человеческие фигурки. И воины, его самые лучшие бойцы, многие из которых были с ним уже более десяти лет, либо погибали, либо, бросив своих товарищей, в панике отступали к находящемуся вне досягаемости поморянских стрел полевому лагерю.
Третий штурм за день окончился неудачей и польский князь-кесарь Владислав Второй, старший сын короля Болеслава Кривоустого и киевской княжны Сбыславы Святополковны, сам не заметил, как его затянутые в кольчужные перчатки ладони, покинув рукоять меча и узорчатый ремень, опустились вдоль тела и сжались в кулаки. Очередная неудача очень сильно расстроила Владислава и ударила по его самолюбию. И даже находясь вдали от места боя, он слышал крики раненых и обожженных воинов, которые словно невидимые острые клинки впивались в его душу.
Настроение князя ухудшалось с каждой минутой и, отвернувшись от ненавистного ему города, он посмотрел на людей, которые находились за его спиной, и гневно воскликнул:
Они бегут! Опять бегут! Как так!? Почему!? Кто-нибудь может мне объяснить, по какой такой причине вот уже целую неделю мы не можем взять этот паршивый городок!?
Люди из свиты князя-кесаря промолчали, ибо тот, кто решился бы ответить Владиславу, наверняка, стал бы объектом упреков. Это знали все. Поэтому польские воеводы, когда князь-кесарь смотрел на них, понуро опускали головы, ведь это их воины раз за разом откатывались от стен Пырыцы. Поморянские князья, Ратибор и Свантибор Грифины, которые считались вассалами Владислава и сами привели его на свою землю, кривились так, словно у них во рту находилось нечто нестерпимо кислое, и принимали покаянный вид. Командиры полунезависимых отрядов, которые прислали ему в помощь младшие братья, дети проклятой сучки Саломеи фон Берг, еле заметно усмехались. Ну, а человек, из-за которого Владислав изменил свои планы и направил собранную им армию в Померанию, долговязый пожилой священнослужитель в строгой черной сутане и большим медным крестом на груди, померанский епископ Адальберт, сохранял полнейшую невозмутимость и гнева князя-кесаря ничуть не боялся.
Молчание свиты еще больше разозлило Владислава. Однако сорвать свою злость было не на ком, и он притопнул ногой. Под подошвой покрытого стальными чешуйками сапога взметнулась сухая осенняя пыль, и князь-кесарь снял с головы украшенный серебряными крестами остроконечный шлем. Слуга, молоденький парнишка из знатной польской семьи, как и господин, в полном доспехе, принял его, а Владислав стянул с правой ладони перчатку и пальцами провел по шикарным слегка обвислым усам. После этого он еще раз окинул взглядом свиту, кинул взгляд в сторону Пырыцы и раскинувшегося вокруг стен военного лагеря, сплюнул и направился в свой шатер. На сегодня боевые действия были окончены, но не для него, потому что князю-кесарю предстояло выработать новую тактику военной кампании и, проходя мимо свитских, он бросил:
Грифины за мной!
Братья покойного поморянского князя Вартислава, которого убили проклятые дикари-язычники, поплелись за своим покровителем, а помимо них вслед за Владиславом направились несколько польских воевод и епископ Адальберт.
В шатре полководца было прохладно, и царила полутьма. Владислав вошел внутрь, и юные служки тут же задрали брезентовые полога вверх, а затем помогли сюзерену скинуть доспех и ненужную одежду. Сначала они сняли расшитый андреевскими крестами и пятиконечными звездами темно-синий плащ. Потом распустили многочисленные ремешки брони, и каждая деталь доспеха стала занимать свое место на специально приготовленных дубовых распорках. Латный нашейник, налокотники, наколенники, поножи, перчатки, тяжелые сапоги, украшенный белым эмалевым орлом на красном щите нагрудник и кольчуга. Далее пошли войлочные поддевки и, наконец, князь-кесарь остался в одних толстых вязаных чулках серого цвета и покрытой мокрыми потными пятнами синей шелковой рубахе.
В наиболее темном углу шатра слуги незамедлительно поставили обтянутое сукном резное кресло и Владислав, который любил наблюдать за своими подчиненными из тени, дабы они не видели выражение его лица, присел. Под его босые ноги подсунули тазик с подогретой водой. Он опустил в него ступни и блаженно зажмурился. Привычный моцион помог ему немного расслабиться и, не обращая внимания на Грифинов, воевод и епископа, он задумался...
С чего все началось, и почему он оказался под стенами Пырыцы? Хм! Истоком стало то, что умер его великий отец Болеслав Третий Кривоуст, который перед смертью обнародовал, что делит Польшу между всеми своими отпрысками. Владиславу, как старшему сыну, доставалось больше всех. Немалая часть Великой Польши, добрая треть Малой Польши, кусок Куявии, вся Силезия, владения племени серадзов и номинальная власть над Гданьском и венедской Померанией. Наследство было хорошим, грех жаловаться. Однако Владислав был опытнее своих сводных братьев, уже имел неплохую дружину и воинский опыт, а помимо того мог рассчитывать на поддержку русских князей, родственников по матери, и помощь германского короля Конрада Третьего, на чьей сестре, Агнессе фон Бабенберг, он был женат. Поэтому, прикидывая силы и понимая, что за ним сила, князь-кесарь хотел получить все. Ну, а почему бы и нет, если перед глазами постоянный пример покойного батюшки, который собирал польские земли клинком? И решившись развязать войну, Владислав стал собирать армию, кинул клич по всем подчиненным ему землям и попросил помощи у заграничных родственников.
Гонцы разлетелись во все концы Польши и за ее пределы. Во Вроцлав, который Владислав сделал своей военной ставкой, стекались дружины опытных воинов и многочисленные ополченцы. Всеволод Ольгович Киевский выслал к нему на помощь своего младшего брата Игоря Ольговича, который вел больше двух тысяч конной кованной рати. Германский король Конрад Третий обещал князю политическую поддержку. Чешский король, тоже Владислав, и тоже Второй, женатый на другой сестре Конрада Третьего, заверил его, что вот-вот пришлет к нему в подкрепление своих лучших дружинников. И можно было начать войну, которая могла бы стать победоносной, и позволила бы ему называть себя не князь-кесарь, а король. Но против вооруженного конфликта на территории Польши выступила католическая церковь и душеприказчик Болеслава Третьего богатый, сильный и влиятельный воевода Петр Власт.
Владислав заколебался. Драгоценное время уходило. Младшие братья, князья-принцепсы, и мачеха, хитрая тварь, тоже стали собирать войска и звать на помощь заграничную родню, и в этот момент из Померании к князю-кесарю прибежали его номинальные вассалы братья Грифины, а так же личный капеллан покойного батюшки померанский епископ Адальберт. Венедские князья просили о военной помощи, дабы они смогли сурово и показательно наказать своих соплеменников, которые взбунтовались, отринули истинную веру, вновь впали во тьму язычества и теперь не признают себя подданными Польши. Однако Владислав, мысли которого были заняты исключительно борьбой с родственниками, ответил категорическим отказом. И пришлось бы незадачливым Грифинам, при которых осталось всего полторы сотни верных дружинников, ехать из Вроцлава несолоно хлебавши, но за них сказал свое веское слово епископ Адальберт, и князь-кесарь к нему прислушался.
Епископ встретился с Владиславом один на один, без свидетелей, и попросил его оказать помощь непутевым вассалам, которые не смогли удержать в узде своих диковатых подданных, а за это, в конфликте с братьями, Адальберт пообещал ему полную поддержку святой матери-церкви. Это был серьезный довод, тем более что слова Адальберта подтвердили все наиболее авторитетные священнослужители Польши, в том числе и Якуб из Жнина, архиепископ города Гнезно. Поэтому, посоветовавшись со своими воеводами, которые в свое время вместе с его отцом ходили крестить поморян, и заверили князя-кесаря, что очередной
