Моряк наклонился, подобрал гаечный ключ. Ключей у нас была целая огромная коробка.
— Как же ты не увидел поезда? — спросил я.
— Увидел, но поздно. Был выбор: тормозить — или, наоборот, по газам дать. Решил — по газам… Так кошки делают, — уточнил Моряк. — Кошка, если на дорогу выскочит, никогда не бежит назад. Только вперед, изо всех сил.
— Может, выпить тебе? — осторожно спросил я.
— Я уже, — ответил Моряк.
— Может, ну его к бесу, этот двигатель? — спросил я.
— Ни хрена, — зло сказал Моряк. — Полторы тысячи долларов! Совсем новый! Будем искать, пока не найдем.
Я промолчал. Искать не хотелось. Хотелось уехать, не смотреть на остатки, на раскиданные вдоль железнодорожного полотна куски железа и пластмассы.
— Хорошая судьба, — сказал я.
— У машины?
— Ага.
Моряк подобрал еще один ключ, повертел в руке, размахнулся от плеча и швырнул в темноту.
Я хотел сказать Моряку, что он устал и от переутомления просто не увидел поезда. С водителями так бывает часто. Потеря концентрации, мгновенное выключение сознания — и вот твоя машина уже распадается на составные части. Даже самые крепкие люди, награжденные исключительным, железным физическим здоровьем, устают так же, как и все прочие. Им даже хуже: очень здоровые всегда самонадеянны, они привыкают к своей избыточной силе и не замечают тревожных сигналов, посылаемых телом. Моряк был типичный богатырь, длиннорукий, широкий, расхаживал вперевалку: рубаха-парень, об дорогу не расшибешь. Иногда мы с ним сражались на кулаках — я ни разу не сумел одержать верх.
Я хотел сказать, что зря он сел за руль этой ночью. Но промолчал.
Однако Моряк понял мое состояние и мирно произнес:
— Если хочешь — езжай домой. А я поищу.
— Вместе поищем.
2
Десять лет назад мой двоюродный брат Мишка, финансовый гуру и первопроходец русской коммерции — обеспеченный, хитрый и необычайно скрытный человек, — внезапно исчез, отключив связь. Съехал с квартиры, оборвал все деловые контакты. Известный маневр: бизнесмен рубит концы, если ему грозит опасность. Задолжал, набедокурил, что-то такое. Или наоборот: разбогател столь крупно и быстро, что решил резко поменять окружение.
Он выбрал удачный момент. Президентские танки обстреливали Белый дом; деловые люди сидели по квартирам, смотрели CNN и ждали, чем все закончится. В центр Москвы не совались. Никто ничего не понимал, никто никому не верил, — верили только корреспондентам CNN.
Я не переживал за брата: в нашей семье его считали самым умным и непотопляемым.
Чуть позже, когда танки отстрелялись и уехали, меня разыскал один из товарищей легендарного родственника, имевший хорошее мягкое имя Евгений; все, однако, звали его Строителем в соответствии с профессией либо Евгешей в соответствии с особенностями натуры.
Озадаченный и даже слегка напуганный сорокалетний Евгеша Строитель, хозяин мастерской по изготовлению дверей, решеток и заборов, вполголоса сокрушался и просил совета. «Как мне быть, Мишка пропал, кто теперь будет обналичивать мои деньги? Может, ты подскажешь, к кому обратиться?»
«Знаю, — сказал я, улыбкой изобразив преуспеяние. — Обращайся ко мне».
В тот год мне с трудом удавалось изображать преуспеяние. Жил, непрерывно занимая и перезанимая. В этом смысле Евгеша оказался находкой. Он не умел говорить нет. Следовало только выбрать подходящую минуту. В обычном состоянии Евгеша был тверд, как ледниковый валун, но в момент передачи крупных денежных сумм, когда на офисном столе или на заднем сиденье машины ровными рядами раскладывались пухлые пачки, он терял контроль. В такой миг, — закончив пересчет и не теряя ни секунды, — я просил пять или десять тысяч долларов, на месяц, перекрутиться. И тут же получал желаемое.
Видимо, деньги возбуждали скромного труженика. Или, может быть, он банально самоутверждался? Когда у тебя просят в долг крупную сумму — значит, тебя считают серьезным.
Евгеша был добр — или, точнее сказать, «по-своему» добр, а сверх того — доверчив, или даже не слишком умен. Множество раз его обманывали, брали и не отдавали, и когда он понял, что я умею не только брать, но и отдавать, — проникся уважением.
Для Евгеши — как, собственно, и для меня — манипуляции с деньгами служили средством познания мира. Взял, не вернул — плохой; вернул — хороший, порядочный, дружим дальше.
Я брал несколько раз, возвращал аккуратно; так мы действовали три года.
В то время мне везло. Евгеша, первое время считавшийся одним из опорных столпов моей личной небольшой деловой империи, постепенно уменьшился в масштабе: из крупного клиента превратился в среднего, потом в мелкого. Но я продолжал его ценить. Он же не изменял себе: занимался стройкой и только стройкой. Скромно, по мелочи. Но так, может, и лучше. Спокойнее.
Я тоже давал ему работу и постепенно стал одним из главных заказчиков.
Бизнес распухал, раз в год приходилось переезжать из меньшего помещения в большее, в каждом новом офисе надо было ставить железные двери, вмуровывать сейфы и решетки. Иногда у меня случались приступы мании преследования, и тогда взамен старых, жидких решеток ставились более мощные, а следом даже пуленепробиваемые ставни. Двухсоткилограммовые сейфы выбрасывались, завозились трехсоткилограммовые. Мой кабинет, со вкусом бронированный, производил на гостей оглушительное впечатление. Особенно если учесть, что каждый второй гость вырос на фильме «Scarface».
«Маноло: Тони, ты слишком много тратишь на безопасность!
Тони: Мне плевать! Так я крепче сплю».
Я звонил Евгеше каждые две недели. Мои заказы становились возмутительно дорогими и сложными. Например: обшить бронированными пластинами подвальное хранилище для наличности, включая пол и потолок, чтоб лихие люди не пролезли, сделав подкоп или разобрав по кирпичу стену.
Евгеша не скрывал удовлетворения.
По профессии — учитель физкультуры, крепкий, некрасивый, рано облысевший; он был мне приятен. Лысые мужчины составляют особую касту, они вынуждены относиться к себе с юмором. Вот и Евгеша Строитель приходил ко мне бодрым хохотуном, то и дело вворачивая в речь пословицы: «Лысина спереди — от большого ума, лысина сзади — от чужих подушек».
Он тоже расширял свою мастерскую, но медленно: начинал, имея под началом двоих работников, спустя три года их было пятеро, то есть коллектив увеличивался каждый год ровно на одного наемного пролетария; такие темпы казались мне смехотворными.
Иногда мы вспоминали старые времена, бессонные ночи, переживания по поводу незначительных сумм, жалких тысчонок. Я самодовольно смеялся. Евгеша тоже смеялся, но скорее из вежливости, — он не сильно разбогател на своих решетках и заборах; тысчонки свои добывал в поте лица.
Рассказывал о бывшей жене, обманом отобравшей при разводе квартиру, или о бывшем друге, пообещавшем открыть счет в швейцарском банке и сбежавшем вместе с деньгами. Я опять смеялся. Афера выглядела красиво: Евгеша вместе с другом едут прямиком в Цюрих и заходят в банк; друг, умеющий по- английски, берет у Евгеши деньги и уходит в отдельный кабинет; возвращается без денег, но с карточкой «Виза»; на карточке пробито имя Евгеши и фамилия; возникает запечатанный конверт с пин-кодом и договор с печатью; все довольны. Позже выясняется, что друг получил две карточки: одну на имя Евгеши, другую — для себя. И пока Евгеша радовался удачному помещению капитальца, друг его исчез, сняв со счета почти все деньги.
Зачем скромному изготовителю заборов и решеток счет в Швейцарии — я не спрашивал. И так было
