Гормоны заклокотали в Яне, просто закипели.
— Ну что там? — тревожно спросила Карина.
— Ничего особенного, братья Гадюкины, замышляют очередную пакость.
— Какую?
— Не признаются, сволочи, но тайное всегда становится явным, а ты что испугалась?
— Конечно, так загрохотало.
— Не бойся, я с тобой.
— Теперь уже не боюсь.
Её теплые, мягкие губы прикоснулись к губам Яна и он начал проваливаться в глубокую, бездонную пропасть. Он не думал ни о чем, не вспоминал. Их движения были слаженны, синхронны, как будто подчинялись единому алгоритму. Они понимали друг друга без слов и на время забыли членораздельную речь. Её им заменяли вздохи, вскрики, стоны и глубокое молчание, как высшее проявление наслаждения. Карина подчинялась натиску Яна, затем сама жестом требовала выполнения своих желаний. Их желания раскрывались, смешивались и воплощались к обоюдному удовольствию. Эти игры напоминали Яну сильно раскачивающиеся качели, когда от высоты ощущений замирало сердце и пересыхало во рту. Он наслаждался красотой и чувственностью Карины, одно единственное нежное прикосновение её нежных пальчиков доводило Яна до сумасшествия. Он плыл по волнам наслаждения, стараясь удержаться на их гребнях, как можно дольше.
Раннее летнее утро уже показалось в окне, когда они замерли. Грудь Яна распирало от пережитого, но усталость давала себя знать и он проваливался в дрему. Карина убрала голову с его груди и соскользнула с кровати. Ян тут же проснулся:
— Ты куда?
— К себе в комнату, ты спи, рано еще.
Она не спеша одевалась, Ян бесстыдно за этим наблюдал.
— Я тебя люблю, очень, очень.
Карина в недоумении подняла бровь:
— Я надеюсь, ты шутишь? Хорошо провели время, погуляли, в кино сходили, мороженое покушали. Причем здесь любовь? Ты хороший парень и, кстати, отличный мужчина, но любовь это из прошлого. Сейчас на Западе идет сексуальная революция, вернее у них она уже прошла это у нас где-то на подходе. Знаешь, как там говорят? Секс не повод для знакомства, а мы с тобой даже хорошо знакомы и я надеюсь, останемся друзьями.
— Ты всё это серьёзно говоришь?
— Серьёзней не бывает. Просто мы здесь, в соведпии отстали в этом смысле от Запада. Ты, наверное, за границей не бывал, а я жила там с родителями пять лет, повидала кое-чего. Но это не только там, у нас тоже. Ты видел фильм «Посол Советского Союза» про Коллонтай? Так вот, знаменитая революционерка и первая советская женщина дипломат Александра Михайловна Коллонтай, была проповедницей теории «стакана воды», слышал?
— Нет, — у Яна всё больше ухудшалось настроение.
— Согласно этой теории: интим с любым партнером — то же самое, что испить стакан воды, избавляешься от жажды. Только и всего. Это уже не на Западе, это у нас в Советском Союзе и, между прочим, в первом Уставе комсомола в двадцатые годы было написано: «Каждая комсомолка обязана отдаться любому комсомольцу по первому требованию, если он регулярно платит, членские взносы и занимается общественной работой». Ты ведь платишь, комсомольские взносы? Работой общественной занимаешься. Так что всё в порядке, — Карина оделась, оглянулась в надежде найти зеркало, не нашла и снова обратилась к Яну, — ты что расстроился? Вот глупый, по-моему, всё было прекрасно. Проводи меня, пожалуйста.
Ян хотел встать с постели, но застеснялся своей наготы, нашел на стуле шорты, натянул их под простыней и только после этого встал и пошел к двери.
— До свидания, всё было чудесно. Не хмурься ты так, всё будет еще лучше. — С улыбкой сказала Карина, Ян кивнул и выглянул в коридор следом за ней. В самом начале, с широченной улыбкой, по коридору шел Андрей Новаковский. Он церемонно раскланялся с Кариной, после чего его улыбка расползлась чуть не до плеч.
— Ну, ты, Ракита, даешь. На одну ночь нельзя тебя оставить.
— Ты чего приперся в такую рань? — Недовольно ответил Ян.
— Тетка в рейс намылилась с самого сранья. Меня разбуркала, какой уже сон. Навещу, думаю, друга и застал его на горячем. Ну, ты, Ян, даешь, такую женщину охмурил, расскажешь? — Андрей оглянулся в конец коридора, но Карины там уже не было.
— Сейчас всё брошу и начну рассказывать.
— Ну, ты жмот, а еще друг называется.
На их громкий разговор в коридор высунулись заспанные физиономии Жоры и Женьки.
— А это вы, от Димки никто не выходил, а ты мы прикорнули малёхо?
— От Димки никого, но зато от нас…
— Закрой рот, Андрюха, — прервал друга Ян, — а в чем дело, кто должен выйти? Женька не темни, колись, что тут происходит у вас, еще со вчерашнего вечера, что за грохот был?
— Тихо, — Женька на цыпочках подошел к двери Диминой комнаты, наклонился к замочной скважине и прислушался. Он сдвинул плечами и сказал, обращаясь к Жоре, — тишина абсолютная даже не храпят. Может, откроем, посмотрим, что там и как? Я переживаю.
— Давай, — Голиней махнул рукой.
Женька снова на цыпочках сбегал в комнату и вернулся с ключом.
— Ну, что открываем? — еще раз спросил он Жору.
— Открывай, я тоже переживаю.
Женька осторожненько провернул ключ и так же осторожно и медленно открыл дверь. В комнату первым вошел Жора, за ним Женька. Андрюха и Ян, съедаемые любопытством, тоже, как и Женька, на цыпочках прошли за порог.
В комнате было тихо, на расстеленном диване абсолютно беззвучно лежало два обнаженных тела. Поперек дивана, раскинув руки и ноги лежала, Ян присмотрелся, Танька Слепцова с Архитектурного. Девка она была подтянутая, но крупная, с мощной грудью и такими, же крупными другими женскими прелестями. У неё подмышкой, скрючившись в позе эмбриона, лежал Дима Бухмиллер. На её фоне он казался маленьким и жалким.
Андрюха заглянул из-за спины Жорки на лежащих и тихо спросил:
— Они хоть живые?
— Типун тебе на язык, что ты несешь, видно же, что Дима дышит.
— А мадам?
— Не суетись, сейчас разберемся. Надо сначала Димку разбудить.
— А может он её того…, до смерти, я в литературе читал, бывали такие случаи, — высказал предположение Андрюха.
— Что ты гонишь, кого Таньку? — Голиней скривил презрительную мину.
Они вчетвером обступили диван и разглядывали тела.
— Ну, что долго так будем зырить? — спросил шепотом Женька.
— Будить надо, — ответил Голиней.
— Ты и буди, — ответил также шепотом Женька, — а то Димасик, сейчас как проснется, как врежет спросонья. Мало не покажется, так полетишь, что сгоришь от трения о плотные слои атмосферы.
Голиней замер в нерешительности. Помог Андрей, он среди тишины заорал, как на пожар:
— Димон, вставай, на сборы надо ехать, автобус уходит!
Все четверо от неожиданности сделали шаг назад. Голиней зашипел на Андрюху:
— Ты что сдурел? Он сейчас, как подхватится, по одному нас в окошко выкинет.
— А я что, вы все застыли, как замороженные, надо ведь что-то делать?
— Не так же резко.
Но Андрюхин ор помог. Дима начал медленно просыпаться. Он перевернулся на спину, вытянулся во
