— …что вы не являетесь одним из нас.
— Иногда мне это тоже кажется, — усмехнулся Саттон.
— Запомните, — возразил Джон К.Саттон, — вы один из нас… может быть, даже член семьи. Позвольте вспомнить, сколько лет вы с нами?
— Десять, — ответил Саттон.
— Правильно, — согласился Джон К. Саттон. — Я хорошо помню тот день, когда вы пришли к нам. Но иногда я об этом забываю. Иногда мне кажется, что вы всегда были здесь. Иногда даже ловлю себя на мысли, что вы являетесь членом семьи Саттонов.
Он откашлялся и сплюнул.
— Я на днях взял у вас пишущую машинку, Вильям, — вновь обратился он к Саттону. — Мне нужно было написать письмо. Это было очень важное письмо. И я хотел, чтобы оно выглядело соответственно.
— Все в порядке. Пожалуйста, — ответил Саттон. — Я уверен, что она пригодилась вам.
— Вы что-нибудь пишете сейчас, Вильям?
— Нет, нет, — ответил Саттон. — Я бросил это. Я не мог ничего сделать. Я даже потерял все свои записки. Я все продумал и записал на бумагу. И я думал, что, может быть, запомнил все это. Но я не сумел запомнить. Теперь нет смысла даже пытаться.
— Вы попали в какую-нибудь неприятность, Вильям? — в темноте голос Джона К.Саттона прозвучал мягко, низким рокочущим тембром.
— Нет, — ответил Саттон, — это нельзя назвать неприятностью.
— Может, я могу помочь? — поинтересовался Джон К.Саттон.
— Нет, вы ничего не сможете сделать.
— Но если я смогу помочь, дайте знать об этом, — сказал Джон К.Саттон. — Мы сделаем для вас все.
— Возможно, наступит день, когда мне придется уйти, — проговорил Саттон, — может быть, неожиданно. Если это случится, мне бы хотелось, чтобы вы забыли обо мне.
— Это ваше желание?
— Да.
— Мы не сможем забыть вас, Вильям, — объяснил старый Джон К.Саттон. — Мы никогда не сможем этого сделать. Но мы не будем говорить о вас. Если кто-нибудь придет и будет спрашивать о вас, мы будем вести себя так, как будто вас здесь никогда не было.
Он сделал паузу.
— Именно этого вы хотите, Вильям?
— Да, — ответил Саттон. — Если вы не возражаете, это именно то, что мне хочется.
Так они стояли некоторое время, глядя друг на друга в темноте. Затем старик повернулся и зашагал в направлении освещенных окон дома. А Саттон, тоже повернувшись, облокотился руками на изгородь и напряженно вглядывался в пространство через реку, где мерцали веселые огоньки, как будто из волшебной земли, в которую нет дороги.
— Прошло десять лет, — подумал Саттон. — И вот письмо написано. Прошло десять лет, и выполнены условия прошлого. Теперь прошлое может развиваться без меня, поскольку я здесь оставался только для того, чтобы Джон К.Саттон мог написать письмо… Для того, чтобы он мог написать его, а я мог найти его в старом сундуке через шесть тысяч лет после этого момента, прочитать на астероиде, который я получил из-за убийства человека в месте, которое будет называться “ДОМ ЗАГА”.
— “ДОМ ЗАГА”, — подумал он, — будет расположен где-то там, за рекой, в прерии над древним городом Душиен с его великолепными по красоте башнями. Он будет расположен там, на холмах к северу. А дом Адамса тоже будет неподалеку от места слияния Миссисипи и Висконсин. Огромные корабли будут подниматься в небо из прерий Айовы и отправляться к звездам, которые сейчас наверху… И к другим звездам, которые не видны невооруженным глазом.
“ДОМ ЗАГА” будет расположен вон там за рекой. Именно там, когда-нибудь, шесть тысяч лет спустя, я встречу маленькую девочку в клетчатом переднике.
— Как в книге сказок, — подумал он. — Мальчик встречает девочку, причем мальчик со светлыми прилизанными волосами, но несмотря на это кое-где торчащими в стороны. А девочка мнет свой передник руками и говорит, как ее зовут…
Он выпрямился и ухватился руками за изгородь.
— Ева, — позвал он. — Где ты?
Ее волосы были как медь, а ее глаза… какого же цвета были ее глаза?
“Изучала меня в течение двадцати лет”, — сказала она. И я поцеловал ее за это, не веря словам, которые она произнесла, но готовый поверить невысказанному слову, тень которого можно было прочесть на ее лице и исходящему от ее тела.
Где-то она все еще существовала. Где-то во времени и в пространстве. Где-то она даже могла думать о нем, как он сейчас думает о ней. Если бы он попытался, то, может быть, смог установить с ней контакт? Мог послать к ней свое стремление обладать ею через неизмеримую бездну пространства и времени, дать ей знать, что он все еще помнит ее. Дать ей знать, что когда-нибудь вернется к ней.
Но даже когда он думал об этом, то знал, что все бесполезно, что он барахтается в каком-то прошедшем времени, давно забытом, как человек барахтается в бушующем море, Но он должен стремиться к ней, а она к нему. Она и Херкимер. Или кто-нибудь другой, кто должен найти его. Если это вообще когда- нибудь случится…
Прошло десять лет, и они забыли обо мне, потому что не могут найти меня или, может быть, обнаружив, не могут помочь мне. А может, все это делается с целью и если это так, то какую цель они могут преследовать? Иногда у него было такое ощущение, будто за ним следят. Это неприятное ощущение холодка между лопатками. И однажды был случай, когда кто-то убегал от него, в то время как он летним вечером бродил поздно по лесу в поисках косоглазой телки, которая все время забиралась за изгородь и терялась.
Он повернулся и пересек двор перед сараем, двигаясь в темноте свободно, как в хорошо знакомой комнате. От сарая исходил запах свежескошенного сена, и пищал во сне какой-то цыпленок.
Когда он шел, его внимание было отвлечено тем, что сознание как бы объединилось с мозгом этого цыпленка, которого что-то беспокоило. Было какое-то неясное чувство неизвестного… какой-то сигнал, который проникал в мозг цыпленка даже во сне. И это — сигнал неизвестной опасности. И невозможность уйти куда-то в сторону и спрятаться от нее. Темнота и звук. Опасность.
Саттон вернулся в свое собственное сознание и продолжал идти.
— Дать немного уверенности, стабильности жизни цыпленка, — подумал он. — Корова была существом довольным, ее цели и ощущения были такими же медленными, как и процесс поглощения ею пищи. Собака была очень живым и очень дружелюбным существом. Кошка, независимо от того, как бы она не была приручена, все равно будет в полудиком состоянии.
— Я знаю их всех, — подумал Саттон. — Я был каждым из них. Некоторые не особенно приятные создания. Например, крыса… или ласка, или же щука, которая застыла в ожидании среди водорослей. Но вот скунс… скунс — очень приятное существо. Кому понравится такая жизнь, которую ведет скунс. Ради любопытства или ради пользы? Возможно, ради любопытства, — признал он, — поскольку всегда существует человеческое стремление проникнуть туда, за те двери, над которыми висит надпись: “Вход закрыт. Личные владения. Не входить. Не беспокоить”. Но и польза тоже, которая состоит в том, чтобы узнать и изучить механизм второго тела. Обучиться проникновению в чужой разум. Изучить и почувствовать все оттенки его умственных и эмоциональных реакций. Но в этом тоже была какая-то граница… Граница, которую он никогда не пересекал. Может быть, из-за врожденного чувства деликатности, а, может быть, из-за страха, что его схватят с поличным. Он даже не мог сказать, почему именно.
Дорога выглядела белой пыльной полосой, извивающейся вдоль холма, местами пропадая во тьме, как будто в этих местах зияли глубокие расщелины. Саттон шел очень медленно, и шаги его звучали приглушенно по пыльной дороге. Земля была черной, а дорога — белой, а звезды — огромными, мягко светившими в летней ночи.
