тактичный сеньор. — Пере, позови сеньору в черно-зеленом платье.
Из глубины лавки появился юный подмастерье, вышел наружу и вскоре вернулся с Бонафильей.
— Что скажешь о них? — спросила Ракель, поднимая руку в перчатке.
— Они тебе слишком велики, — ответила Бонафилья, глядя на окошки лавки, где ее внимание, очевидно, привлекла полосатая кошка, которая умывалась, сидя на освещенном солнцем месте.
— Я знаю, Бонафилья. А помимо этого? Они превосходно сшиты. Может, захочешь заказать здесь пару перчаток.
— Обязательно закажу, Ракель, — сказала она, рассеянно глядя на перчатки, — но не сейчас. Пожалуй, выйду снова. Мне здесь жарко.
Ракель посмотрела ей в спину, недоуменно хмурясь. Утреннее солнце только что проникло в окна лавки, но там было очень прохладно. Она слегка дрожала, и казалось невозможным, чтобы Бонафилье было жарко. Чтобы охладиться, она стояла под солнцем за дверью, повернувшись так, чтобы видеть всех, проходящих по пересекающимся улицам. Было ясно, что она высматривает кого-то. Ракель раздраженно вздохнула. Она не собиралась играть роль дуэньи и тюремщицы, а также компаньонки.
— Юная сеньора нездорова? — спросил перчаточник. — Могу я чем-то помочь?
— Все в порядке, — ответила Ракель, улыбаясь как можно беззаботнее, — кроме того, что мы только что приехали в Перпиньян. Моя подруга собирается выйти замуж и остаться здесь. Она хотела провести утро, ходя по лавкам, но стала в незнакомом окружении слегка нервозной и встревоженной.
— Да. Совершенно понятно, — сказал перчаточник, разглядывая в окно богатый наряд Бонафильи с усилившимся интересом.
— Я уезжаю после свадьбы, — сказала Ракель, — иначе бы заказала для себя пару таких перчаток. Но понятно, что такой тонкой работы за день-два не сделать.
— Совершенно верно. Их выделка требует времени. Не будь у мадам руки такими тонкими, она могла бы купить эти, — сказал перчаточник. — Они еще не были готовы, как заказчица лишилась возможности их взять.
— Умерла? — спросила Ракель.
Он кивнул с подобающе скорбной миной.
— Притом совершенно неожиданно. Она тоже покупала одежду к свадьбе, а теперь оставила опекуна и жениха в отчаянии…
— И вас с парой красивых, но необычных по фасону перчаток, — сочувственно сказала Ракель. — Как я догадываюсь, неоплаченных. Не всем нравятся необычные фасоны.
— Совершенно верно, сеньора. Не могу сказать, сколько часов работы ушло на эту пару. Вас бы это потрясло.
— Не сомневаюсь, — сказала Ракель. — Сколько вы просите за них? Конечно, мне они велики, но должны подойти моей родственнице. И у нас в Жироне есть перчаточники, которые, если понадобится, могут сделать небольшие изменения.
— Двенадцать су, — сказал хитрый владелец лавки.
— Это высокая цена за перчатки, которые вы не можете продать, и которые могут не подойти моей…
— Одиннадцать, — сказал он, бросив на нее быстрый взгляд. Ракель ответила взглядом без малейшего проблеска интереса в ее ясных, темных глазах. — Но поскольку вы цените изящные перчатки больше, чем большинство женщин, приходящих в мою лавку, десять су, сеньора.
Ракель развязала шнурки сумочки и отсчитала десять тяжелых серебряных монет. Лавочник завернул перчатки в кусок шелка, она положила крохотный сверток в сумочку, и тут вошла Бонафилья.
— Зачем ты купила эти перчатки? — спросила Бонафилья, когда они вышли наружу. — Они тебе не подходят.
— Для Даниеля, — ответила Ракель. — Он постоянно ищет новые фасоны, а в этой паре крой отличается от жиронских перчаток. Ему будет интересно. Изучив эти перчатки, он может подогнать их под мою руку. Чего ты все время выбегала из лавки? Плохо себя чувствуешь?
— Дело не в этом. Я совершенно здорова. Только… — Она повернулась и быстро зашагала по улице.
— Бонафилья, — спросила Ракель, догнав ее и схватив за руку, — что происходит?
— Ничего, — ответила Бонафилья, ускоряя шаг. — Не приставай больше ко мне со своими вопросами. Я больше не могу выносить этого.
— Ясно, что-то неладно, — сказала Ракель. — В чем дело? И кого ты искала?
— Никого. Клянусь. Я не искала никого.
— Отлично, — сказала Ракель. — Тогда пошли обратно в дом сеньора Иакова.
Какое-то время они шли молча. Когда дошли до тихой части улицы, Бонафилья остановилась и повернулась к дочери врача.
— Ракель, — неуверенно заговорила она, — я слышала, что те, кого ты лечишь, могут сказать тебе что угодно, и ты никому этого не передашь. Это правда.
— Я никому не передам того, что пациент сказал мне по секрету, — ответила Ракель.
— Если я скажу тебе кое-что, обещаешь не передавать папе или Давиду?
— Может, и не передам, — сдержанно ответила Ракель, — однако это будет зависеть от того, что услышу.
Напоминать Бонафилье, что она не ее пациентка, Ракель не стала.
Бонафилья раздраженно тряхнула головой, ослабив вуаль. Ветерок поднял ее и забросил на плечи, открыв лицо полностью.
— Вчера я выходила в город.
— Я слышала об этом, — сказала Ракель.
— Как? Как мог кто-то узнать?
— Очень просто. Кухарка видела, как вы с Эсфирью выходили тайком, когда все отдыхали.
— Кухарка! С чего она шпионила за мной?
— Она не шпионила. Но если собираешься совершать украдкой прогулки после полудня, имей в виду, что в большинстве домов кухарка и кухонная прислуга уходят в свои комнаты последними. Почему ты выходила?
— Я не находила себе места, — ответила Бонафилья. — Было невыносимо сидеть запертой в этом доме.
— Запертой?
— У меня было такое чувство, поэтому я взяла Эсфирь и вышла. Мы подошли к воротам гетто и направились к реке. Когда мы шли по улицам, где городские здания, дворы и все такое, как думаешь, кого я увидела?
— Фелипа? — спросила Ракель.
Бонафилья побледнела, то ли от шока, то ли от удивления.
— Как ты узнала?
— Нетрудно догадаться. Кого мы знаем в Перпиньяне? Нашего попутчика и членов семьи Давида. Может, ты знаешь своих родственников, но я их не знаю.
— Их знают только мой брат и отец, — сказала Бонафилья.
— Значит, это не могли быть они. А мы бы знали, если б друзья или соседи из Жироны находились здесь. Поэтому было б очень странно, если ты встретила кого-то другого.
— Пожалуй, — сказала Бонафилья. — Я об этом не подумала.
— Ты увидела Фелипа. Что произошло?
— Ничего, — уклончиво ответила Бонафилья. — Мы поговорили.
— И только? — спросила Ракель. — Ты встретила Фелипа, поговорила с ним. Чего же беспокоиться о сохранении этого в тайне? Ты вышла со спутницей, случайно встретила едва знакомого человека, обменялась с ним несколькими словами. Думаю, ты могла бы сказать об этом кому угодно.
— Да, — неуверенно сказала Бонафилья. — Но все было не совсем так.
— Бонафилья, либо ты расскажешь мне, что случилось, и побыстрее, чтобы закончить к тому времени, когда мы подойдем к воротам гетто, или позволь мне спокойно подниматься по склону.
