Дмитрий Сергеевич под тяжелым взглядом Ахмеда взял со столика свой мобильный телефон и включил его.
Глава 16
История девушки Кати
Катя не была плохой девушкой. Катя не была злой девушкой. Она не была чересчур завистливой, жадной или бездушной. Ей нравилось играть с маленькими детьми, хотя она с трудом представляла, что в ближайшее время у нее самой может быть ребенок. Она смотрела в зеркало на свое тело с его почти безупречными линиями, ну, может быть, талия была не слишком выражена из-за длинных ног, и мысль о том, как искажаются все эти линии, растягивается кожа, отвисает грудь – конечно, все сейчас исправляют и будешь как новенькая, но уже какая-то чужая, – мысль эта была Кате неприятна. Она очень любила свое тело, ухаживала за ним, насколько позволяли возможности, ухаживала не просто потому, что понимала, что это тело – ее основное движимое имущество, но и потому, что любила его и точно не хотела с ним расставаться. Так что движимое имущество, хотя и довольно своеобразное, у Кати было, а недвижимое отсутствовало вовсе. Считать недвижимым имуществом одну четвертую часть малогабаритной трехкомнатной квартиры в небольшом районном центре Свердловской области Катя категорически отказывалась, поскольку кроме нее в этой квартире были прописаны еще мама, бабушка и младший брат, а с правами собственности на эту квартиру история была очень запутанная. Или запущенная. Делать в городе Кате было нечего лет с пятнадцати, но она твердо следовала в этом вопросе советам мамы и бабушки и школу все-таки решила закончить. Хотя и мама, пусть и в меньшей степени, поскольку, будучи женщиной еще совсем даже не сорока лет, занята была в основном устройством своей личной жизни, и бабушка – в большей степени – понимали, что каждый не то что год – месяц после пятнадцати, прожитый в этом районном центре, где десятая часть Катиных сверстников стояли на учете в наркодиспансере, а еще три десятых вполне могли бы стоять, но не стояли, – это очень большой риск. И не в том был риск, что Катя сама начнет колоться – с ее любовью к себе и к своему телу, когда она каждый прыщик, никому, кроме нее самой, не видный, по полчаса высматривала в зеркале, это был риск минимальный. Но ведь в этом возрасте надо с кем-то общаться, в кино ходить, в гости, на дискотеки. А общаться-то, получается, было почти не с кем. Город был небольшой, все друг друга знали, и Катя с пятнадцати лет была в городе признанной красавицей. От этого страху было еще больше. Катя дружила с несколькими девочками, вроде бы хорошими, но мальчики-то ведь тоже были нужны. Катю мальчишки- сверстники почти не интересовали – оно, может быть, и к лучшему, но несверстники таили в себе опасность куда большую. Молодые люди старше семнадцати лет принадлежали двум подмножествам: одно – затырканное заводом, который когда-то славился на всю империю своими танками, а теперь как-то пообтерся, пообносился, но все еще за собой следил и молодую, хоть и не такую энергичную, как раньше, кровь высасывал регулярно. Так вот, одни были затырканы заводом, водкой, ранними женитьбами – может, и не все они на заводе работали, а казалось, будто все. Другие же работать не хотели – числились в охранных агентствах, крышевали мелкий бизнес – средний уже весь менты под себя подмяли, продавали наркоту, воровали машины. Были среди них и свои авторитеты, один из которых на Катю глаз и положил сразу после ее второго места на районном конкурсе красоты – первое место, понятное дело, просто так не займешь. Был он парень, конечно, видный, наполовину цыган, ноздри раздувались, как у породистой кобылы. «Жениться на тебе хочу, – сказал, – все у тебя будет, девочка, мне такая жена, как ты, нужна – красивая, скромная. Хорошо будешь жить, не обижу». С тем и пришел к Катиной маме, которая хоть и перепугана была до края, но позицию свою держала твердо: «Вы, Николай, мужчина серьезный, и любая девушка за таким как за каменной стеной, но сначала пусть школу кончит. А что скромная, так это чистая правда, не трогайте ее, пусть такой и останется». – «Пальцем не трону, и никто не тронет, но ждать буду до шестнадцати – полгода, не больше. Договорились?» На этом месте он достал из кармана серебряную баночку, сыпанул на ребро ладони белого порошка и, ничуть не стесняясь своей будущей тещи, втянул сначала в одну, а потом в другую ноздрю, как бы завершая этим актом весь прежний разговор. На том и порешили.
Но согласие это означало для Катиной мамы и для самой Кати лишь выигрыш во времени, хотя что за полгода сделать можно было – непонятно. Мама хотела поначалу пойти посоветоваться с кем-нибудь, но дочка, осознававшая в общих чертах происходящее, взяла инициативу в свои руки.
– Значит, жениться хочет, козел, жениться хочет на скромной и красивой, и чтобы целка была, – подвела она итог, сидя на диване и с интересом разглядывая свои длинные, гладкие и совсем не загорелые ноги.
– Делать-то что будем, доченька? Ведь он так не отстанет. Он ведь такой, он ведь и убить может, и покалечить.
– Смотри, – Катя достала из заднего кармана короткой джинсовой юбки смятую визитную карточку с московским номером телефона и протянула матери.
– Что это? Кто?
– Человек ко мне подходил на конкурсе, прямо за кулисы прошел, как к себе домой, никакая охрана ничего ему не сказала. Сказал, что в Москву можно поехать, квартиру снимут, с учебой помогут, ну… и все остальное.
– Да ты что, Катюша! – всполохнулась мать. – Ты что, телевизор не смотришь? Это же они тебя в проститутки, да ты и думать забудь…
– Мам, не кричи, смотрю я телевизор. Не то это. Он такой весь был… уверенный… это не в проститутки, это другое.
– Что другое? Квартиру тебе в Москве за так дадут?
– Не за так, – спокойно ответила Катя, – но все лучше, чем здесь жить. И вам помогу.
Не сказать, чтобы Катя хорошо представляла, что ее ожидает после звонка в Москву, все-таки еще шестнадцати ей не было и о жизни она имела представление самое смутное, какими-то урывками, все больше из телевизора, сквозь школьную рутину да заботы что надеть и куда с девчонками пойти. Теперь же, после конкурса этого и всего, что там повидала и послушала, прорастало в отсутствие солнца, на почти непригодной почве: уехать, уехать как можно скорее, а там, если с умом все делать, – весь мир открыт. Вон каких по телевизору показывают – все не свое, все сделанное – звезды, блин.
А так почти все и получилось. Позвонила не сама – мать позвонила, так договорились, для солидности. Человек не удивился, выслушал, спросил, как цыгана зовут, и сказал, чтобы собиралась, недельки через две. Мать, конечно, плакала, хотя разговор ее чуть успокоил – хорошо ли это, не хорошо, а лучше вы все равно для дочки своей ничего не придумаете. Примите все как есть. Потом спасибо скажете. Такая вот она, жизнь, что лучше ничего не придумаешь, а хуже очень даже может случиться.
Потом, когда приехал за Катей, пришел в дом, торт принес, шампанское – для соседей история была, что Катя путевку какую-то выиграла. Катиной маме он очень понравился – образованный, обходительный, одет так, что и по телевизору такого не видела. И сам паспорт предложил посмотреть. Они еще перед этим с Катькой спорили – спрашивать паспорт или нет, а он раз – и сам показал. «– А чего – говорит – мне скрывать? Вы вот Катюшу со мной добровольно отпускаете, вот тут распишитесь, фамилия, имя, отчество полностью, а потом подпись, для получения дальнейшего образования в городе Москве. – Чего ей брать-то с собой? – Да ничего. Сумка есть спортивная? Так, ничего лишнего, белье, щетку зубную, мишку плюшевого – есть мишка любимый? – Есть, – сказала Катя, – котенок есть плюшевый. – Ну вот, – обрадовался, – тогда котенка. А так ничего не надо, все купим».
Мать после почти что целой бутылки шампанского всплакнула потом – может, такой вот, Катюш, тебе встретится в Москве этой, ну всем хорош, ну такой уж прямо…
– Мама, – перебила ее Катя, – ты чего?
– А чего, доченька?
– Так он же голубой.
– Да ладно, а ты почем знаешь?
– А чего знать-то, не видно, что ли, такой голубой, аж светится весь.
Все, с чем столкнулась Катя в Москве, превзошло ее ожидания. Конечно, она не была в первой группе завезенных в столицу невинных провинциальных девушек, этот сегмент рынка развивался давно и неравномерно – то приходила, то уходила мода на провинциальную невинность. Ее первым покровителем был крупный банкир, с которым она провела почти год, успела влюбиться, потерять голову от всей той
