Молтри ушел; Лэтимер стоял в нерешительности. Но ум его занимало отнюдь не то, о чем говорил генерал. Ему претило оказаться сейчас наедине с Миртль.
Преодолевая свинцовую тяжесть в ногах и тупую боль в груди, он побрел в столовую. Миртль и маленький Эндрю стояли у окна и обернулись на звук его шагов. Миртль подарила мужу грустную улыбку, только подчеркнувшую ее болезненный вид, а Эндрю бросился к нему с ликующим воплем и обхватил запыленные колени отца.
Никогда еще Лэтимеру не хотелось разрыдаться так сильно, как в тот момент, когда он поднял мальчонку и прижал к своему плечу его круглое, смеющееся личико.
Миртль тоже приблизилась к мужу.
– Отпусти его, Гарри, – попросила она мягко, – ты сам, бедный, еле держишься на ногах.
Зная теперь о ней всю правду, Лэтимер счел ее заботу почти за оскорбление. Он поцеловал ребенка, опустил его на пол и, не поднимая глаз, побрел к столу. Миртль принялась хлопотать вокруг него, налила ему кофе, в который добавила столовую ложку рома, положила на тарелку ломтики оленины и окорока.
Рассеянно внимая ее уговорам, он начал ковырять еду, и Миртль переключилась на Эндрю, чтобы тот ему не досаждал. Осунувшееся лицо и тусклый взгляд Гарри, его замызганный мундир и взлохмаченные волосы, побуревшие от осевшей на них пыли, свидетельствовали, каково ему пришлось. Миртль в таких случаях стремилась не навязывать ему чрезмерной заботы и не беспокоить своими проблемами, понимая, что ему и без того несладко. Она тихо сидела рядом и занималась с сыном. Гарри, механически поглощая пищу, украдкой поглядывал на ее тонко очерченное, одухотворенное лицо. Лэтимера одолевали горькие мысли, но постепенно в них вкралось сомнение в собственной правоте. Поначалу ему пришло в голову избитая истина: внешность обманчива и ей нельзя доверять. Кто бы поверил, спрашивал он себя, что у этого чистого и милого создания с таким нежным, почти ангельским взором, в душе коренится измена. Но потом он подумал, что все ведь можно трактовать совершенно иначе. А вдруг, вопреки видимости, Миртль невиновна? Или виновна лишь отчасти? Что, если любовь к нему – не такое уж притворство?
Однако чем тогда объяснить, что она вчера так бойко и гладко врала? Нет, она насквозь фальшива, она предала его и не испытывает ни раскаяния, ни угрызений совести. Не случайно Ратледж требовал пресечь ее визиты на Трэдд-стрит. И он, Гарри, едва не ударил Ратледжа за это оскорбление, предупредил, что потребует удовлетворения, когда позволят обстоятельства… Следовало бы принести губернатору извинения. Вне всякого сомнения, он из милосердия и сострадания к нему, Лэтимеру, сказал гораздо меньше, чем ему было известно.
Лэтимер отодвинул тарелку, выпил чашку горячего кофе с ромом и расслабился. Миртль тут же оказалась подле него с набитой трубкой; он принял трубку, автоматически пробормотав слова благодарности, и, не замечая в ее руках зажженную свечу, полез в карман за трутницей. Пальцы нащупали клочок бумаги, и это подействовало на Гарри так, словно он коснулся раскаленного угля – то была записка Мендвилла сэру Эндрю, которая должна была успокоить баронета на предмет задержания мнимого квакера. В суматохе дня Лэтимер до последней минуты не вспомнил о записке и не вручил ее адресату. Тем не менее, Кэри никак не дал о себе знать – почему бы это?
Задумавшись над этим, он раскурил трубку от свечи и начал пускать клубы дыма. Вскоре он нашел ответ: Кэри ничего не предпринял, потому что Миртль передала отцу его вчерашние слова о предупредительном задержании Нилда. Чтобы не подвести Мендвилла, Кэри, естественно, не осмелился вмешиваться в ход событий.
Да, это, пожалуй, единственное логичное объяснение его бездействия, которое, кроме того, доказывает, что Миртль все-таки передавала своему окаянному отцу новости из штаб-квартиры. Ратледж оказался более чем прав – жена Лэтимера шпионила в собственном доме, иначе этого не назовешь.
– Миртль, ты сегодня выходила из дома? – спросил он, чтобы лишний раз удостовериться в правоте своих выводов.
– Нет, дорогой. На улицах полно народу, и все такие шальные, что я поостереглась.
Гарри затянулся, взглянул ей прямо в глаза и резко спросил:
– А когда ты в последний раз видела своего отца?
Миртль насторожилась – это было очень заметно.
– Почему ты спрашиваешь?
– Праздный интерес, конечно. Меня занимает, как он оценивает нынешнюю ситуацию.
– О, точно так, как ты предсказывал. – Похоже, она испытала облегчение.
– Он уверен, что британцы возьмут город.
– И ликует, я полагаю?
Она вздохнула:
– Думаю, да.
– Но ты не ответила, когда в последний раз его видела.
– Два-три дня назад, – небрежно сказала Миртль.
– Значит, ты не виделась с ним после ареста Нилда?
– Нет, – после секундного промедления ответила она, – зачем?
Лэтимер пожал плечами.
– Было бы естественно, если бы ты захотела успокоить его на этот счет. Сказать, что его приятелю не причинят вреда и что ему не угрожает реальная опасность. Впрочем, это не важно. – Гарри взялся за трубку и снова погрузился в раздумья.
…Миртль не просто лгала – она лгала без видимой необходимости, из чего он заключил, что совесть ее и в самом деле нечиста. Но каким спокойным, каким невинным было ее личико!
– Скажи, Гарри, неужели отец прав?
Лэтимер отвлекся от своих мыслей, чтобы мрачно пробурчать:
– Надеюсь, нет.
– Ты в самом деле так считаешь? Ты в это веришь? Нам хватит сил, чтобы отразить наступление, или уже подошло подкрепление?
– Подкрепление? – воззрился на нее Гарри. – Какое подкрепление? – спросил он прежде, чем страшное подозрение пронзило его мозг: да ведь она вытягивает из него сведения!
– Я считала, вы ожидаете подкрепления.
– А, это, – солгал в свою очередь Лэтимер. – Прибыло вчера ночью.
– И много?
– Порядка тысячи человек.
Лицо Миртль просветлело. «Дьявольское лицемерие!» – подумал Гарри.
– Это ведь очень много, да?
– Внушительно.
Снова возникла пауза, после которой она спросила:
– А наших намного меньше по сравнению с британцами?
Минуту он безмолвно пыхтел трубкой, обдумывая ответ.
– Ты выведываешь военные тайны, – сказал наконец укоризненно.
– Но Гарри! – обиделась Миртль. – Мне-то ты, безусловно, можешь сказать. Ты ведь понимаешь, как меня это тревожит.
– Думаю, понимаю, – проговорил он, и Миртль его интонация показалась Миртль странной.
Гарри снова погрузился в мрачную задумчивость. Почувствовав, что он замкнулся в себе, она тоже замолчала. А в душе Лэтимера клокотало негодование. После ее наглой попытки вытянуть из него сведения, он готов был вскочить, обругать ее подлой, низкой дрянью и, приперев к стене доказательствами, положить конец ее вероломству. Но он сдержался, а затем его снова посетило сомнение. В конце концов, будь она ему верна, подобное поведение было бы резонным. Но то если б она была верна! Он начал издеваться над собой: надо же быть таким остолопом и после всего, что он вчера узнал, после всей ее лжи хотя бы на мгновение допустить мысль о ее верности! Все, что ему еще остается, это установить степень ее неверности – до какой низости она дошла, предавая мужа, чтобы угодить любовнику. Да, любовнику – пора назвать вещи своими именами!
В эту недобрую минуту он вспомнил, о чем недавно говорил Ратледж в связи с Габриэлем Фезерстоном. Когда некое лицо подозревается в шпионаже, можно одним выстрелом уложить сразу двух зайцев –
