Доктор подался вперед и просиял. Он явно ждал этого момента.
— Уж не знаю, насколько близки вы были с убитым, и, может быть, вас это не удивит… — Он взял несколько заранее отложенных в сторону фотографий и разложил их на столе перед Торой и Маттиасом. — Я имел в виду это.
Тора некоторое время разглядывала снимки, а когда в конце концов сообразила, что именно на них изображено, содрогнулась.
— Ваша реакция вполне понятна, — посочувствовал ей патологоанатом. — Гаральд Гунтлиб, очевидно, практиковал модификацию тела, как это называется в тех странах, где зародилась тенденция. Сначала мы подумали, что у него врожденная аномалия языка, но затем по рубцам поняли, что он сделал это недавно. И должен сказать, это вам не железки в языках у социальных извращенцев.
Тора смотрела на одну тошнотворную фотографию за другой, пока ее саму не затошнило.
— Прошу прощения, — пробормотала она сквозь стиснутые зубы и выбежала за дверь. Выскакивая в коридор, она услышала, как Маттиас сказал с притворным удивлением:
— Надо же, а ведь мать двоих детей.
Глава 7
В кафе Интерцентра было всего несколько человек. Тора предложила выпить кофе здесь, где можно спокойно разговаривать, не заботясь, услышит ли их кто-нибудь за соседним столиком. Они в одиночестве сидели в дальнем углу. Перед ними на украшенном мозаикой столике лежала желтая папка с материалами вскрытия.
— От кофе тебе полегчает, — сочувственно сказал Маттиас, глядя на дверь, за которой только что скрылась официантка, принявшая заказ.
— Я в норме, — огрызнулась Тора.
Она сказала правду — тошнота прошла. Выйдя из кабинета патологоанатома, она отыскала туалет и ополоснула лицо холодной водой. С ней такое уже бывало. Когда ее бывший муж только изучал медицину, он всюду разбрасывал свои учебники, причем оставлял их раскрытыми, и Торе становилось нехорошо, если она на них натыкалась. Впрочем, картинки в тех книжках даже близко нельзя сравнить с жутью, увиденной сегодня, — наверное, потому, что иллюстрации в учебниках все-таки обезличенные.
— Не знаю, что на меня нашло, — чуть мягче заметила Тора. — Надеюсь, доктор не обиделся.
— Фотографии не особо приятные, — произнес Маттиас. — Большинство людей отреагировали бы так же. А о докторе не беспокойся. Я сказал ему, что ты только-только оправилась от острого пищевого расстройства и все еще чувствуешь себя не очень хорошо.
Тора благодарно кивнула.
— Но что, черт возьми, это было?
— Когда ты ушла, мы их еще раз пересмотрели, очень подробно. Гаральд, похоже, испробовал все виды обезображивания тела. По словам доктора, самому старому уже несколько лет, но есть и такие, что сделаны всего пару месяцев назад.
— Зачем он это делал? — спросила Тора. Она не понимала, что заставляет молодежь так себя уродовать.
— Бог его знает, — сказал Маттиас. — Гаральд никогда не был абсолютно нормальным. С момента как я познакомился с его семьей, помню, что он постоянно ошивался рядом с маргинальными элементами. То это были защитники окружающей среды, то антиглобалисты. Когда он увлекся историей, я подумал, что наконец-то перебесился. — Маттиас показал на желтую папку. — Почему он стал заниматься всем этим — выше моего понимания.
Тора промолчала, размышляя об увиденном на фотографиях и о том, что это, наверное, очень больно.
— Но что именно это такое? — спросила она и сразу добавила: — Меня не затошнит.
Официантка принесла заказ — кофе и отдельно для Маттиаса экзотические закуски, которые подают только здесь. Они ее поблагодарили, подождали, пока уйдет, и Маттиас попробовал объяснить:
— Все это результат диких экспериментов и хирургических операций. Меня больше всего поражает его язык. Ты ведь поняла, что на одной из фотографий был рот Гаральда?
Тора кивнула, и Маттиас продолжил:
— Его язык разрезан вдоль, раздвоен, словно змеиный.
— А он после этого нормально говорил? — спросила Тора.
— Доктор говорит, что, возможно, он стал шепелявить, но не факт. Еще он уверяет, что слышал о таких операциях. Они очень редки, но Гаральд при этом не первооткрыватель.
— Но он же не сам себе язык разрезал? Кто их делает?
— Патологоанатом утверждает, что эта недавняя операция, потому что рубцы еще не зажили. Он представления не имеет, кто хирург, но говорит, что любой, у кого есть анестетик, зажимы и скальпель, сделает это довольно легко. Врач, ассистент хирурга, дантист… Еще он сказал, что этот же человек мог выписать антибиотики и обезболивающие, или имеет к ним доступ.
— Господи, вот и все, что я могу на это сказать! А что насчет всех этих штуковин: железок, шрамов, знаков, выпуклостей и бог знает чего еще?
— Гаральд вживлял себе под кожу всякие предметы, и на теле образовывались выпуклости в форме того или иного импланта. То же самое с шипами, которые, если ты заметила, торчат из его плеч. Мы насчитали тридцать два разных предмета, включая гвоздики, похожие на те, что ты видела на его гениталиях. — Маттиас смущенно взглянул на Тору. Она отхлебнула кофе и улыбнулась, давая понять, что ее это не волнует. Он продолжил: — Еще на нем были символы, и все они связаны с черной магией и культом сатаны. В общем, Гаральд трудился не покладая рук, чтобы себя как следует украсить, — на нем живого места нет. — Маттиас съел кусочек африканского фаршированного хлеба. — Кажется, обычный татуаж он не уважал. Эти шрамы…
— От удаления татуировок? — попыталась догадаться Тора.
— Нет-нет. Имеется в виду декоративное шрамирование, когда или делают глубокие порезы, или выкраивают лоскуты кожи так, чтобы в результате получился рисунок. На такое надо решиться. Доктор сказал, что от этого нельзя избавиться, разве только пересадить кожу, а это значит сделать еще больший шрам.
Гора не могла всего этого даже представить. В ее юности считалось чрезмерным, если в ухе более двух пирсингов.
— И еще я узнал от доктора, что один из порезов на груди Гаральда сделан уже после его смерти. Сначала они подумали, что это недавнее тату, но при более пристальном рассмотрении выяснилось, что нет. Похоже на магический символ…
Маттиас достал из кармана ручку и потянулся за салфеткой. Он начертил символ и подвинул салфетку к Торе:
— В чем тут смысл, никто не знает. Полиция не смогла его расшифровать, и не исключено, что убийца импровизировал на месте. По другой версии, преступник нервничал, и у него не получилось так, как он хотел. Вырезать по коже, наверное, трудно.
Тора придвинула салфетку и посмотрела рисунок. Он напоминал поле для игры в крестики-нолики. Только на концах всех линий имелись дополнительные перекрестья, а в центральном квадрате был изображен небольшой круг, от которого отходила горизонтальная черта с полукругом на конце.
Тора вернула салфетку.
— Увы, я ничего не понимаю в магических символах. У меня когда-то было руническое ожерелье, но я не помню, что там что означало.
— Значит, надо поговорить с теми, кто разбирается. Боюсь, полиция в эту сторону не копала. — Маттиас разорвал салфетку на четыре части. — Убийце зачем-то требовалось нанести этот знак, он вкладывал в него какой-то смысл. В большинстве случаев преступники думают лишь о том, как побыстрее
