киническое Евангелие, в которое он теперь окончательно уверовал. Он почти целиком посвятил себя распространению своих новых идей, и показательно, что его пропаганда была действительно направлена против Домициана и его методов правления. Запрещение жить в Вифинии много говорит об условиях, сложившихся на Востоке: то влияние, которое имела бы проповедь Диона на его родине, представляло угрозу для императора.
Если мы обратимся к вопросу о содержании его пропаганды, то из его речей и из того, что нам известно о деятельности философов в Риме, мы увидим, что здесь на первом месте стоит обличение тирании, которая идентифицируется с правлением Домициана. Такова ее негативная сторона. Была ли у противников Домициана в запасе еще и другая, так сказать, положительная часть программы, которую они противопоставляли тирании? Позднее, уже при Траяне, Дион поведал императору и всем нам, каким он представляет себе идеальное устройство Римской империи и вообще идеальное государство. Тирании он противопоставляет стоическое и киническое царствование и живописует его такими красками, что его картина, по крайней мере отчасти, напоминает методы правления принципата времен Траяна. Согласно общепринятому мнению, Дион и оппозиция рисовали такую картину, поняв, что им ничего не остается, как только примириться с монархией, и, делая хорошую мину при плохой игре, объявили монархию Траяна басилеей стоических философов; считают, что они скрепя сердце отказались от своих республиканских идеалов. Я не вижу оснований для такого вывода. Мне представляется, что оппозиция с самого начала, за исключением, может быть, единичных случаев — если Гельвидий Приск и впрямь был убежденным республиканцем, — признавала принципат, но, приняв точку зрения Антисфена, младших киников и стоиков, выдвинула требование, чтобы принципат перестроился, приспособившись к идеалу стоической и кинической басилеи. Программа стоического и кинического царства, которую предлагает Дион, достаточно известна, так что здесь не нужно останавливаться на ее анализе. Основные ее пункты следующие: царь избран божественным провидением и действует в совершенном согласии с волей высшего бога; сам он при жизни не является богом; власть для него — не личная привилегия, а долг; вся его жизнь — это труд
Поэтому я полагаю, что противники Флавиев в большинстве случаев не осуждали принципат как таковой; их отношение к нему, скорее, совпадало с позицией Тацита. Они его признавали, но желали, чтобы он как можно более приближался к басилее стоиков и как можно менее походил на то, что они понимали под тиранией, воплощение которой они видели в военной тирании Калигулы, Нерона и Домициана. Вступление на престол Нервы и Траяна положило конец противостоянию, существовавшему между основной массой населения (в особенности между просвещенным слоем городской буржуазии) и носителями императорской власти. В речах Диона о царской власти, с которыми он выступал перед Траяном и которые затем, очевидно с одобрения императора, не раз повторял в крупнейших городах Востока, были сформулированы те пункты стоической доктрины, которые согласился принять принципат, и те уступки, на которые, со своей стороны, согласилась пойти доктрина во имя требований реальной жизни.
Согласие армии с таким мирным разрешением конфликта, выразившееся в том, что она после него на протяжении целого столетия хранила спокойствие и не выходила из повиновения, объясняется тем, что солдаты не были сторонниками военной тирании, а готовы были приветствовать решение этого вопроса в духе требований общественного мнения, выражаемого образованными слоями населения всей империи. Принципат II в. по Р.Х., просвещенная монархия Антонинов, означал победу образованных классов, подобно тому как принципат Августа означал в свое время победу сообщества cives Romani. Призрак восточной монархии, взращенной на почве военной тирании, на сей раз был благополучно изгнан, однако, как мы увидим далее, одержанная над ним победа оказалась последней.
Условия компромисса, заключенного между образованной частью населения и императором, нигде не сформулированы и не закреплены документально. Конституция Римской империи, как это было всегда от начала римской истории, по-прежнему оставалась неписаной. Все изменения сводились, в сущности, к приспособлению императорской власти к новым условиям, что отнюдь не уменьшило ее полномочий. Что касается власти императора, то она, напротив, даже еще больше увеличилась. Единовластное господство принцепса над всеми классами населения было признано как факт и как необходимость. Без единовластной воли верховного правителя Римская империя неизбежно бы распалась. Бюрократический аппарат императорского чиновничества беспрепятственно продолжал развиваться. Однако вновь стал подчеркиваться основной принцип, лежавший в основе принципата Августа. Император не был монархом восточного толка; он был верховным должностным лицом Римской империи, римских граждан и провинциалов. Он не избирался каким-либо конституированным собранием, но в то же время его власть не передавалась преемнику исключительно по праву кровнородственной связи от отца к сыну. Император усыновлял лучшего из лучших, т. е. лучшего из числа своих пэров, представителей сенаторского сословия, игравшего роль питомника государственных деятелей и будущих императоров. Сенаторское сословие было хорошо подготовлено для исполнения этой задачи, так как все его члены посвящали свою жизнь служению на государственном поприще. Императорская власть рассматривалась не как личная привилегия, а как долг и служение, возложенное на ее носителя по воле бога и сената. Император как бы олицетворял собой империю, и потому власть императора, равно как и его особа, были одинаково священны и представляли собой предмет религиозного почитания. В императоре получало свое воплощение величие государства. Он был не хозяином государства, а его первым слугой; служение государству было его долгом. Находясь с армией, он должен был нести все тяготы военной службы наравне с рядовыми солдатами. Находясь в столице, он должен был выполнять свои обязанности у кормила государственного правления, трудиться денно и нощно, не жалея сил, заботясь о безопасности и благополучии государства. Поэтому, соответственно своему высокому положению, он должен был вести жизнь, не похожую на жизнь обыкновенных смертных, и при этом соблюдать величайшую скромность и умеренность. Его личное состояние растворилось в государственном. Все, что принадлежало императору, принадлежало и государству; все, что принадлежало государству, принадлежало также и императору. Только с этой точки зрения можно понять одно странное высказывание Антонина Пия. После того как его усыновил Адриан, он в ответ на какой-то упрек своей жены сказал: «Неразумная женщина! Отныне, когда мы предназначены занять императорский престол, мы потеряли и то, чем раньше владели». Возможно, что эти слова придуманы, но они показывают, как понимали тогда положение императора. В семейной жизни император должен был подавлять в себе отцовские чувства; он обязан был выбрать среди пэров лучшего человека и передать ему престол путем усыновления.
Вот так выглядят принципы государственного мышления, которые исповедовали все римские императоры II в. вплоть до Коммода. Трудно представить себе, чтобы такое единодушие было результатом случайного совпадения, чтобы система усыновлений сложилась по той причине, что все императоры до Марка Аврелия не имели родных сыновей, и чтобы одинаковость политики императоров могла объясняться индивидуальными особенностями характера совершенно разных людей. Ведь и Траян — великий воин и
