдет вам навстречу и отдаст необходимые распоряжения.
— Когда? И желательно, чтобы не имелось бы всяких изъятий и исключений. Все сибиряки, находящиеся на вашей территории, должны быть возвращены на родину. А также те люди, кто был арестован на нашей территории и перевезен за Урал! В свою очередь Сибирское правительство гарантирует, что все желающие переехать в Советскую Россию будут туда и отправлены. Перевозка будет происходить за государственный счет, а имущество справедливо оценено, с выплатой золотом. Вас такой подход устраивает, господин Троцкий?
— Более чем, господин генерал. Что касается изложенного ранее требования, то вы сегодня переговорите с товарищем Дзержинским. Я искренне надеюсь, что вы с ним найдете способы разрешения этой проблемы! Препятствий для этого я не вижу!
— Я надеюсь на позитивное решение, господин Троцкий. А потому от имени Сибирского правительства позвольте мне сказать следующее. Это очень важно, Лев Давыдович — вы можете рассчитывать на нас в вашей справедливой войне с польскими интервентами, недавно нагло захватившими Киев — «мать городов русских»!
Арчегов говорил с все нарастающим гневом, который выплеснулся на упоминании Киева. И тут же заговорил более спокойным тоном:
— Какую военную или иную помощь вы бы хотели получить от нас? Я имею в виду не только Сибирь, но и казачьи образования, а также южно-российскую государственность, что представляют сейчас «Вооруженные силы на юге России» генерала Деникина.
Делая это заявление, Арчегов специально сделал каменным выражение лица, без малейшего проблеска эмоций. А вот Троцкий впервые потерял самообладание, и хотя растерянность длилась всего секунду, генерал успел заметить, как сверкнули глаза «льва революции», с нескрываемым торжеством и презрением…
— Гениальная конструкция, безнадежно испорченная исполнением. Ну, уже не совсем так. Вернее, совсем не так!
Командир отдельной роты морской пехоты капитан-лейтенант Тирбах снова взял в руки новую автоматическую винтовку, не в силах от нее оторваться. Два месяца назад ижевские оружейники выдали первый экземпляр — его отстреливал здесь же, в Порт-Байкале, генерал Арчегов и остался очень недоволен полученным результатом.
Петр Игнатьевич видел, с каким непонятным для него раздражением вертел в руках данное оружие генерал, как сказал он эту фразу, которую моряк сейчас повторил с нескрываемым удовольствием.
Еще бы не радоваться — за это время, с марта по май, ижевские мастера-оружейники совершили невозможное. Тот ворох замечаний, что высказал им военный министр, почему-то ругая при этом и себя, сейчас был почти полностью устранен.
Металл тускло отсвечивал, винтовка приятно оттягивала руки — вес как у снаряженной «мосинки», но сама намного короче, ствол всего в 48 сантиметров, как у японского карабина, у которого он, впрочем, заимствован. Снизу, как у автомата Федорова, единственного в армии, непонятно как попавшего в Сибирь, крепился магазин на двадцать патронов.
Испытания были проведены сегодня с утра — Тирбах не смог удержаться от распирающего любопытства. Конструкция 1916 года вчистую проиграла новорожденному конкуренту. Тот бил точнее, кучнее и, что самое важное, не заедал. Вот только стрелять нужно было короткими очередями по 3–5
