— Напишу! Когда-нибудь… А теперь проваливай из моего кабинета! Твое мерцание меня уже достало.
— Оно всех достало. И, поверь, меня тоже.
Она ждала, когда за ней придут, вот уже шесть часов. Все это время она тихо сидела на кровати и смотрела в окно. Чужой мир, другое время, новая жизнь. Она не выбирала. За нее сделал выбор он.
Ровно три недели назад она открыла свои глаза и поняла, что свет, слепящий ее, вовсе не врата в пресловутый рай, а потолочные лампы, встречающие ее холодным голубым сиянием. Черные тени, что замелькали перед уставшими глазами, словно темные демоны, вышедшие из недр другого мира, чтобы забрать ее душу, вовсе не мифические создания, а реальные люди, стоящие подле нее. Чужие голоса пронзили чуткий слух, словно тысячи криков гибнущих людей, молящих о помощи. Только не умирали они на самом деле. Умирала как раз таки она. Или не умирала?
Ключевой вопрос и оказался ответом: нет, она не умирала. Слезы горечи оросили ресницы, и сдавленный стон безысходности проник в пространство вокруг. Она все поняла.
— Год? — спросил чужой охрипший голос, оказавшийся ее собственным.
— Она что-то говорит, — забеспокоились люди вокруг.
Кто-то надел ей на лицо кислородную маску, но она не собиралась так просто сдаваться. Попытка поднять руку не увенчалась успехом: у нее не было никаких сил.
Кто-то склонил к ней голову и приподнял маску:
— Год? — прошептала она на чужом языке.
— Три тысячи пятьсот шестьдесят пятый, — ответил звонкий женский голос.
Она закрыла глаза и больше не плакала. Она знала, для чего они это сделали. Она помнила имя того, кто предал ее.
— Катьеирина?
Она обернулась и увидела в дверях довольно высокого и широкоплечего мужчину в одном из нелепых нарядов, которые носили люди за стенами этого здания. Волосы незнакомца были острижены у самых корней, а на голове среди них виднелся затейливый темно-синий рисунок.
— Вы опоздали.
— Я и сам об этом знаю.
— А извиняться среди вас не принято?
— А среди вас?
— Было.
— Среди нас тоже было.
Она развернулась на кровати и теперь уже более внимательно посмотрела на вошедшего. Она знала, что время изменило человечество за все эти годы. Исчезли светлые оттенки волос, кожа стала более смуглой, а глаза потемнели настолько, что светлым цветом оказался шоколадный оттенок, а не серый, как у этого незнакомца. Был ли он из ее времени, или родился позже? Сейчас это не имело значения. Он пришел за ней, как неравный по происхождению, как часть того мира, в котором она оказалась, поэтому, когда бы он не родился, для нее он был одним из них.
— Могу я узнать ваше имя? — спросила она, поднимаясь со своего места.
— Маркус.
— Очень приятно, Маркус. 'Катерина'.
— То есть, Кайлин.
— Здесь все называют меня этим именем. Почему не Кэтрин тогда?
— Все меняется, и имена тоже. Вы русская, и этот язык умер сотни лет назад точно так же, как и все остальные. Что же вы хотите от имен?
— Я хочу, чтобы имя, данное мне родителями, осталось прежним. Чтобы язык, на котором разговаривал мой народ, понимал хоть кто-нибудь.
— Война стерла грани между людьми. В этом мире остались лишь коренные жители и пробужденные, к которым относимся мы с вами. Это другая жизнь, и она не дарована вам родителями. Они дали ее вам, и они назвали вас Кайлин.
— До чего же мы докатились? До единого Мира или потери своего собственного 'я'?
— Мы стали убивать друг друга и занимались исключительно этим на протяжении четырехсот лет. Достаточный срок, для того чтобы потерять корни и собственное 'я' вместе с ними.
— А где родились Вы?
— В этом Центре, — ответил Маркус и улыбнулся.
— Хороший ответ. Но американский акцент портит впечатление.
— Бывали в Америке?
— И не раз.
— Тогда понятно. Кстати, ваше произношение достойно похвалы.
— Спасибо за комплемент, — коротко ответила Кайлин, пресекая дальнейшие расспросы. — Вы отвезете меня в новый дом?
— Да, для этого я здесь.
— Мне дали одну из этих стеклянных карточек. Правда, я все равно не понимаю, как ими пользоваться.
— Вы быстро освоитесь. Думаю, для начала стоит нам заехать в магазин, ведь кроме этой больничной пижамы у Вас ничего нет.
— Отвезите меня домой, пожалуйста. Покупки я сделаю позже.
— Ладно, как хотите. Могу я называть Вас на 'ты'?
— Можешь, Маркус. Тем более, что ты явно старше меня.
— Мне тридцать четыре.
— Женат?
— Нет.
— А дети?
— Это допрос? — рассмеялся Маркус.
— Нет, просто интересно. Моя бабушка говорила, что если мужчина не остепениться до сорока лет, он не сделает этого никогда.
— Ну, у меня в запасе еще шесть лет.
— Не так уж и много, Маркус.
— Странный мы затеяли разговор, ты не находишь?
— Извини, не хотела тебя обидеть.
— Ну что, пойдем?
— Пойдем, — ответила она и побрела за ним следом.
Он вывел ее через центральный холл. Здесь никто не обращал внимания на странный внешний вид молодой девушки. Нет-нет, она не была какой-то особенной. В своем времени она больше походила на обычную серую мышь.
Невзрачная внешность, болезненная худоба и маленький рост наделяли ее способностью растворяться в толпе или сливаться с мебелью в заполненной людьми комнате. Она была безликой, да, так можно сказать. 'Безликой', но только не для этого времени.
Вокруг толпилось много людей. Высокие, со смуглой кожей и яркими волосами самых разных оттенков, любых, только не природных, они казались мифическими инопланетными созданиями, похожими на людей, но не являющимися таковыми. Нет, они не были устрашающими. Скорее красивыми, но какой-то неестественной, искусственно созданной красотой. В моде приветствовались ярко-фиолетовые и темно- бардовые тона окраски. Аляповатые головы светились, словно неоновые рекламы на проспекте, привлекая внимание окружающих и быстро утомляющие глаза своей пестротой.
Маркус снисходительно улыбнулся, когда Кайлин, немного замешкав, притормозила у самой двери.
— Боишься?
— Нет.
— А стоило бы, — не без иронии бросил он.
