было тихо и мирно. А у меня на душе тревожно. Я лежала в кровати и думала о будущем. В последние месяцы муж со мной почти не разговаривал, только иногда бросал намеки, что устал меня содержать. «Это твое кимоно жутко дорогое!.. Неужели тебе и правда надо столько слуг?» — передразнила она. — Я знала, что он собирается развестись со мной. И еще знала, что он оставит меня без единого медяка. Мне пришлось бы вернуться в храм Асакуса Дзиндза. Я бы не унаследовала деньги, которые он мне обещал, когда мы поженились. Я бы лишилась всего. Я бы стала никем.
Она вновь вспыхнула от гнева. Сано почти видел, как пламя пожирает маску безмятежности и спокойствия.
— В ту ночь я решила, что не дам мужу запросто унижать меня и не позволю забрать назад свое обещание. Я решила, что если меня ждет крах, то главный старейшина его разделит. Я встала и зажгла лампу. Принесла со стола нож для разрезания бумаги. Захватив лампу, прокралась в спальню мужа. Я собиралась перерезать ему горло во сне. Но кровать оказалась пуста. Я заметила, как что-то блестит в углу. Это был рукав Окицу. Наверное, оторвался от ее кимоно. Мужа не было. Я пошла его искать. И нашла в кабинете.
Она испуганно уставилась в пол, заново переживая тот момент. Сано представил, как она стоит в кабинете Макино с зажженной лампой в одной руке и ножом в другой.
— Он лежал на полу, — рассказывала Агэмаки. — У него была кровь на голове, на лице, на одежде. Глаза и рот открыты. Он выглядел так, словно его удар хватил. — Ее взгляд заметался по запечатленной в памяти картине. — Рядом на полу лежала окровавленная палка. Повсюду валялись бумаги. Ледяной ветер дул в открытое окно. Я нагнулась к мужу и тронула его за лицо. Он был холодный. Не дышал. Я поняла, что он мертв.
Сано предположил, что Кохэйдзи обставил убийство Макино как нападение взломщика, пытаясь скрыть свою вину. Но каким образом главный старейшина оказался в постели, где лежал так, словно умер во сне от старости? Отложив вопросы, Сано позволил Агэмаки продолжить.
— Вначале я обрадовалась, — призналась Агэмаки. — Кто-то проник в дом, убил моего мужа и избавил меня от лишних хлопот. Главный старейшина не разведется со мной. Я получу наследство. — Ее глаза на миг заблестели от счастья, но тут же помрачнели. — Но я все еще злилась на него. Он слишком мало мучился. А я упустила шанс отомстить. Тогда-то я и решила унизить его, как смогу. Я убрала перегородку, которая отделяет спальню мужа от кабинета. Перетащила его в спальню.
Это хотя бы объясняет, как он там очутился, подумал Сано.
— Сняла с мужа одежду и перекатила его на живот. Потом принесла нефритовый фаллос из его коллекции. Вогнала фаллос ему в задницу. Я хотела, чтобы все решили, будто он умер во время своих грязных игр. Хотела, чтобы все, кто к нему подлизывался, увидели, какой он отвратительный мерзавец. И еще хотела, чтобы в его смерти обвинили Окицу. Так бы я ей отомстила за то, что она украла у меня мужа. Я принесла ее оторванный рукав. Он пах ее выделениями и благовониями. Я бросила его рядом с телом мужа.
Агэмаки мимолетно улыбнулась своей сообразительности.
— Но я боялась, что кто-нибудь догадается про взломщика. Поэтому пошла обратно в кабинет и закрыла окно, только запереть его не удалось. Защелка была сломана. — И она не заметила помятые кусты снаружи, добавил про себя Сано. — Тут мне показалось, что кто-то идет. Я не хотела, чтобы меня поймали, поэтому затушила лампу. Палку я унесла в свою комнату и, подождав, пока в доме все утихнет, выскользнула на улицу и выбросила ее в воду.
Агэмаки махнула в сторону пруда у часовни.
— Я вернулась в кровать и сразу же заснула. Потом в мою комнату вошел Тамура. Он сказал, что ночью умер мой муж. Я притворилась удивленной. Но когда Тамура привел меня к главному старейшине, я и в самом деле удивилась.
Агэмаки изумленно хохотнула.
— Он лежал на кровати, одетый в чистую ночную рубашку, — сама безмятежность. Я не могла понять, что произошло.
Хирата объяснил:
— Тамура о нем позаботился.
Сано кивнул. Тамура поддался на обман, поверил, что Макино умер во время сексуальной игры, и решил сохранить достоинство господина. Наверное, он вынул фаллос, одел Макино и уложил его в кровать, попутно сломав главному старейшине кости. Он не заметил рукав и следы, оставленные взломщиком в кабинете, и не сумел скрыть раны Макино. Однако если бы не письмо, преступника так бы и не вычислили. Как и изменения, которые претерпело место убийства.
— Потом в комнату зашел Кохэйдзи, — проговорила Агэмаки. — Он сказал: «Когда умирает такой важный человек, как Макино, люди могут заподозрить убийство. Начнутся вопросы. Нам с тобой лучше подготовить ответы заранее». «О чем ты?» — удивилась я. А он объяснил… — Агэмаки замолчала, явно боясь последствий своих следующих слов.
— Лучше вам рассказать все полностью, пока не подоспел Кохэйдзи со своей версией, — предупредил Сано.
Агэмаки глубоко вздохнула, набираясь смелости.
— Кохэйдзи напомнил мне об одном ужине, проходившем в этом доме месяц назад. Я дала ему вино для мужа. Он сказал, что видел, как я подсыпала в чашку какой-то порошок, и догадался, что вино отравлено. Он знал, чего я добивалась. Он бы подал вино моему мужу, тот отравился бы, а виноват Кохэйдзи. Но тогда мой муж не умер — я всегда удивлялась почему. Кохэйдзи передал вино слуге и приказал его вылить. А слуга выпил и на следующий день сильно заболел. Еле выжил.
Вот ее страшная тайна, понял Сано. Она пыталась извести мужа задолго до убийства.
— Кохэйдзи заявил: «Если я расскажу о том случае, у тебя будут большие неприятности. Все подумают, что на сей раз тебе удалось отправить мужа на тот свет», — продолжила Агэмаки. — Я его спросила: «Чего ты хочешь?» А он ответил: «Ты знаешь, что мы с Окицу развлекали Макино прошлой ночью. Ты, наверное, слышала. Меня могут обвинить в его смерти просто потому, что я был рядом. Обещай, что никому не скажешь. В обмен я никому не скажу, что ты пыталась отравить Макино».
— И вы согласились, — вспомнил Сано слова Рэйко.
— А что мне оставалось делать, как не защищать Кохэйдзи, чтобы он не выдал меня? — жалобно протянула Агэмаки в свое оправдание. — Вот почему я солгала вам. Не потому что я причинила вред мужу. Я лишь осквернила его тело… но он был уже мертв, когда я его нашла.
В старании убедить она подалась к Сано. Ее черты заострились, выдавая коварную натуру, которая вознесла Агэмаки от скромного положения проститутки при храме до жены высокопоставленного чиновника бакуфу.
— Моего мужа убил Кохэйдзи. Вы сами это признали. Он убийца, не я. Вот почему он так старался заставить меня молчать. Если у него и была сообщница, то эта маленькая шлюшка Окицу. Она была с ним и Макино в ту ночь. — Глаза Агэмаки злорадно сияли — ей все-таки удалось навредить сопернице. — Наверное, она помогла Кохэйдзи убить моего мужа. Ее надо наказать вместе с актером.
— Вначале арестуйте Кохэйдзи, — велел Ибэ Сано. — Девчонка подождет своей очереди.
Расследование напоминало Сано луковицу — снимая один слой, он лишь обнаруживал новый, скрывающий разгадку в сердцевине. Рассказом Агэмаки и уликами против Даемона с актером история не ограничится.
— Мне надо кое-что узнать у наложницы, — возразил Сано и обратился к сыщикам: — Приведите Окицу.
32
Рэйко отыскала Гозэти в маленьком уединенном святилище при главном зале храма Дзодзё.
Наложница властителя Мацудайры сидела на коленях перед алтарем — огороженным местом под крышей, которую подпирали резные позолоченные колонны. Ее бронзовый шелковый плащ и длинные,
