сбросив майку, в чём мать родила сиганула в воду… Таня и выволокла весящего восемьдесят пять кило парня на берег, и выкачала из него всю воду, и сделала пресловутое искусственное дыхание. Родом из Днепропетровской области, она пятнадцать лет прожила на берегу Каховского водохранилища. После того, как однажды мать на её глазах откачала свою подругу, а Тане тогда исполнилось семь лет, девчонка научилась и плавать, и прыгать с вышки, и даже управлять катером.
Командировка в Екатеринбург закончилась для Шубина раньше обычного – на двух конференциях выступил, в пяти банкетах поучаствовал, книжку презентовал и даже дал интервью местным новостям. По дороге в Москву он вспоминал дурацкие анекдоты о вечном муже и любовнике в шкафу. Правда, в их квартире кроме как в гардеробе, прятаться негде. Он копил на хорошую квартиру и машину, а вот жене было всё равно где жить. Но главное – не всё равно с кем, и отвязная панкушка Таня ценила любовь мужа превыше всего.
Миша немного волновался – накануне он звонил домой, и никто не взял трубку. Неужели жена загуляла, и жизнь преподнесёт очередную вариацию на великую тему? В то, что Таня гуляет, он верил, потому как смирился с её ночными повадками. «Дика» – дикая, говорила она, а Дикой её звали с детства из-за девичьей фамилии Дикань. Но в то, что жена изменяет, Миша не верил! Ведь он не давал ей для этого ни малейшего повода!
И всё-таки, в дверь он позвонил! Может, лень было трясти ключами, а может, для того, чтобы любимая открыла дверь и не ожидала… Но через пять минут трезвона трясти ключами, увы, пришлось.
В квартире – традиционный беспорядок: посуда в раковине, тараканы на столе, гора одежды на кровати… Бутылки, банки, книги, окурки, обувь – всё это равномерно распределялось по небольшой, но всё же собственной площади. Миша вздохнул, втащил свой чемодан и принялся распаковываться.
Таня не оставила даже записки, и к одиннадцати вечера воскресенья Миша забеспокоился. Надо бы позвонить её подружкам, а также известить своих родителей о приезде.
Но куда-то пропал оранжевый телефон из большой комнаты. Невелика потеря, конечно, но зачем Таня его убрала, непонятно. Параллельный аппарат стоял в спальне.
Около кровати наблюдались женские туфли. Таня отродясь не носила туфель – кроссовки круглый год! Миша понимал, что чего-то не понимает, несмотря на равный 146 коэффициент интеллекта. Телефоны друзей жены он специально выделил отдельным чёрным списком в записной книжке.
После того, как Тани не оказалось ни у одной из подруг, а самая близкая по прозвищу Кортни заявила, что «в ночь с четверга на пятницу побухали – больше я её не видела», Миша решил, что на его далеко не самой бестолковой голове медленно и верно появляются пока ещё маленькие рожки…
Спустя какое-то время он вспомнит о тех первых подозрениях. И в последний раз подумает, что лучше бы самая чудесная на свете Танюша изменяла ему и в тот роковой день грязно трахалась с самым мерзким любовником у него дома.
Половина пятого Олеся, говоря очередное «алло», чуть было не ляпнула по инерции «привет».
– Олеся Аркадьевна? Это Марина Николаевна из отдела кадров. У нас появилась вакансия водителя.
– Хорошо, если он подъедет через час, вы сможете его принять?
– Я собиралась домой и даже хотела не звонить вам. Но поскольку я вам обещала, я сдержу своё слово. Пусть приезжает.
– Огромное вам спасибо, Марина Николаевна.
Олеся аккуратно положила трубку и выругалась про себя. Вот сволочная тётка, даже купленное слово сдержать не может по-человечески! Обязательно надо выставить себя так, будто делает одолжение!
Вадик был точен. Он позвонил через две минуты, а куда и как ехать, Олеся ему нарисовала заранее. Она не пошла с ним к Марине – не маленький и не такой остолоп, как Витька.
Заполняя анкету, Вадик, конечно, приврал насчёт водительского стажа на «газели» и преувеличил знание Москвы. Тётка так пристально его разглядывала, будто через десять лет собиралась писать по памяти портрет. Он не знал, что Марину Николаевну распирало любопытство – ведь перед ней сидел герой-жених истерички-невесты. Хорошо ещё, что Вадик не додумался нарядиться, как клоун, в Армани и Дон Капоне, а натянул свой великий камуфляж.
– Неплохо бы иметь справки с предыдущих мест работы и трудовую книжку, – высказалась тётка, подклеивая фотографию, которую Вадик сделал в будке «моментальное фото».
– Я обязательно их предоставлю, – ответил он, – я хочу поскорее выйти на работу. Завтра можно?
– Завтра первое мая! – дежурно улыбнулась Марина Николаевна.
– Ну и что? Заводы работают, банки тоже, и фабрики должны!
– Могу вас поздравить – вы зачислены. Я сообщу об этом руководству, и завтра подъезжайте к девяти утра. Поговорите с директором о вашем окладе и можете приступать.
Не заглянуть к Олесе было нельзя, и Вадик, петляя по лабиринтам коридоров с помощью схемы, понимал, что без её протекции явно не обошлось. Неужели всё так просто, и завтра его никто удивлённо не спросит: «А это что за птица?»
Увидев дверь с заглавной буквой «М», Вадик зашёл туда и, сев на унитаз, достал мобильник. Он включит его, позвонит и выключит. Ничего страшного не случится, а воплотить свою гениальную идею надо, причём именно сейчас, на полпути к заветной цели.
– Алло? Геннадий Васильевич? Это Вадим Анатольевич. Как прошла встреча?
– С твоим другом Степановым? Никак. Это что, глупая шутка?
Вот тебе и на! Но ведь на трубку Штефа звонил не Штеф – или он научился менять голос?
– У меня к вам ещё одно деловое предложение, – продолжил Вадик, – я полагаю, что наше с вами плодотворное сотрудничество надо развить.
– Ты решил принять моё предложение?
– Пока нет. Дело в том, что у меня, так скажем, натянулись отношения с боссом. Я знаю кое-какие сведения и скрываю их от него. Я мог бы передать их вам.
– И сколько с меня?
– Только одно условие – в нужный момент вы должны пообещать мне прикрытие. От Мамона.
– Я пока не знаю. А какого характера информация?
– Мамон ищет одного человечка. Я знаю, где он прячется. И вы можете узнать это от меня, чтобы при случае поторговаться с Мамоном.
– Перезвони мне завтра с утра.
Вадик достал сигареты. Интересно, что ему делать, если сейчас в этот самый туалет зайдёт Бегемот?
Глава 23. Олухи
Штеф не верил в героев-партизан, которые выдерживали страшные фашистские пытки, после чего умирали, а Родину при этом не сдавали. Штеф считал, что все эти истории были утками, спущенными на воду советской пропагандой.
Связанный по рукам и ногам чоповец Игнатенко валялся на бетонном полу полуразрушенного старого дома среди деревянного и бумажного мусора. Штеф выдернул из его рта кляп, и пленник часто и хрипло задышал.
– Ну что, братан? Жизнь, она дороже будет, да? – Штеф облокотился на подоконник пустого оконного проёма.
– Я ничего не знаю, – выдавил чоповец, – кроме того, что уже сказал.
– Тогда, может, заскочим к тебе домой? Ты, братан, совсем не кстати обзавёлся семьёй, – Штеф раскрыл трофейный паспорт, – в графе «дети» у тебя написано Игнатенко Ксения Сергеевна. Малышка два года. Какой же ты отец…
– Эй, Степанов… – перебил катающийся по полу пленник, – если ты хоть пальцем её коснёшься…
