неприятных последствий для тебя не будет.
— Значит, меня не уволят?
— Ни в коем случае, — ответила Вероника. — И к тому же в награду за твою преданность мне я поговорю с миссис Броуди, чтобы ты и Робби могли пользоваться вашим свободным днем вместе.
— Ваша милость, я не знаю, что сказать.
На ресницах Элспет повисли слезы, но ее улыбка напомнила Веронике момент, когда солнце проглядывает сквозь тучи в разгар грозы.
Вероника открыла выдвижной ящик внизу одного из платяных шкафов и проверила запертую шкатулку. Все деньги ее отца оказались на месте. Правда, это была не единственная ценность в комнате. Она подошла к своему бюро, выдвинула ящик и уставилась внутрь. Там было пусто.
Зеркало Туллох Сгатхан исчезло.
Глава 23
Монтгомери поднял глаза, когда Эдмунд вошел в винокурню. Он не прекратил работу, ибо стремился закончить ее поскорее, чтобы привести себя в божеский вид и предстать перед Вероникой и ее родными.
Вне всякого сомнения, Эдмунд принес ему дюжину-другую бумаг на подпись и поставит его перед необходимостью принимать решения, что его ни в коей мере не интересовало.
— Ваша милость, — приступил к разговору поверенный, подходя ближе и останавливаясь перед рабочим столом.
Монтгомери спрятал инструмент в кожаный рукав, потом положил обе руки на деревянную поверхность рабочего стола.
— В чем дело, Эдмунд? Надо повысить жалованье слугам, заказать больше продуктов для кухарки, нанять еще дюжину горничных? Лучше всего обратиться для решения этих вопросов к моей жене, поскольку домашними делами ведает она.
— Вы предоставляете право решать эти вопросы ее милости?
Эдмунд выглядел настолько ошеломленным, что Монтгомери захотелось усмехнуться.
— Право же, это так. Моя невестка управляла в Виргинии домом и прекрасно с этим справлялась. И должен добавить, без моего участия.
Эдмунд кивнул, будто эта мысль представилась ему достойной рассмотрения, но не двинулся с места.
— Значит, вы пришли сюда не по домашним делам? Так в чем же дело? Что-то не ладится с ткацкими станками из Франции, с овцами, с угольными шахтами?
— У вас, ваша милость, много владений, — сказал Эдмунд смущенно.
Монтгомери посмотрел на него:
— Я это понимаю, Эдмунд, и благодарен вам за хлопоты. Просто меня не интересует каждодневная деятельность во всех этих областях.
— Сэр, есть люди, зависящие от вас и вашей добросовестности. Их жизнь зависит от вашего интереса к делам.
Монтгомери устремил взгляд прямо вперед на яркое послеполуденное солнце, манившее его на воздух. Он хотел поскорее покончить с делами до того, как Эдмунд начнет читать ему лекцию о его долге. В армии он служил полковником, в подчинении у которого было пятьсот сорок два человека, и более года водил их в бой. Монтгомери пришлось похоронить свою семью, и он остался распорядителем всех земель. Теперь состояние Фэрфаксов пушечным ядром повисло у него на шее, и ему приходилось тащить его на себе, невзирая на вес.
— Скажите, что собирались сказать, Эдмунд.
«И отправляйтесь к черту».
— Меня допросили, сэр, и я считаю своим долгом сообщить вам об этом.
— Допросили?
Монтгомери поднял бровь, ожидая ответа.
— Граф Конли, сэр. Он очень интересовался вашим состоянием и хотел знать точный его размер.
— Неужели?
— Думаю, я поступил неправильно, сказав ему о вашей щедрости по отношению к ее милости. Его чрезвычайно заинтересовали подробности.
Монтгомери не знал, на кого он больше гневается: на Эдмунда или на графа Конли.
— Когда это было? — спросил он, вытирая руки тряпкой.
— Менее часа назад, сэр. Я пришел прямо к вам после этого разговора, — сказал Эдмунд и, поколебавшись, собрался с силами и спросил: — Что мне делать, ваша милость?
— Ничего, — ответил Монтгомери. — Я сам разберусь.
Он направился к двери, потом обернулся и посмотрел в лицо поверенному.
— К вашему сведению, Эдмунд, я не хочу, чтобы вы обсуждали мои дела с кем бы то ни было. Никогда не делайте этого, никогда и ни с кем.
Эдмунд устремил неподвижный взгляд на грязный пол:
— Я совершил ошибку, ваша милость. Я никогда ее не повторю.
— Вы живете в Инвернессе?
Эдмунд кивнул.
— Думаю, Эдмунд, вам пора отправиться домой.
Поверенный выглядел потрясенным.
— Кто же позаботится о ваших делах, сэр?
Пушечное ядро становилось все тяжелее и тяжелее.
Монтгомери хотелось обрушить его на Эдмунда Керра.
Эдмунд сделал несколько шагов к нему:
— Я прошу прощения, лорд Фэрфакс. Примите мое глубочайшее сожаление. Как только я осознал свою оплошность, я немедленно пришел к вам.
— Это верно, — ответил Монтгомери. — И потому я не увольняю вас, Эдмунд. И все же, думаю, вам пора побыть дома. По крайней мере, какое-то время. Вы не согласны?
Его взгляд заставил Эдмунда отказаться от возражений.
— Да, ваша милость. Возможно, пора.
Гнев душил Монтгомери и заставил его пулей промчаться по мосту, а потом по тропинке к Донкастер- Холлу. Он направился в свою комнату вымыться и переодеться, перед тем как отправиться на поиски графа Конли и хорошенько всыпать наглецу.
Элспет помогла Веронике переодеться и уложила ее волосы. Вероника вымыла руки и попыталась освежить лицо прохладным компрессом, но это не помогло. Ее щеки пылали, и это было признаком того, что гнев ее достиг точки кипения.
К моменту, когда Вероника вошла в парадную столовую, градус ее гнева поднялся настолько, что она уже дрожала от ярости.
— Это твой обычай опаздывать, — сказала тетя Лилли и потянулась за пшеничной лепешкой, блюдо которых стояло на столе. — Я думала, твои манеры стали лучше.
Вероника остановилась в дверях перевести дух и заставила себя немного успокоиться.
Дядя Бертран восседал во главе стола, тетя Лилли напротив, кузины и кузены расселись, как им заблагорассудилось. Должно быть, поместить Веронику предполагалось где-то посередине, принимая во внимание ее положение бедной родственницы, которое сочли приемлемым даже в ее собственном доме.
Вероника предпочла не обратить внимания на тетю и дядю и направилась прямо к стулу напротив Аманды. Кузина улыбнулась ей через стол. Выражение ее лица казалось бы полным нежности и очарования, если бы не хищный блеск в глазах.
— Где оно?
