случае, – вход, ведущий к замку магноса.
Поступили просто – стреляли из лука вперед, привязав к стреле тоненькую бечевку, – именно так делают йордлинги, когда наводят веревочную переправу через бездонную пропасть или горную реку.
Затем двигались вдоль натянутой бечевки. И казалось: бечева не лежит, как ей положено, вдоль полета стрелы прямо и ровно, – но изгибается, уводит далеко в сторону. Но так лишь казалось…
Преодолевать подобным способом лигу за лигой – занятие не самое легкое и быстрое. Однако же, выпустив стрелу не то в десятый, не то в одиннадцатый раз, йорд-каан уже сбился со счету, увидели: бечевка натянулась прямо, как струна. Магическая преграда закончилась.
А вскоре и дорога появилась…
Вернувшиеся разведчики доложили: не похоже, что в замке бодрствует готовый к отражению атаки гарнизон. Но сам замок… Громадина. Дворец, обнесенный стеной. Богато живет магнос, ничего не скажешь.
Вообще-то йордлинга замком не удивишь. Дело тут вот в чем: у горцев дворянства, как отдельного сословия, нет, равно как нет и простонародья. Каждый йордлинг – сам себе дворянин, и считает себя полной ровней сайэрам с равнин. Даже свой герб у каждого семейства имеется. Пусть порой простенький, вроде трех перекрещенных стрел, однако и каждая скотина, и каждый невольник помечены тавром с изображением того герба, и на щитах и родовых бунчуках он же красуется. Все как у благородных.
И живут вольные горные дворяне, как и надлежит, в замках. Зимой, естественно, когда заканчивается кочевая тюбеневка на горных пастбищах, и отары овец, неспособных добыть корм из-под снега, возвращаются в селения.
Некоторые глупые равнинные жители, лишь издалека видевшие горы, считают, что живут дикие йордлинги в нищих лачугах, а то и вообще в пещерах, на манер горных троллей. Сами они дикие… У каждого йордлинга, пусть даже совсем не зажиточного, есть свое родовое гнездо, дом-крепость: башня в два этажа, сложенная из дикого камня: на верхнем зимой живут, в нижний загоняют овец при угрозе нападения. У тех, что побогаче, башни уже трехэтажные, а у самых могущественных родов – настоящие крепости из многих башен (в четыре, а то и в пять этажей), соединенных поверху защищенными от стрел переходами…
Отряд приблизился к обиталищу князя Сандирского, и йорд-каан был вынужден согласиться: и впрямь громадина, немногим меньше Йорд-Кале будет… (Балеог мысленно солгал сам себе: даже на вид, не вымеряя стены шагами, замок магноса выглядел обширнее и внушительнее, чем крепость-столица йордлингов.)
Во всей темной громаде – всего три огонечка, три окна в дальнем крыле светятся… И стража на стенах не перекликается, сон разгоняя. Подъемный мост опущен, но так просто на него не попадешь – с наружной стороны въезд перегорожен каменной аркой с воротами, а по бокам от ворот – две караулки с толстыми стенами и узкими окнами-бойницами. Пока нападающие будут ломиться в ворота под стрелами из караулок, гарнизон и мост поднять успеет, и вообще к обороне подготовиться.
Да вот только ни слуху, ни духу того гарнизона. В караулках – темнота и тишина.
– Засада? – полуутвердительно прошептал йорд-каан иль-Бахру.
Можно и такого ожидать. Если как-то прослышал, разузнал магнос, что кочевники на его богатства нацелились, вполне может заманивать незваных гостей.
– Не чую… – шепнул в ответ полутысячник, глубоко втянув воздух ноздрями, словно и впрямь принюхивался. В бою, да и перед боем он выражался коротко, без обязательного «мой каан».
Балеог чутье старого лиса уважал. Не настолько, чтобы полагаться без оглядки на слова полутысячника, но уважал. Он повелительно махнул рукой: выпускайте, дескать, фальшивого гонца.
Коня, на котором предстояло подъехать к замку эрладийцу, загодя прогнали по кругу галопом – чтобы пена с боков, чтобы хрипел загнанно. А самому купцу подбили глаз, порвали и изваляли в пыли одежду – сразу видно, чудом спасся. И очень красочно живописали, как долго и мучительно станет умирать его сын, если отец скажет хоть одно лишнее слово.
Соскочив с седла, эрладиец колотил в ворота кулаками, взволнованно вопил что-то на трех языках вперемешку. Словом, лицедействовал вполне талантливо. Йордлинги наблюдали из темноты – затаив дыхание, держа оружие наготове.
Довольно долго не происходило ничего. Вообще ничего. Словно обитателям замка было абсолютно наплевать на все на свете, кроме своего глубокого и здорового сна.
Затем ворота – не те, что прикрывали мост, но главные ворота замка – тягуче заскрипели петлями, одна створка медленно-медленно поползла в сторону. Вот приоткрылась щель, достаточная, чтобы бочком проскользнул человек, вот она расширилась несколько больше… И наружу показался охранник. Один.
Монред, как уж умел, творил заклинание: проверял, не прячется ли за отпертыми воротами готовый к стремительной атаке отряд. Иль-Бахр нервно теребил рукоять изогнутого меча. Балеог думал, что в лживые глотки принято заливать расплавленный свинец, – и такая казнь окажется весьма подходящей, даже символичной, для купцов-эрладийцев, буде они посмели обмануть йорд-каана.
Охранник оказался не человеком. Орком. Не молодым, сильно прихрамывающим. В одной руке верзила сжимал пылающий факел, в другой – всенепременную дубину. Пока он, приволакивая негнущуюся правую ногу, шаркал к внешним воротам, Монред закончил свои труды и прошептал:
– Никого, мой каан. Никого нет поблизости.
Дохромав до предмостового укрепления, зеленокожий пустил в ход свою луженую глотку, и его слова затаившиеся йордлинги разобрали хорошо, в отличие от невнятных воплей торговца.
Речи орка неприятно удивили Балеога. Магноса, дескать, в замке нет, в отъезде сиятельный магнос, и дружина вместе с ним, разумеется. Так что спасайтесь сами, торговые люди, как уж сумеете, и нечего тут орать под окнами, тревожить ночной покой.
«Волью в глотки свинец, а затем повешу на воротах», – постановил для себя йорд-каан. И гаркнул уже во весь голос, уже не скрываясь:
– Сотня Бойзы, вперед! Захватить ворота, пока не заперты!
Сколько же можно здесь торчать, вычисляя по звездам и конскому помету: есть впереди ловушка или нет? А передовой сотней и пожертвовать по беде можно.
Иль-Бахр хмыкнул не слишком одобрительно после нетерпеливого приказа йорд-каана. Но ничего не сказал.
Услышав из темноты конский топот, хромоногий не пытался поднять в одиночку мост или же принять иные меры для обороны. Опрометью кинулся было обратно, но хромота не позволила развить нужную скорость.
На середине моста орк остановился, оглянулся, – йордлинги уже закинули веревки с крюками на зубцы арки, карабкались наверх. Отшвырнув дубину и факел, зеленокожий подковылял к перилам моста, перевалился, – плюх! – мощный всплеск потревожил кувшинки, застывшие на темной воде рва.
Утонул он, или же сумел выбраться на дальний берег, – никого из атакующих не заинтересовало.
В поисках поживы йордлинги рассыпались по всему громадному замку. Временами то один, то другой выскакивал с докладом во внутренний двор, где стоял Балеог в окружении сотенных командиров и личных охранников. Сюда же, дабы не убежали под шумок, привели купцов- эрладийцев – бледных и съежившихся от страха.
Доклады воинов не радовали их владыку. В буфетных замка хоть шаром покати, не то что золотой посуды нет, – даже серебряной не нашли. Оловянная, словно у купчишки проторговавшегося… Взломали мощные железные двери с хитроумными запорами – и точно, за ними сокровищница княжеская оказалась. Да только в сундуках там пусто и в ларцах ветер свищет… В оружейной кладовой – старье, хлам, мечишки ржавые да латы покореженные. И мехов драгоценных, редких не нашли йордлинги в гардеробных, и коней благородных кровей не обнаружили на конюшне.
Йорд-каан и сам прошелся покоями замка и увидел достаточно, чтобы понять: жилище магноса напоминает яйцо гурха, которым полакомилась каменная куница, прогрызшая крохотное отверстие в скорлупе и выпившая все содержимое. Так и здесь: стены-скорлупа на месте, а внутри – пустота, взять нечего…
Причем видно, что не так давно жил Иеремиус вполне зажиточно, как и положено вельможному магносу. И утварь имел драгоценную, и гобелены с картинами, – на стенах после них темные пятна еще
