Черная Скала

— Спокойной ночи, — пожелала я Вильяму уже через стекло.

— Бог даст, увидимся в понедельник, — ответил Вильям.

Я прошла через кухню, на ходу одну за другой выключая лампочки и спиной чувствуя взгляд Вильяма. Доктор Эммануэль Родригес ждал меня у себя в кабинете; он хотел знать, как прошло свидание.

С тех пор мы с Вильямом раз в две недели стали ходить в кино. Среди фильмов, которые мы видели, были: Касабланка, История Льютон, Поющие под дождем, Саут Пасифик, Бен Гур, Незнакомцы в поезде, Интимный разговор, Эта упоительная бальная ночь, Афера на Тринидаде. Это только те, что я помню. Мы всегда садились на балконе и оставались до тех пор, пока не проходили последние титры и не зажигался свет. Потом мы шли домой через Квинс-Парк, Марли-стрит и Маравал-Роад, потом заворачивали возле колледжа — и всю дорогу я, не закрывая рта, обсуждала фильм: почему он мне понравился или не понравился, кто из актеров играл хорошо и кто — плохо. Вильям не позволял себе ко мне прикасаться, кроме одного случая, когда внезапно пошел дождь. Мы побежали к зданию церкви, чтобы укрыться под козырьком, и он заботливо обнял меня за плечи. В тот же вечер, прощаясь, он наклонился ко мне, и я поняла, что сейчас он попытается меня поцеловать, и сказала:

— Вильям, давай не будем торопиться.

— Я понимаю, — пробормотал он и опустил глаза.

За неделю до этого посреди фильма вдруг сломался проектор, и мы пошли в бар «Крикет», где я заказала кока-колу, а он — пиво, предварительно спросив, не возражаю ли я, если он выпьет чего-нибудь алкогольного. Я сказала:

— Конечно, нет, если только ты не напьешься так, что мне придется вызывать полицию.

Он рассмеялся:

— Иногда мы приходим сюда с Соломоном и потом не всегда помним, как нам удалось добраться до дому.

Мы подолгу гуляли по городу, останавливаясь у витрин дорогих магазинов. Там всегда находилось что-то, что мне нравилось: платье, туфли, украшение, новый крем.

— Ах, Вильям, как бы мне хотелось иметь много денег. Тогда бы я могла все это купить.

— Не все можно купить за деньги. Посмотри на миссис Родригес: она не нуждается в деньгах и все равно несчастна.

— Ты так считаешь? Так ли уж она несчастна?

— Я слышу ее. Я работаю как раз под ее окном.

— Слышишь, как она плачет?

— Да, как малое дитя.

Я сказала:

— Может, она знает, что ты там, и делает это специально?

— Ну что ты, зачем бы она это делала?

Во всех фильмах, которые мы видели, женщины были так красивы! Мне хотелось выглядеть, как они: Рита Хэйуорт, Элизабет Тейлор, Одри Хепберн, Грета Гарбо… Они настолько совершенны, думала я, что будь я мужчиной, я бы хотела жениться только на такой женщине. Вильям же считал, что они хорошенькие, но не более того.

— Тринидадские девушки — самые красивые в мире, — сказал он. — Кто угодно тебе это подтвердит. — Потом он добавил: — А ты лучше всех.

Доктор Эммануэль Родригес был не такого высокого мнения о тринидадских девушках, как Вильям. Да, соглашался он, на Тринидаде рождаются красивые женщины, в основном благодаря смешению рас, но и на других карибских островах женщины не хуже. И разве он может говорить, что английские девушки некрасивые, когда он сам женился на одной из них.

— Трудно представить себе что-нибудь более английское, чем моя жена. Она была воплощением того, что называется «настоящая английская роза».

Мы лежали в моей постели, было уже довольно поздно.

— Она и сейчас английская роза?

Он не ответил. Вместо этого спросил:

— А как насчет тринидадских мужчин? Они тебе нравятся?

Я знала, что он имеет в виду Вильяма.

— Некоторые — да. Но далеко не все.

— Кто был твоим первым мужчиной, Селия?

Доктор Эммануэль Родригес, казалось, не имел ничего против того, чтобы мы с Вильямом встречались. Да и мог ли он возражать, если это была его собственная идея. Я ужаснулась, когда он впервые предложил, чтобы я время от времени ходила куда-нибудь с «садовником» (так он иногда называл Вильяма), потому что это положит конец всем подозрениям, которые может питать относительно нас его жена или кто-то еще.

— Как я могу встречаться с кем-то другим?

Он сказал:

— Дело совсем не в этом. Тебе вовсе не нужно хоть что-то ему позволять. Тебя это ни к чему не обязывает. Дело в том, чтобы положить конец разговорам. Пустить по ложному следу.

Очень скоро я убедилась, что он был прав.

На следующее утро после нашего первого свидания Элен Родригес, даже не умывшись, прибежала на кухню в халате и тапочках.

— Как все прошло, Селия? — приглушенным голосом спросила она. — Ты довольна?

Я продолжала протирать полки шкафчика.

— Да, миссис Родригес, спасибо, я очень хорошо провела время.

— Прекрасно! — сказала она, явно сгорая от желания узнать подробности. — Приятно слышать. Вы ходили в кино?

Не оборачиваясь, я ответила:

— Да, мадам. Мы смотрели «Унесенные ветром».

— Как романтично! — Из узла у нее на голове выскочила прядь, она подняла ее наверх и заколола. — Как ты думаешь, вы еще пойдете куда-нибудь вместе?

Это прозвучало, как будто мы были подругами и привыкли обмениваться секретами.

Я прополоскала тряпку в тазике и тщательно выжала. Потом я стала протирать большие керамические горшки, старательно счищая грязь с ручек и крышек. Их уже давно не чистили.

— Посмотрим, — сказала я. — Я не хочу торопить события.

— Конечно! Но теперь, когда он у тебя на крючке, нельзя позволить ему ускользнуть. Вильям — очень хорошая партия.

Она широко улыбалась.

— Нет, мадам, — сказала я, вытирая руки о фартук и глядя ей прямо в глаза. — Не беспокойтесь, уж теперь я его не упущу.

С тех пор так и пошло: «А не сказал ли он чего-нибудь особенного? Проявляет ли он к тебе внимание? Заходили ли вы куда-нибудь после кино?»

Я никогда не вдавалась в подробности. Обычно я просто улыбалась и кивала, предоставляя ей домысливать все, что вздумается. Моя сдержанность ее не останавливала, а, наоборот, только раззадоривала. Если рядом оказывалась Марва, Элен Родригес многозначительно кивала и подмигивала. Марва обычно отвечала:

— Эта девчонка не любит раскрывать свои карты. — Или: — Да из нее никогда слова не вытянешь.

Мне хотелось спросить, с чего вдруг Марва так заинтересовалась моей личной жизнью.