внимания, искали необычного человека, который вчера прибыл в Щецин по реке. Возможно, ему будет грозить опасность, и если так, то воины храма должны его выручить и привести ко мне. Ну, а сход проведем позже. Сейчас поиск этого человека самое важное.
У того, кого необходимо найти, какие-нибудь приметы есть?
Не знаю. Мне даже неизвестно мужчина это или женщина. Хотя, возможно, при нем есть знак в виде громовника, вроде того, какой выдавлен на боковинах Алатыря в храме Святовида.
Да уж... - протянул Ждан. - Задача непростая, город-то у нас немаленький и народа со странностями хватает, больно иноземцев много, особенно в последние годы.
Ничего, если постараемся, найдем. Ведь мы не одни, и нам помогут горожане, которые еще не забыли, кто они по крови.
Не понял, - жрец удивился еще больше. - Ты что, тоже примешь участие в поиске?
Да, - Лучеврат посмотрел на своего преемника, которому со временем собирался передать все нити управления культом, улыбнулся и хлопнул товарища по плечу: - Пойдем, друже. Впереди целый день и у нас есть важное дело.
Я шел по узким и многолюдным улочкам Щецина. С любопытством разглядывал прохожих и дома, многие из которых имели два и три этажа, прислушивался к разговорам, старался уловить их суть, запоминал неизвестные мне слова, копировал повадки горожан и улыбался. Ну, а чего грустить? Вадим Соколов делает первые шаги в своей новой жизни и получает массу впечатлений, как хороших, так и не очень.
Сначала о приятном. Древний город, который в моем времени считался родиной сразу двух российских императриц, Екатерины Второй и, кажется, жены Павла Первого Марии Федоровны, мне понравился. Крепкие стены и мощные ворота, чистый глубокий ров и неплохие подъездные дороги, естественно, грунтовые. Внутри достаточно чисто, улочки покрыты щебнем и деревянными настилами, а кое-где имеются посыпанные речным песком дорожки. Городская стража, как правило, крепкие мужики в возрасте, ведет себя спокойно и без нервов. Пошлину на воротах с меня не взяли, ибо я человек прохожий и ничем торговать не собираюсь, и меч отнять не пытались, хотя посоветовали купить на него ножны и не светить такой клинок, где не попадя. Дышится в городе, несмотря на многолюдство и дымные печи, на которых готовят еду, благодаря задувающему от реки свежему ветерку, легко. Места на постоялых дворах, один из которых приютил меня на ночь, имелись. Кормили неплохо, хотя и непривычно, в основном кашей и рыбными супчиками. Вшей, блох или клещей в своей постели (это оказался покрытый шкурами топчан), я не обнаружил и потому выспался нормально. Настроение бодрое и я спускаюсь к реке, где собираюсь купить себе место пассажира на торговой ладье, а затем без приключений добраться до Волегоща.
Однако не все так радужно и в том, что я вижу, есть кое-что вызывающее у меня беспокойство и внутреннее неприятие. Вокруг слишком много католических священников и сопровождающих их воинов- немцев, которые ведут себя весьма дерзко. Ходят по улицам, словно у себя дома, грудь колесом, взгляды наглые, мерзкий смех и явное презрение к местным жителям, которые, что характерно, гостей с запада опасаются. Мне это заметно и напоминает отношение к кавказцам и выходцам из азиатских диаспор в родной Москве, слишком ситуация похожа. Чужаки, которые передвигаются группами, чувствуют за спиной поддержку властных структур и диаспоры, и сами нарываются на неприятности. В данном случае власть это, само собой, князь и его наместник в городе, а диаспору представляют германские наемники и монахи Камминского епископства, которое основано в землях поморян полтора года назад с разрешения Вартислава Грифина. Ну, а коренные жители, понимая, что в случае серьезной заварухи, скорее всего, именно они окажутся крайними и виновными во всех бедах, наглых иноземцев пока терпят и стараются избегать конфликтов. Впрочем, так ведут себя далеко не все местные, и я имел возможность в этом убедиться.
Невдалеке от речных причалов на перекрестке расположился облаченный в черную хламиду, словно палка худой и нескладный католический поп, а рядом с ним четверка бойцов в ладных толстых кожанках и при оружии. Священник обеими руками держал грубый деревянный крест высотою в свой рост и что-то гундосил, а поскольку говорил он с жутким акцентом, то проходящие мимо священнослужителя люди, не говоря уже про меня, его не понимали. Проповедника это разозлило. Он отдал команду своим телохранителям. Бойцы перегородили улицу, и стали заворачивать горожан к кресту. Кто-то подходил и слушал проповедь чужеземца, иные, видя такое дело, останавливались и шли к причалам в обход, а городские стражники сделали вид, что все происходящее их ничуть не касается и испарились. Мне было любопытно, и не подходя к увеличивающейся группе людей, я наблюдал за этим действием со стороны. И только собрался обогнуть импровизированный уличный митинг, как увидел нечто интересное.
Быстрым шагом к Одре спускались два подростка лет по шестнадцати, крепкие парубки из горожан, которых, если судить по их резким движениям и горящим глазам, послали к реке по какому-то важному делу. И тут на их пути препятствие. Германцы указывают на крест, затем на проповедника и что-то говорят. Парни огрызаются и при этом, словно презрительная кличка, громко звучит слово 'Саксон'.
После этого один из немцев шагнул вперед, ударил стоящего перед ним парня кулаком в грудь, и тот упал на землю. Его товарищ схватился за нож, а германцы за мечи. И кто знает, что было бы дальше? Наверняка, ничего хорошего. Но в этот момент мимо меня к месту конфликта проследовал местный воин с длинным запорожским чубом на макушке головы и светло-русыми отвислыми усами. Одет он был простенько, примерно, как и я, белая рубаха, свободные штаны и сапоги. Однако пояс вояки был густо расшит золотыми нитями, а на нем в богатых ножнах висел прямой восьмидесятисантиметровый меч. И этот клинок, на мой непрофессиональный взгляд, являлся почти точной копией того, который достался мне в Ретропространстве и сейчас, обернутый несколькими слоями льняной ткани, висел у меня за спиной.
Так вот, этот воин одиночка встал между наемниками и подростками и просто молчал. Стоит расслабленный человек, а против него звери, которым душу людскую на тот свет спровадить, все равно, что кружку пива опустошить. Но эти четверо против одиночки были, словно дети перед взрослым мужчиной, хотя воин им ничем не угрожал. Хм! Явно не угрожал, ни словами, ни действием. Однако от него исходила опасность, которая ощущалась кожей, а когда взгляд воина замирал на ком-то из наемников, тот опускал взгляд долу и делал шаг назад. И так один шакал отступил, второй, за ним третий и последний, который отпрыгнул назад, нелепо взмахнул грязными руками и рухнул на заднюю точку.
Люди вокруг проповедника и он сам замерли, а чубатый вояка, слегка усмехнувшись, ткнул пальцем в одного из охранников попа и, чеканя каждое слово, сказал:
Ты, пес, посмел ударить венеда. С тебя половина гривны серебром. До захода солнца принесешь в Ремесленный конец и передашь кончанскому старосте. Если нет, беги, тебе не жить. И никто тебе не поможет, ни княжеский наместник, ни епископ, ни сам Вартислав. Я вас запомнил. А теперь пошли вон отсюда. Твари!
Рука воина привычно легла на оплетенную кожаными полосками рукоять меча, и наемники, подхватив своего неловкого товарища, сбились вокруг проповедника, который разом утратил агрессию и задор, и явно тоже собрался уходить. Горожане, видя это, заулыбались и рассосались в разные стороны по своим делам. Ну, а славянин, который, наверняка, был знатным бойцом и владел навыками психологического подавления противника, посмотрел на подростков, кивнул в сторону порта и произнес:
