Но Раймон Форастер вновь обратился за советом к врачу только в ближайшую среду.
— Сеньор Исаак, — говорил он, снова сидя в доме врача, на столе сбоку него стояла чаша холодного вина, разбавленного водой, — после разговора с вами и выполнения ваших советов я вскоре стал чувствовать себя гораздо лучше и сильнее. Со временем окреп и вернулся под жаркое солнце, проводил большую часть каждого дня за усердной работой в саду и на винограднике, Думал, это меня излечит.
— И не излечило?
— Нет, Я легче засыпаю, но вскоре сновидения начинаются снова. Особенно в последнее время.
— Что это за сны? — спросил Исаак. — Они всегда одни и те же, сеньор Раймон? Или каждую ночь разные?
— Ни то ни другое, — задумчиво ответил Раймон. — Сны различные, но, кажется, связаны друг с другом. Мне снятся одни и те же два-три места и события, только, когда вижу их, они всегда разные.
— Можете сказать, какие места и события видите? Когда мы ищем причины, дурные сны вообще одно дело, повторение одного и того же сна вновь и вновь совсем другое.
— Они становятся хуже, — заговорил Раймон. — И более частыми. Но вот о чем они, сказать трудно. Во многих — в большинстве — появляется женщина. Она очень высокая и красивая, в белом платье, распущенные волосы спадают ей на плечи. Мне время от времени приходит в голову, что, возможно, это моя мать.
— Она похожа на вашу мать? Или просто знаете во сне, что это она?
— Сеньор Исаак, я не помню матери. Кажется, помню какую-то женщину, но не знаю. Не имею представления, как она выглядела…
— Она мертва?
— Должно быть. Люди, которые меня вырастили, говорили, что я сирота.
— Расскажите, что затем происходит во сне.
— Как я только что сказал, волосы ее спадают на плечи, и они загораются. Она громко зовет меня на помощь. — Голос его от страха стал напряженным. — Я отчаянно пытаюсь подбежать к ней, но между нами толпа. Когда наконец прорываюсь сквозь преграждающих путь, на земле только череп. — Раймон сделал глубокий, дрожащий вздох. — Потом мне снится узкое, темное ущелье. Холодно, очень холодно, дует ветер, идет дождь. Я пытаюсь бежать, голос позади кричит, чтобы я спешил, но я не могу, и меня настигает высокий мужчина в темном плаще. Рука его, холодная, костлявая, впивается мне в плечо. Тут я обычно просыпаюсь, хотя сон как будто бы продолжает длиться. — Он умолк, чтобы отдышаться, словно после крутого подъема. — Не уверен, сеньор Исаак, что смогу еще долго это выносить. Я измучился.
— В этих снах вы ребенок, раз все окружающие такие высокие и сильные? Люди говорят, вы крупный человек.
Раймон с любопытством посмотрел на врача.
— Должно быть, хотя во сне у меня не бывает сознания, что я ребенок. Это просто я.
— Что вы знаете о себе? — спросил Исаак. — О своей семье и прошлом?
— Знаю, что родители не из той деревни, где я рос. Однако самые ранние воспоминания связаны с нею.
— Что скажете по поводу своей фамилии, Форастер? Она обычная в той деревне?
— Нет. Собственно, это не фамилия, а описание. Мой отец и я были «чужеземцами», вот нас и назвали Форастер.
— Но это предполагает, что вы — или ваш отец — приехали из какого-то другого места, скажем, более дальнего, чем ближайший город.
— Возможно, только я не знаю, откуда. Не помню, чтобы где-то жил кроме провинции Льейда и этой. Мы уехали из Льейды, потому что мне посчастливилось жениться на хорошенькой молодой вдове с сыном- младенцем. Помимо того, что сохраняла контроль за владением мужа в Льейде, которое теперь принадлежит ее сыну, Пау, она унаследовала землю здесь. Мы сдаем в аренду льейдские поля и виноградники, пока Пау не захочет распоряжаться ими и переехать туда.
— И вы никогда не спрашивали о своих родителях? Что сталось с ними?
— Никогда. Теперь мне это кажется странным, но я был счастлив в Льейде, счастлив с доброй супружеской парой, которая меня вырастила. Может быть, боялся, что если заикнусь о своей семье, меня отправят обратно в какое-то холодное, мрачное место, где жизнь не такая приятная.
— Наподобие холодного, мрачного места в ваших сновидениях, — негромко произнес Исаак. — Я дам вам другую смесь, — добавил он, не дожидаясь ответа, — в надежде, что она поможет. Вам нужно хорошо питаться, совершать долгие, приятные прогулки и уходить в обычные, повседневные дела. Это тоже должно бы помочь.
Исаак спустился во двор со своим пациентом, убедясь, что он получил новую травяную смесь для успокоения души, и присоединился к членам семьи, сидящим на солнечном свете.
— Ну и как мой сын? — спросил он.
— С каждым днем становится все более ненасытным и требовательным, — ответила не без самодовольства Юдифь. — Возьми его на руки, почувствуй, каким тяжелым он стал всего за несколько недель. Теперь проснется только после полудня, — добавила она. Положила запеленутого младенца Исааку на руки и снова села. — Как твой новый пациент? Выглядит он лучше, но вид у него какой-то непонятный.
— Он пребывает в замешательстве, так как считает, что у него есть все нужное человеку для счастья, однако по какой-то необъяснимой причине счастья нет.
— Значит, в его жизни что-то изменилось, — сказала Юдифь. — Мне это кажется ясным.
— Я думал об этом, — сказал ее муж, стараясь, чтобы в голосе не звучало снисходительности, — но он клянется — не случилось ничего такого, чтобы нарушить ход его жизни.
— Сознает он это или нет, — твердо ответила Юдифь, — что-то произошло. Ни с того ни с сего таких вещей не бывает.
— Почему во дворе так тихо?
— Ракель в новом доме, смотрит, что нужно сделать, и куда расставить вещи. Что до близнецов, Натан в школе, а Мириам так завидует мастерству Хасинты, что решила научиться стряпать. Вениамин спит у тебя на руках. Скоро все кроме Вениамина проголодаются, и шум поднимется снова, Мордехай прислал посыльного, просит тебя зайти к нему во второй половине дня. Исаак, что происходит? Я знаю, тут что-то есть. Я это чувствую.
— Может быть, ничего, может быть, что-то, но в любом случае это неважно. Понимаешь? Ракель останется замужем за человеком, которого любит, Вениамин будет становиться все больше и сильнее, а ты по-прежнему будешь моей очень любимой женой. Если подождешь до тех пор, когда вернусь от Мордехая, мы улучим еще минуту тишины, и я расскажу тебе все, что смогу.
— Скажи, Франсеска, какой была твоя мать? — спросила Сибилла, когда они сидели в залитом солнцем дворе за вышиванием.
— Моя мать?
— Да — в конце концов она была сестрой моей бабушки, а бабушка была для меня почти матерью. Интересно, были они похожи?
Франсеска вздрогнула и уколола палец иголкой.
— Ой, — сказала она. — Я окровавлю всю мою работу.
— Тогда отложи вышивание, — сказала Сибилла. — Пусть кровь каплет на землю, пока не остановится, а потом я перевяжу палец. — Оторвала полоску от лоскута в рабочей сумке. — Ты знала свою мать?
— Конечно, — ответила Франсеска. — Она меня вырастила.
— Ты похожа на нее? Или пошла в отца?
— Не знаю, — сказала Франсеска. — Мой палец…
— Ну, все, — сказала Сибилла, аккуратно перевязав его. — Бабушка всегда говорила, что я больше похожа на отца. Поэтому я не ожидала, что буду похожа на тебя. И мы непохожи. У тебя такие красивые, гладкие, блестящие волосы.
