нему с сжатыми кулаками, выкрикивая срывающимся голосом:
— Мерзавец! Умалишенный! Как смели допустить стрельбу в союзников?
Лицо адмирала от гнева было серым. Большие глаза готовы испепелить переполнявшей их злостью.
— Отвечайте! Я требую ответа!
— Только после того как перестанете кричать!
Колчак вне себя схватил Несмелова за плечи, а оторвавшийся левый погон полковника остался в адмиральской руке.
— Ваше превосходительство, уберите руки, — холодным шепотом попросил Несмелов, готовый оторвать от своих плеч адмиральские руки.
Спокойствие Несмелова на минуту отрезвило Колчака. Увидев в руке погон, не зная что с ним делать, бросил его на письменный стол. Не глядя на Несмелова, выкрикнул:
— Это случайность! Слышите, случайность! Давно пора сменить на генеральские. Упрямились? Демонстрировали ко мне свое неуважение, свою пагубную самостийность. Спрашиваю, почему оставались полковником?
— Ибо сражаюсь с большевиками не из-за чинов.
— Как смеете разговаривать со мной в таком тоне! Заставлю вас замолчать!
— Не сомневаюсь! — Лед в голосе Несмелова вновь вызвал вспышку гнева, адмирал вновь кричал:
— В чем не сомневаетесь?!
— В том, что способны заставлять людей молчать! Слышал, как приказывали расстреливать непослушных.
— О чем вы?
— О том, что заставить меня замолчать можно только физическим уничтожением.
— Несмелов, не забывайтесь! Разговариваете с вашим правителем!
Ощупывая глазами стоявшего перед ним невозмутимого полковника, адмирал вновь закричал:
— Почему стоите?! Садитесь!
— Привык любой разнос начальства выслушивать стоя.
— Вы классический образец тупой офицерской самовлюбленности!
— Благодарю вас. Но за нее, ваше превосходительство, мной заплачено шестью ранами и потерей руки.
— Постойте! Поймите! — Адмирал задыхался от нервной одышки. — Со мной не надо спорить. Поймите! В пашем положении нельзя ссориться с союзниками из-за какого-то машиниста. Англичане уверяют, что он большевик. Они уверены, что Муравьев, защищая большевика, убил капрала.
— Союзники по привычке всегда врут. Погибший машинист отступал с нами от самого Омска.
— Но как нам доказать англичанам, что он действовал правильно, не подчиняясь их требованиям?
— Разве собираетесь доказывать? Ставлю вас в известность, что, данной вами мне властью коменданта, и потребую, чтобы при похоронах машиниста присутствовал почетный караул части, повинной в его гибели.
— Зачем?
— Для вашего престижа.
— Они не выполнят вашего требования. Именно шотландцы настаивают на расстреле Муравьева. А этот Муравьев из молодых да ранних. Видимо, из патриотов, питающих ненависть к иностранцам. Офицерская молодежь слишком щедра на ненависть.
— Она слишком многое увидела и поняла из деяний иностранцев, чего вам, ваше превосходительство, невидно из окна вагона. Ненависть молодого офицерства еще полбеды. Страшнее другая ненависть. Солдатская ненависть к иностранцам. Я видел ее, когда солдаты впервые увидели мешки с удушенными женщинами. Я видел, как они сваливали под откосы теплушки с чехами.
— Вы сгущаете краски. Как бы ни была страшна действительность гражданской войны, для успокоения союзников отдайте приказ об аресте Муравьева.
— Сделайте это сами. Но заодно арестуйте и меня. Капитан Муравьев действовал по моему приказу. Заверяю вас, что я, окажись на его месте, перестрелял бы всех шотландских юбочников, зверски избивавших машиниста.
Колчак слушал Несмелова, стоя к нему спиной у столика со стопкой книг.
— Повторяю, немедленно арестуйте Муравьева!
— Я это не сделаю.
Резко обернувшись, Колчак схватил книжку и, порвав ее пополам, бросил под письменный стол.
— Чего же вы от меня хотите?
— Чтобы потребовали от союзников извинения за убийство машиниста. Они не должны забывать, что русских из-за их капризов на русской земле нельзя убивать безнаказанно. Если не сделаете этого, то сделаю эта сам. И уверен, что шотландцы при настоящих условиях принесут извинения.
— Несмелов, нельзя быть таким решительным в своих действиях, забывая, что у нас перед союзниками есть многие еще не оплаченные обязательства.
— Это, видимо, у сибирского правительства, а не у армии.
— Но я ее верховный правитель.
— Поэтому и должны беречь ее честь.
— Господи, какой вы трудный. У вас просто нетерпимый характер.
— Оттого что многое перетерпел, прежде чем стать нетерпимым.
Колчак, не отводя глаз от Несмелова, произнес:
— И все же горжусь вами. Но Муравьева откомандируйте куда-нибудь. Его могут убить из-за угла обозленные шотландцы.
— Капитан не из трусливых. Как комендант, не расстанусь с ним.
— Несмелов, неужели вам не надоело быть таким злым?
— Надоело. Но мне не дают отдохнуть от злости. Расстанусь с ней, видимо, когда перестану жить. Больше всего меня злят свои коллеги и союзники. Моя злость к этим господам сильнее злости к большевикам. С теми все ясно. А вот со своими коллегами все слишком сложно и запутанно. Очень уж старательно заботятся они о своих личных выгодах, заслоняя ими свою офицерскую совесть. Союзники могут гордиться подобными учениками.
Адмирал шагал по салону, потирая пальцами виски.
— За что арестовали английских журналистов?
— За воровство.
— Не понял?
— Обворовали княжну Певцову, когда она была вашем поезде.
— Англичане сообщили, что украденные вещи возвращены.
— Но это не освобождает воров от наказания.
— Как все это отвратительно. Певцова еще в Красноярске?
— Сегодня утром уехала.
Адмирал закурил, предложил папиросу Несмелову.
После стука в дверь в салон вошел дежурный адъютант.
— Донесение генерала Каппеля.
Колчак, прочитав телеграмму, сухо сказал адъютанту:
— Ступайте. Несмелов, фронт прорван в двух местах. Особенно плачевно состояние у Пепеляева. Неужели уже катастрофа?
— Не удивлен, что у Пепеляева может быть катастрофа. Он на днях торговал в Красноярске уральскими самоцветами.
— Господи, о чем говорите?
— Лесопромышленник Красногоров перед отъездом хвалился, как за царское золото купил у Пепеляева неплохие уральские самоцветы. Будни нашей действительности, ваше превосходительство. Могу
