доказана Цицероном в работе «Тускуланские беседы». Он утверждает, что, если мы действуем исключительно из собственной необходимости поступать мужественно, «реализовать» virtus, и не допускаем ни малейшей мысли снискать в результате славу, то слава нас и не минует, Фортуна нам улыбнется. Итак, для славы необходима virtus (I.38.91).
Эти рассуждения основываются на идеях гуманистов Италии эпохи Ренессанса. К концу XV века стал чрезвычайно популярным жанр наставлений гуманистов-мыслителей своим государям, а с появлением печатных книг он завоевал еще большую аудиторию. Такие выдающиеся авторы, как Бартоломео Сакки, Джованни Понтано и Франческо Патрици писали трактаты для государей, и в основе всех лежала одна и та же мысль – обладание virtus есть ключ к успешному правлению. Как Понтано гордо заявляет в своем отзыве о работе «Государь», любой правитель, желающий окончить свои дни в чести и славе, «должен следовать диктату собственной virtus во всех без исключения публичных действиях». Virtus есть «самая прекрасная вещь на свете, даже более чудесная, чем солнце, поскольку солнце недоступно слепым, зато доблесть можно лицезреть в ее полной красе абсолютно всем» [12] .
Вслед за гуманистами Италии Макиавелли не устает повторять, что существует взаимосвязь между virtu , Фортуной и успехом в управлении государством. Первый раз он поясняет эту мысль в главе VI трактата «Государь», когда утверждает, что «если новый государь приступит к управлению государством, успех решения проблем, с которыми он столкнется, напрямую будет зависеть от того, насколько велика его virtus » (19). В главе XXIV это утверждение он подкрепляет доказательствами, объясняя, «почему правители Италии теряли принадлежавшие им государства» (83). Политик настаивает, что в этом нельзя винить Фортуну, поскольку «она всего лишь демонстрирует свою мощь» тем мужам, которые не в состоянии ей противостоять (84, 85). Их несчастья происходят только благодаря тому, что они не осознали, что «эффективная, четкая и постоянная» защита от бед базируется на собственной virtu (84). Роль virtu вновь обсуждается в главе XXVI, завершающей трактат и по сути являющейся страстной проповедью – призывом к возрождению Италии. В этом месте Макиавелли обращается к примеру лидеров, борцов, чья выдающаяся доблесть была высоко оценена им еще в главе IV: Моисея, Кира и Тезея (20). Он имеет в виду, что единение выдающихся личных качеств с величием Фортуны и спасет Италию. Также Макиавелли добавляет – в несвойственной для него манере лести, – что славный род Медичи является счастливым обладателем всех необходимых качеств: у них есть исключительная virtu , им благоволит Фортуна; кроме того, Медичи обласканы Господом и церковью (88).
Часто можно встретить сетования о том, что Макиавелли не сумел дать определения virtu и пользуется словом не вполне систематично. Тем не менее сегодня становится очевидным, что он употреблял это понятие совершенно последовательно. Вслед за классическими и ренессансными авторами он считает virtu набором качеств, позволяющим государю противостоять ударам Фортуны, привлекать расположение этой богини и способность подняться на высоту величия своего сана, снискав себе славу, а своему государству благоденствие.
По-прежнему нет исчерпывающего ответа на вопрос, какие свойства присущи мужу, обладающему virtu . Римские авторы оставили развернутый анализ концепции virtus , живописав мужа, которому подлинно присуще это свойство, носителем исключительного набора качеств. В первую очередь, он должен быть наделен четырьмя «главными» добродетелями: мудростью, справедливостью, отвагой и сдержанностью – добродетелями, которые Цицерон вслед за Платоном выделил в первой главе трактата «Об обязанностях». Также писатели Рима наделяют человека, обладающего virtu , дополнительным набором качеств, обладание которыми позднее стали считать исключительно «монаршей» привилегией. Главным из них – Цицерон говорит об этом на страницах своего труда – считается «прямодушие», или стремление быть верным своим убеждениям и поступать честно во всех без исключения случаях. Это качество должно было дополняться двумя другими (оба были также описаны в труде «Об обязанностях» и потом тщательно проанализированы Сенекой, посвятившим каждому их них специальный отдельный труд): 1) великодушие монарха – качество, обсуждаемое в работе Сенеки «О милосердии», 2) щедрость – свойство, ставшее главной темой работы «О благодеянии».
И наконец, истинный муж должен полностью отдавать себе отчет в том, что, стремясь снискать честь и славу, необходимо проявлять максимальную virtu . Представление о том, что для того, чтобы быть добродетельным, необходимо поступать целесообразно, лежит в основе трактата Цицерона «Об обязанностях». В книге II он говорит: «многие мужи уверены, что поступок может быть добродетелен, не будучи при этом рациональным, и, наоборот, может быть рациональным и не обязательно добродетельным». Однако, считает Цицерон, это иллюзия, поскольку только добродетельными поступками можно достичь целей, к которым стремишься. Все убеждения в обратном обманчивы, потому что целесообразность, выгодность никогда не вступает в противоречие с незыблемыми моральными устоями (II.3.9 – 10).
Подобные мысли всегда приводились в книгах, предназначенных для правителей ренессансного времени. Государи выдвигали данную идею основой своего правления, считая, что исполнение virtus включает следование целому перечню главных государевых добродетелей. Этот перечень они уточняли и выделяли в нем малейшие нюансы. Так, например, в трактате Патрици «О воспитании монарха» мы находим всеобъемлющее представление о virtus как о свойстве, состоящем из более чем сорока добродетелей, которые правитель должен стремиться исполнить. Далее: правители должны без колебаний принимать мысль о том, что целесообразность, выгода поступка обуславливается его virtus – недаром стала нарицательной поговорка: «честность – лучшая политика». И в конце концов, в эту идею было привнесено христианское представление о том, что невозможно разъединение выгоды и морали. Если мы достигаем своих целей путем свершения неблаговидных поступков, мы должны ожидать, что призрачный успех может быть в момент рассеян справедливым возмездием – божественным вмешательством в нашу жизнь.
Обращаясь к трактатам на тему морали, написанным современниками Макиавелли, мы видим, что их примеры и доказательства вышеприведенного аргумента непрестанно повторяются. Однако в труде «Государь» обнаруживается, что этот принцип гуманистической морали критикуется автором, и достаточно резко. Отступление от общепринятой точки зрения происходит в главе XII, когда Макиавелли начинает рассуждать на тему грехов и добродетелей правителя и в определенный момент предупреждает: «Мне прекрасно известно, что писали об этом многие великие люди, но то, что я собираюсь заявить, отличается от традиционных представлений». Политик ссылается на общие факты, которые описаны в трудах известных гуманистов – на то, что существует целый перечень добродетелей государя, который включает такие свойства натуры, как свободомыслие, милосердие, правдивость. Макиавелли также говорит о том, что долг государя – развивать в себе эти качества. После чего – пока еще находясь в рамках гуманистической традиции христианства – он выказывает предположение о том, что самым достойным поведением для государя должна стать его способность проявлять подобные качества во всех без исключения случаях. Но затем он полностью опровергает главное утверждение гуманистов о том, что такие качества надо стремиться приобрести лидеру, который желает достичь высших целей. Это убеждение – нерв и корень всех гуманистических работ, обращенных к сильным мира сего, – Макиавелли считает очевидной и грубейшей ошибкой. Он, конечно, согласен с тем, что достойного результата необходимо добиваться, и всякий правитель должен стремиться снискать себе славу, но считает, что никакой правитель не обладает полным набором этих положительных качеств, а тем более не применяет их в достаточной мере. Государь, по мысли Макиавелли, должен защищать свои интересы в несправедливом и беспринципном мире. Если же правитель будет действовать в некоторых ситуациях исходя из гуманистических принципов морали, а не по закону, то «он скорее ослабит свою власть, чем укрепит ее» (54).
Критика Макиавелли классических и современных ему постулатов гуманизма изложена в уничтожающе ясной форме. Макиавелли спорит с утверждением о том, что если правитель хочет достичь высшей цели, он должен сознавать, что эта цель не обязательно будет рациональна, но всегда – моральна. Наоборот, любая сознательная попытка культивировать добродетели государя непременно окажется крайне неразумной (62). Но что в таком случае делать с точкой зрения христианской морали, согласно которой грядет день Высшего Суда, в который люди будут наказаны за все неблаговидные деяния? Об этом Макиавелли не говорит ничего, и его молчание крайне красноречиво, даже можно сказать, становится своего рода выразителем эпохи; оно эхом прокатится по всей христианской Европе, и сначала ответом ему будет ошеломленная тишина, а затем – хор проклятий, который не умолкнет до наших
