стирать краску с лиц Агэмаки и Окицу, подготавливая их к демонстрации новой косметики. Агэмаки смотрела в зеркало на их с Окицу чистые лица. Ее кожа была желтоватой и сухой, чуть впалой под скулами. Молодое личико Окицу сияло свежестью и совершенством. Окицу улыбалась их отражениям, Агэмаки кипела от зависти.
Весь свой брак с главным старейшиной Макино она провела в страхе, что наскучит мужу, который нуждался в новизне ощущений, чтобы тешить свою гордость и поддерживать возбуждение. И он предпочитал молоденьких. Агэмаки никогда не любила Макино, зато любила статус, который ей обеспечивал брак с ним, и вещи, которые можно было купить на его деньги. Она изо всех сил пыталась сберечь молодость и красоту, которые привлекли мужа, но Макино начал искать забавы в квартале увеселений, а не в ее спальне. Попытки соблазнить его и вернуть обратно ни к чему не приводили. В день, когда Окицу стала наложницей Макино, Агэмаки поняла, что ей недолго осталось быть женой главного старейшины. У нее не было ни семьи, ни политических связей, которые бы привязали к ней Макино. Но Агэмаки не собиралась отдавать мужа за просто так.
Владелец накладывал на ее лицо новую краску.
— Это мельчайшая, белейшая рисовая пудра, смешанная с воском камелии наилучшего качества, — похвастал он.
Окицу, которой занимался продавец, воскликнула:
— Смотри, Агэмаки-сан, она почти скрыла эти ужасные морщины вокруг твоих глаз и рта!
Агэмаки взвилась от ревнивой ярости на беззаботное оскорбление Окицу. Она почти видела, как в глазах ее отражения полыхает огонь. Не в первый раз ей захотелось ударить Окицу. Но вместо этого Агэмаки улыбнулась.
— Жаль, что пудра не маскирует бескультурье и глупость, — ответила она самым ласковым голосом, на который была способна.
Окицу, не заметив колкости, радостно засмеялась, словно Агэмаки пошутила. Агэмаки никогда не позволяла себе выплескивать злобу на Окицу каким-либо другим способом. Она знала, что безобразные сцены лишь вызовут у ее мужа отвращение, поэтому оказала Окицу радушный прием в их доме. Она подружилась с девчонкой и молча страдала, слушая, как ее муж играет с наложницей и презренным актером в сексуальные игры. Более того, она ничем не выдала свою ненависть к Макино, который предпочел ей новую женщину, и страх, что он ее выгонит. Она выжидала, строя планы мести. Теперь прошлое самообладание принесло ей такие плоды, о которых она и не подозревала.
Сёсакан-сама сёгуна допросил ее после убийства, явно полагая, что она могла прикончить мужа. Но Агэмаки не боялась, хоть была в личных покоях той ночью и занимала положение жены, которую потеснила молодая соперница. Ее поведение говорило, что она не против Окицу. Никто не мог сказать сёсакану-сама другое. Чтобы уберечься от подозрений, ей надо было всего-то и дальше изображать скромную, безутешную вдову.
Владелец и продавец накрасили Окицу и Агэмаки щеки и губы.
— Как вам? — спросил владелец.
Окицу взглянула на свое отражение и восторженно ахнула:
— Я прекрасна! — Посмотрев на Агэмаки, она добавила: — Ты выглядишь лучше, чем обычно.
Агэмаки выдавила мрачную улыбку.
— У нас есть новые снадобья для смягчения мозолей, — сообщил владелец. — Хотите попробовать?
Когда женщины согласились, он погрузил их ноги и руки и панночки с ароматическим маслом. Потом они с продавцом удалились к другим посетителям.
— Я так волнуюсь за наши отношения с Кохэйдзи, — вздохнула Окицу.
Агэмаки приготовилась к новому утомительному обсуждению амурных дел Окицу. Ее всегда поражало, что девчонка рассказывает о них всем, кто согласен слушать. В ней нет и доли той скрытности, которая присуща Агэмаки. Она-то знает, что компрометировать себя нельзя ни перед кем.
— Я так люблю Кохэйдзи, — призналась Окицу. — Иногда мне кажется, что и он меня любит, а иногда я сомневаюсь. — Она взглянула на отражение Агэмаки в зеркале. — Думаешь, он меня любит?
— Настолько, насколько вообще способен кого-то любить. — Кроме себя, самодовольного осла, подумала Агэмаки. — Ты доставляешь ему неземное удовольствие. — «И только поэтому он терпит такую плаксивую прилипалу как ты». — Прими то, что он может дать. Не ожидай большего.
«Потому что если ты будешь изводить его нытьем, он тебя бросит, вот тогда я посмеюсь над твоими слезами!».
Окицу глубоко вздохнула.
— Вероятно, ты права, — нерешительно проговорила она. — Но как ты думаешь, он женится на мне?
— Если ты совершишь паломничество в храм Канней — возможно.
И возможно, обезьяны научатся летать.
Приободрившаяся Окицу улыбнулась:
— Я так рада, что могу с тобой поговорить. Ты такая мудрая, хотя тебе, наверное, трудно понять, каково это быть молодой и влюбленной.
Агэмаки заскрежетала зубами, пальцы в ванночке с маслом скрючились. Она представила кровавые царапины на лице Окицу.
— Однажды ты поймешь, что в молодости знала гораздо меньше, чем думала. Если доживешь.
Пропустив скрытую угрозу Агэмаки мимо ушей, Окицу воскликнула:
— О, я забыла — ты была влюблена! В главного старейшину Макино. Но я не понимаю, как можно любить такого мерзкого, уродливого старика?!
Окицу выразительно передернулась от отвращения.
Агэмаки пожалела, что здесь нет сёсакана-сама. Он бы увидел, как Окицу ненавидит Макино, и арестовал бы ее за убийство, к вящей радости Агэмаки.
— Я любила мужа за его великолепные качества, — ответила Агэмаки. За деньги и власть прощают многое.
Окицу недоверчиво посмотрела на нее:
— Ты не возражала, когда он привел меня. Ты всегда была так добра ко мне. Если бы мой любимый предпочел другую женщину, я бы ее возненавидела. И убила бы, наверное.
Агэмаки вспомнила, как подсыпала ядовитые травы в чай старой госпожи.
— Мужчина всегда может найти новую женщину, — проговорила она. — Одной не справиться со всеми соперницами.
Она знала, что ее подозревали в убийстве первой жены Макино. Если бы не страх, что из-за еще одной таинственной смерти подозрения укрепятся, Агэмаки давным-давно отправила бы Окицу в преисподнюю.
— Но разве ты не разозлилась на Макино? Я ни разу не видела, чтобы он уделял тебе внимание. Он не хотел тебя, ему была нужна я.
Окицу говорила так, словно тут и думать нечего, любой мужчина в своем уме выбрал бы ее. Совершенно не понимая чувств Агэмаки, она добавила:
— Если бы мужчина так со мной обращался, я бы его убила.
Агэмаки вспыхнула от негодования.
— Будь это Кохэйдзи, ты бы на коленях молила его вернуться, — возразила она.
Окицу уставилась на нее в обиженном удивлении.
— Нет!
Агэмаки решила, что зашла слишком далеко и ненароком открыла свои истинные чувства к Окицу.
— Я просто поддразнила тебя, — мягко улыбнулась она. — Но давай представим, что Кохэйдзи и впрямь тебе изменил. Тогда легче убить его, чем всех своих соперниц. Так больше шансов избежать суда. Да и наказать его приятнее, чем растрачивать гнев на тех, кто не так много значит.
В ночь, когда умер главный старейшина Макино, Агэмаки ликовала — он был весь в ее власти. Какое дикое наслаждение излить ненависть за все обиды, что он ей причинил! Конечно, его смерть оказалась не
