местная префектура даже не стала выставлять на торги. Дома его разграбили, виноградники были заброшены, но других хозяев у имущества не было. Поэтому первым, кому император возвратил все его имущество в Бургундии, был воспитанник императора маркиз де Сент-Этьен. После победы под Аустерлицем, где Арман проявил чудеса храбрости и блестяще провел атаку своих егерей на позиции русско-австрийской армии, смяв каре противника, в награду от императора Наполеона он получил дворец своего отца в Фонтенбло и дом их семьи в Париже на улице Гренель.
Тогда же император, обожавший устраивать выгодные браки, начал искать маркизу невесту, но все предлагаемые девушки Арману не нравились, и император оставил своего воспитанника в покое. Перед началом русской кампании он вызвал молодого человека к себе и показал ему несколько донесений из Лондона, написанных министру внешних сношений Франции Талейрану агентом по имени Виларден. Наполеон сообщил маркизу, что его двоюродный брат барон де Виларден, много лет считающийся другом графа Прованского, на самом деле шпион Талейрана. Талейран держит его за горло тем, что хранит доносы барона на всех его многочисленных родственников, которых тот выдавал, чтобы со временем остаться единственным наследником в роду и получить имущество всех семи детей своего покойного деда.
— Смотри, Арман, погибнешь бездетным — исполнишь мечту этого мерзавца, он заберет все твои виноградники и дворцы! Обещай мне, что после этой кампании ты выберешь себе невесту или согласишься жениться на той, что для тебя подберу я, — потребовал император.
— Обещаю, ваше императорское величество, — согласился Арман, которому стало противно, что он долгие годы служил мишенью для козней мерзавца.
Сейчас, подъехав к широким мраморным ступеням загородного русского дома, больше похожего на дворец, очаровавшего его красотой и величием, он снова вспомнил свой дом в Париже, дворец в Фонтенбло и свою истребленную семью.
Приказав занять под штаб главный дом имения, полковник разместил эскадроны в служебных помещениях поместья и в большом селе, расположенном за парком. Седому управляющему, с горестным лицом смотревшему на колонну верховых, въезжающих на подъездную аллею главного дома, он сказал, что усадьба останется целой, если его солдат будут исправно обеспечивать едой и фуражом для лошадей. Управляющий развел руками, показывая, что он не понимает по-французски, тогда маркиз выхватил саблю из ножен, приставил к шее управляющего и знаком указал ему на себя, на стоящих рядом офицеров и на лошадей, привязанных к кольцам коновязи. Старик закивал головой, показывая, что он понял полковника, и на шатающихся ногах пошел в сторону кухни. Скоро он вернулся в сопровождении дворовых слуг, несущих на спинах мешки с запасами из кладовых. Арман кивнул, показывая, что его поняли правильно, что он доволен, и пошел в сопровождении двух своих ординарцев осматривать главный дом.
Изнутри дом был еще великолепнее, чем снаружи. Широкая мраморная лестница с резными перилами плавной спиралью поднималась в высоком вестибюле с куполообразным потолком, с которого свисала огромная люстра из позолоченной бронзы. На первом этаже маркиз нашел большую гостиную, две столовые, зеркальный бальный зал с белыми колоннами, множество проходных комнат, значения которых он не знал, и кабинет хозяина дома. Здесь же были переходы в боковые флигели, соединенные галереями с главным домом. В одном флигеле располагалась кухня и подсобные помещения, а другой, видимо, был гостевым, поскольку все три этажа в нем занимали спальни: на первых двух — роскошные, для знатных гостей, а на третьем — простые, для прислуги и сопровождающих лиц.
Все убранство комнат — мебель, ковры, зеркала, люстры — говорило опытному глазу, что хозяева имения были очень богаты, а хозяйки дома в нескольких поколениях отличались отменным вкусом. Поскольку мебель, украшавшая дом, была, в основном, французской, Арман отметил отлично подобранные отделанные золотом драгоценные гарнитуры времен регентства и Людовика XV, великолепно сохраненные, с новой обивкой, повторявшей подлинные рисунки. Их оттеняла своей обманчивой простотой более массивная и строгая мебель в стиле классицизма, украшенная темной бронзой. Гардины, ковры, лежащие на узорном паркете, зеркала в позолоченных рамах и, конечно, роскошные хрустальные люстры и светильники — все в интерьерах было подобрано с изящной гармонией.
Но больше всего его заинтересовали портреты хозяев. В гостиной над камином висел большой портрет голубоглазой красавицы в белоснежном парике, одетой в вишневое платье, расшитое серебром, бывшее в моде лет шестьдесят назад. За спиной дамы стоял очень высокий красивый мужчина в красном с золотом камзоле и с лентой через плечо. Красавица смотрела гордым взглядом победительницы, приподняв одной тонкой белой рукой пышную юбку, а другой изящно указывая на приколотый к груди усыпанный бриллиантами маленький женский портрет. Арман решил, что дама, скорее всего, была фрейлиной русской императрицы и давно умерла, это — бабушка или прабабушка нынешних хозяев.
В столовых он нашел портреты хозяев дома еще более ранней поры — такие наряды носили почти век назад. Но в кабинете он увидел большой портрет одетой в современное платье хрупкой молодой женщины с большими чуть раскосыми серыми глазами, которая в окружении четырех девочек разного возраста стояла на фоне дома, по которому он сейчас ходил. Только портрет был сделан летом, и цветники на террасах, сейчас зияющие черными квадратами вскопанной земли, буйно цвели, переливаясь яркими красками. Девочки, все совершенно очаровательные, были одеты в разноцветные платья, оттеняя простое белое одеяние своей матери. Портрет производил потрясающее впечатление, видимо, художник сам попал под обаяние этой чудесной женщины с красивыми дочками, и написал их с нежностью и восхищением.
Арман подошел ближе и стал рассматривать лица детей. Старшая девочка лет двенадцати с золотистыми волосами, большими темно-голубыми глазами и тонкими чертами лица напоминала даму с портрета в гостиной, а ее сестра с яркими зелеными глазами была нежной копией кавалера этой дамы. Малышка, прижавшаяся к ногам женщины, раскосыми серыми глазами напоминала мать. Только четвертая девочка, совсем светлая блондинка с необыкновенными янтарными глазами ни на кого не была похожа.
— Как полезно смотреть на портреты. Наши хозяева имеют четырех дочерей. Одна похожа на бабушку, другая — на дедушку, а третья — на мать. Очень приятно познакомиться. — Маркиз шутливо поклонился даме на портрете и пообещал: Я постараюсь не злоупотребить вашим гостеприимством. В вашем доме будут жить только офицеры.
Он прошел в бальный зал, где его ждали офицеры полка, и обратился к ним:
— Господа офицеры, в этом доме живет семья, где имеются четыре юные дочери и милая мать. Прошу вас занять спальни правого флигеля, они очень комфортабельны и мы будем все вместе, что важно с точки зрения безопасности. Обедать мы будем здесь, в столовой, а заседания военного совета предлагаю проводить в кабинете хозяина — это все здесь, на первом этаже. Я не запрещаю вам брать себе в качестве трофеев любые понравившиеся вещи, но прошу воздержаться от вандализма и ничего не портить. Как самая галантная нация Европы, уходя, мы оставим этот дом женщинам, которым он принадлежит, неоскверненным. А сейчас выбирайте комнаты во флигеле, я занял первую по коридору на втором этаже, остальные — ваши.
Он отпустил офицеров и направился на кухню, определить, на сколько человек в ней можно готовить, но услышал за спиной топот каблуков. Его догонял один из двух его ординарцев, которых он отправил осматривать второй этаж.
— Господин полковник, — показывая рукой наверх, сообщил ординарец, — там наверху в одной из спален лежит больная девушка, похоже, что она — хозяйка этого дома, за больной ухаживает горничная. Я попытался расспросить служанку, но она меня не понимает.
Арман пошел наверх. На втором этаже были расположены спальни хозяев и членов семьи. В другой раз маркиз с удовольствием осмотрел бы их, но ординарец вел его в конец широкого коридора к самой последней комнате. Открыв дверь, он пропустил Армана вперед. В помещении царил полумрак. Около стены стояла испуганная девушка в одежде горничной, а на кровати, потерявшаяся под широким одеялом, лежала худенькая фигурка в белой ночной рубашке со спутанными короткими кудрявыми золотистыми волосами. Глаза девушки были закрыты, а все лицо покрывали уже проходящие желтоватые синяки, с небольшими лиловыми пятнышками. Но отека на лице уже не было и, несмотря на болячки, безобразящие лоб, скулы и рот девушки, Арман сразу узнал старшую дочь с портрета, которым он только что любовался. «Вот это сюрприз», — подумал он.
Но девушка была больна неизвестно чем, следовало найти переводчика. Полковник сделал знак горничной подойти и спросил ее:
