— Так. Большевичок, волжской масти.
— Солдат российской армии.
— Большевик, поганая шкура. Носишь погоны сибирской армии, а смеешь упоминать вражеское имя.
Капитан замолчал. Прочитав в протоколе имя, которое упоминал Корешков в беседе с солдатами, капитан изо всей силы стукнул кулаком по столу. Увидев, что его гнев не произвел на солдата никакого впечатления, Молчалин вдруг раскатисто засмеялся:
— Хорош! Любо глядеть на красавчика. Отделал тебя Семечкин. Узнаю его мордобойный почерк. Жандармская выучка. Умеет бить!
— Нет!
— Чего нет?
— Бить не умеет. Нет у него для этого надлежащей сноровки. Только калечит лик. На германском, в моем полку, был фельдфебель Чубин, вот он бил со знанием. Знаткости от своего удара на людском лице не оставлял, но душевная чувствительность от полученного удара у битого оставалась в памяти.
— Разговариваешь, сволочь краснопузая. Ленина осмелился солдатам поминать.
— Так ведь в разговоре о земельном декрете нельзя без упоминания его имени обойтись.
— Молчать!
— Даже сам Колчак при надобности поминает Ленина.
— Молчать, а то зашибу как щенка. Где ты слышал, что Колчак поминал о Ленине.
— На смотру, когда на фронте нас навещал. Так и сказал, что Ленин…
— Да замолчи, сволочь.
Капитан, вскочив на ноги, подбежал к Корешкову и ударил его кулаком по лицу. Из нижней губы по подбородку солдата потекла струйка крови. Корешков стер кровь ладонью.
— Вот за вами ловкость битья признаю. Есть навык. Только зря меня саданули. По военному уставу, признанному от царских времен в сибирской армии, меня даже пальцем нельзя трогать, а вы кулаком угостили. Осчастливлен за воинскую храбрость на германской званием полного солдатского кавалера святого Георгия.
— Ты? — испуганно спросил капитан.
— Так точно. Извольте удостовериться.
Корешков вынул из карманчика гимнастерки зазвеневшие золотые и серебряные Георгиевские: кресты.
— Почему прячешь награды, сволочь? Как посмел прятать?
— А ноне напоказ их нельзя носить, потому они святые, солдатской кровью омытые. У вас, господин капитан, поди, тоже награды водятся. Аль за битье людей их пока не дают?
— Разговариваешь! — заорал Молчалин.
— При наличии их на моей груди боле не хлестнете, потому вот вам крест сдачи дам. А кулак у моей, руки крепкий, сохой правил. Сволочью меня величали? А на деле обернулось, что вы ей являетесь.
Дверь в комнату распахнулась, и вошли адмирал Кокшаров и поручик Муравьев.
Капитан, встав по форме, отдав честь, начал рапорт.
— Ваше превосходительство, веду допрос арестованного солдата.
— Пока только незаконно задержанного, — перебил капитана Кокшаров.
Капитан продолжал рапорт.
— Данный рядовой является солдатом.
Кокшаров отдал распоряжение Муравьеву.
— Уведите задержанного и приведите в надлежащий для солдата облик.
Муравьев и Корешков вышли из комнаты.
— Ваша фамилия, капитан?
— Молчалин.
— Знаете, кто я?
— Так точно, ваше превосходительство.
— Солдат Прохор Корешков поступает в мое распоряжение. Кто его бил? Неужели сами?
— Никак нет.
— Спрашиваю и хочу услышать правдивый ответ офицера.
— Избит на предварительном допросе. Это узаконенный метод, ваше превосходительство.
— Дайте протокол допроса.
— Извольте.
Кокшаров, взяв от Молчалина листок протокола, порвал его пополам и положил в карман.
— Капитан Молчалин, солдат Корешков после допроса за неимением какого-либо состава преступления нами отпущен, как задержанный по недоразумению. Понятно?
— Так точно!
— Но если вы хотя бы единым словом обмолвитесь о нашем свидании, я с вас за оскорбление георгиевского кавалера сниму капитанские погоны. Это запомните.
— Слушаюсь!
Кокшаров, не простившись с капитаном, вышел из комнаты. После его ухода Молчалин зябко пошевелил плечами. Налил из графина в стакан воды, выпил.
— Вот сволочь. Прячет кресты, а ведь за них и впрямь можно погоны потерять. Адмирал этот не простак. Слышал о нем кое-что. Ладно, молчать так молчать. Ведь все равно кокнуть Корешкова не дали бы. Георгиевский кавалер.
— Дозвольте войти, господин капитан. — Просунул голову в приоткрытую дверь вахмистр Назарчук.
— Входи, входи, голубчик. Кстати пришел.
Толстый, коренастый Назарчук откозырял. Капитан, взяв со стола нагайку, подойдя к вахмистру, спросил вкрадчивым шепотом:
— Ты солдата Корешкова перед битьем обыскивал?
— Как полагается.
— Обыскивал? А как же крестиков Георгиевских не нашел?
— Не нашел.
— А они у солдата были в карманчике гимнастерки.
— Виноват!
— А раз признаешь за собой вину, то и получай по заслугам.
Капитан огрел вахмистра нагайкой и довольный своей выходкой спросил ласково:
— Обожгла?
— Так точно!
— Станешь, неся службу, точнее обыскивать.
— Слушаюсь! С остальными что прикажете делать?
— Отработали?
— Как положено.
— Так пусть катятся к…
— Будет исполнено. Только двое из них анненковцами обозначились. Собираются жаловаться.
— Пусть жалуются. В случае чего тебе придется ответ держать. А сейчас вели мне обед подать…
Глава двенадцатая
На фронте кончилась короткая сентябрьская передышка. Возобновив наступление, Красная Армия таранила заслоны на пути к Омску…
Линялые октябрьские рассветы будили город петушиными спевками, собачьим лаем,
