Эндрю Кэри ровно в полдень, через десять минут после получения приказа губернатора.
– Благодарю вас, мистер Миддлтон, вы необычайно исполнительны, – сказал губернатор. – Можете идти, сэр, если только… – Он повернулся к другим. – Возможно, вы хотели бы расспросить его?
Лоренс решил не упускать случая.
– Чем занимался сэр Эндрю Кэри, когда вы за ним пришли?
– Он писал – как раз заканчивал письмо, или то, что выглядело, как письмо.
– Вы забрали его? – живо спросил Ратледж.
– Конечно, сэр. Вместе со шкатулкой для писем. Она в кабинете генерала.
Ратледж слегка улыбнулся.
– Мистер Миддлтон, поздравляю вас, вы все делаете основательно. Пожалуйста, принесите мне эту шкатулку. Майор Лэтимер, если вам угодно, вы можете сесть.
Лэтимер воспользовался разрешением, и со страхом ждал, когда принесут шкатулку с письмами.
Ее принесли, открыли, и Миддлтон указал на письмо, которое писал сэр Эндрю перед тем, как его взяли под стражу. Ратледж поблагодарил и отпустил лейтенанта, после чего подошел и сел за стол между Гедсденом и Молтри, поставив ящичек перед собой. Он подержал письмо в руке.
– Оно, конечно, зашифровано, – констатировал он, – что сразу выдает его характер.
– Как бы то ни было, сэр, – напомнил майор Лэтимер, – если предположить, что я – единственный возможный канал утечки информации, то моя жена сообщила своему отцу о подходе Линкольна прежде, чем о нем узнала. А вы предъявили мне обвинение исходя именно из такого предположения.
– Проклятье! Это ясно как Божий день, – согласился Молтри.
– Чего уж яснее? – прибавил Лэтимер. – А посему, я полагаю, излишне привлекать мою жену к разбору этого дела.
– Напротив, – сказал Ратледж, – я думаю, сейчас самое время пригласить ее. – И он опять позвонил.
Испуганный Лэтимер попытался это предотвратить. Если Миртль предстанет перед этими людьми, она наверняка запутается. Он воззвал к своему старинному другу:
– Генерал Молтри, неужели так необходимо мучить мою жену вопросами? Я готов взять всю ответственность на себя! – взмолился он в отчаянии.
– Миссис Лэтимер сама выразила желание предстать перед нами, – с чувством неловкости ответил Молтри.
Миртль впустили в библиотеку; по ее просьбе позволили присутствовать и капитану Айзарду. Полковник Лоренс поставил для нее стул напротив губернатора. Миртль присела, пробормотав слова благодарности. В ее лице не было ни кровинки, но она сохраняла удивительное спокойствие. Бешеная ярость Гарри, его обличения и кое-что из рассказанного Томом прояснили случившееся; Миртль поняла, какое чудовищное преступление вменяют в вину ее мужу. Путаница, как она поняла, создалась ужасная, однако, зная о своей невиновности и равно уверенная, что предателем мог быть кто угодно, только не ее муж, она нашла в себе мужество понять также, что ничто ему не поможет, кроме ее откровенного и полного признания. Нужно выложить перед ними все, что ей известно, и истина, безусловно, восторжествует.
Капитан Айзард стал подле нее. Молтри и Гедсден, поднявшиеся при ее появлении, снова заняли свои места; Лоренс обошел вокруг стола и остановился за креслом Ратледжа. Со своего места, немного повернув голову вправо, Миртль могла видеть Лэтимера; внешне он был спокоен, но она понимала, что творилось у него на душе.
Ратледж монотонным голосом, лаконично обрисовал ситуацию: кратко изложил план, при помощи которого они надеялись, по его выражению, «забургонить» британцев, и как заблаговременно предупрежденные британцы избежали мышеловки.
– Отсюда следует, мадам, что имела место измена. Однако, кроме меня, в тайну были посвящены только генерал Молтри и майор Лэтимер. Следовательно, кто-то из них двоих предатель. Поскольку мы убеждены – по причинам, которые, я полагаю, вам ясны – что генерал Молтри предателем быть не может, напрашивается неибежный вывод: вина за это страшное преступление лежит на вашем муже.
Миртль разжала губы, собираясь что-то возразить, но губернатор предостерегающе поднял руку:
– Все, о чем я прошу вас, мадам – ответить на один-два вопроса. Прежде всего, сообщал ли вам вчера майор Лэтимер о том, что генерал Линкольн тайно заходит в тыл британской армии?
Миртль не дала определенного ответа. Она вдруг ощутила, что вся ее непоколебимая решимость говорить правду и ничего, кроме правды, разом рухнула после первого же заданного ей вопроса. Она затравленно взглянула на Ратледжа, потом на Лэтимера; лица обоих были суровы и напряжены.
– Отвечайте, мадам, – сурово сказал Ратледж.
Миртль опустила глаза.
– Да, – едва выдохнула она.
В первый момент все онемели. До последней секунды грозные судьи, вопреки очевидному, внутренне сопротивлялись признанию вины Лэтимера.
– Черт! – вырвалось у Гедсдена.
Добродушная физиономия Молтри вдруг потемнела. Он развернулся в сторону Гарри.
– Господи! Вот лицемерный предатель! – прогромыхал генерал, и Лэтимер вздрогнул, как от пощечины.
– Нет! Нет! – отчаянно закричала Миртль, и голос ее был скорее сердитым, чем испуганным. – Как вы можете! Вы же знаете, генерал Молтри, что это не так! Вы знаете его всю жизнь, он рисковал собой ради вашего дела. Неужели вы сомневаетесь, что если он и рассказал мне, то безо всякой мысли об измене. Он рассказал только из любви ко мне, из сострадания, чтобы успокоить мучившие меня страхи.
– Всем нам известны прошлые заслуги мистера Лэтимера в борьбе за свободу, и мы не предполагали ничего иного, мадам, – заверил Ратледж, словно упрекая Молтри, и перевел взгляд на Гарри.
Лэтимеру показалось странным, что тот, на чью дружбу он в этот трудный час так рассчитывал, выступает против него, тогда как человек, к которому он относился неприязненно, старается сдержать резкие колебания весов правосудия.
Тем временем Ратледж, не сводя с Гарри своих темных глаз, продолжал тем же ровным тоном:
– Несдержанность и неблагоразумие с самого начала отмечали его поступки и сводили на нет многие его благие намерения. По этой причине он иногда оказывал нам медвежьи услуги. Это самое большее, в чем мы его сейчас обвиняем. Однако в последнем случае несдержанность является почти таким же серьезным проступком, как шпионская деятельность, и заслуживает такого же сурового наказания.
Он заметил, что миссис Лэтимер вся сжалась и лицо ее исказила гримаса. Губернатор помедлил немного, чтобы дать ей время совладать со своими чувствами и задал следующий вопрос:
– Следовательно, вы, мадам, понимая, из каких соображений муж поделился с вами секретными сведениями, не посовестились немедленно передать их вашему отцу?
– А вот этого я, точно, не делала! – горячо возразила Миртль. – Я готова поклясться в каждом своем слове, мистер Ратледж.
– Миссис Лэтимер, клятвами не опровергнуть фактов. А факты можно установить. Вашего отца арестовали через четверть часа после вашего ухода от него. Во время ареста он как раз заканчивал письмо, лежащее сейчас передо мною – письмо, написанное шифром. Одно это уже доказывает, что оно предназначалось врагу. Шифр этого письма сродни тому, который использовался в записке, обнаруженной позавчера у вражеского агента.
– Я ничего не знаю об этом, сэр. Ничего. Ни вчера, ни в другое время я не сказала ни слова ни моему отцу, ни кому бы то ни было еще о том, что узнала от мужа.
– Безусловно, господа, – вмешался Лэтимер, – при отсутствии других доказательств достаточно ее утверждения. А сверх того, что я – предатель, ничего доказать нельзя. За это, повторяю, я понесу ответственность сполна. Но не надо, прошу вас, подвергать мою жену дальнейшей пытке.
Миртль посмотрела на него, в ее глазах зажегся свет нежности и удивления. Она сознавала, в какой оказалась западне, но эта защита, его готовность заслонить ее собой согрели Миртль и приглушили все остальные чувства. Она знала, какою была в его глазах: он считал ее виновной в измене, которая подтверждалась всей открывшейся ему ложью. Гарри уверен – и он имеет на это право, – что ее ложь скрывала двойную измену. И все же, несмотря ни на что, он принимает на свою незапятнанную совесть
